— Видишь, какие у нас в армии простые отношения? Мой подчиненный вот так разговаривает с командиром дивизии.

— А почему ты майор? — обратился он к Бобкову. — Я же тебе еще под Сталинградом присвоил подполковника!

— А приказ забыли написать, тра—та—та—та, — ответил Бобков.

Василий снял телефонную трубку и позвонил в отдел ЦК партии. Сделали» (Рыков С. Василий младший: сын отца народов. Интервью с Капитолиной Васильевой. — http://www.tam.ru/sezik/vasya.html).

Дважды он проявил особую заботу об искалеченных летчиках. Под Старой Руссой, возле деревни Шики, на раскисшей к весне болотной взлетной полосе одним из последних взлетал командир третьей эскадрильи, старший лейтенант Гарам. На взлете прорезался снег под колесом, самолет накренило, развернуло, и он упал. Гарам солидно покалечился, без надежды на возвращение в кабину истребителя. Вася использовал все свои связи и добился присвоения ему звания Героя Советского Союза.

С большим опозданием, но он пробил звание Героя Советского Союза летчику Прокопенко, которого под Орлом сбили над своим аэродромом на наших глазах сопровождавшие их от линии фронта «Мессершмитты». У наших горючее было на исходе, и затевать бой было невыгодно. Прокопенко при снижении был подбит. Воспользовался парашютом уже на высоте меньше 100 метров, и скорость падения не удалось погасить. Так бывает, если поздно раскрывается парашют. Поломался Прокопенко обстоятельно и летать на истребителе больше не смог. За его прошлые заслуги благодаря Васе присвоили ему Героя. Приказ был подписан в 1944 году, а Звезда Героя шла к Федору Федоровичу целых пятьдесят лет. И то получил он высшую награду не Советского Союза, а России с триколором, от которого тут же избавился и украсил планку красной ленточкой.

Рассказы ветеранов просто пестрят воспоминаниями об отзывчивости Василия, которому было запрещено летать. Наверное, поэтому он всю свою энергию направлял в сторону своих братьев—летчиков, старясь помочь им чем только мог.

Под Шяуляем, в Литве, еще перед немецким прорывом фронта, однажды днем на наш аэродром зашел на посадку подбитый морской штурмовик, американский Б–25. В отличие от наших самолетов у них третье колесо было носовое. А это требует более надежной посадочной площадки. Летчик, вероятно, ошалевший от боя, промазал на посадке и коснулся земли почти на середине полосы. А она и так была короткой. Самолет на большой скорости бежит на стоянку нашей, второй эскадрильи, консолью крыла сбивает кок (носовой колпак) у нашего истребителя, ломает свои шасси на поделанном для распутья деревянном настиле и продолжает двигаться на пузе за пределы летного поля. Останавливается у края оврага. Еще бы чуть, и могло кончиться переворотом и пожаром. Из штурмовика вылезли летчик и стрелок с разбитым лбом. Сразу подкатил Васин «виллис». Выскочил охранник Кобашевидзе на всякий случай с пистолетом в руке. Вася очень доброжелательно на правах хозяина посочувствовал аварийному экипажу и подсадил их к себе машину.

Однажды зимой Павел Литвинский был невольным свидетелем, как на взлетную площадку, прикатанную на снегу, как это обычно делалось зимой, садился наш истребитель без выпущенного шасси. Мы опасались, куда его развернет, и после остановки оказались у самолета первыми. Из кабины вылез невредимый командир первой эскадрильи Сергей Долгушин. В этот момент к самолету подкатил Васин «виллис», как обычно, с двумя пограничниками в зеленых фуражках. Вася выскочил из него и начал успокаивать обескураженного Долгушина. Действительно, в этом положении даже оправдываться нечем, и он был не в себе. «Сережа, самолет хрен с ним». По обычаю Вася сказал на фронтовом жаргоне… (Семенова Т. Он знал Василия Сталина. // Новые рубежи, № 45, 22 июня 2005 г. — http://www.mosoblpress.ru/odincovo/show.shtml?d_id=5582).

Не забыл Василий о своем друге и инструкторе Федоре Прокопенко и после войны. Федор Прокопенко и его пилоты (все бывшие боевые летчики—истребители) на десяти самолетах Як–11 участвовали в параде в честь Дня Воздушного Флота. В сентябре 1947 года его вторично призвали в кадры военной авиации — с присвоением звания подполковника. Его всегда тянуло непосредственно в строй. И он почти добился назначения на транспортный авиаполк, командиром, когда… судьба вновь свела его с Василием Сталиным в здании штаба на столичном Ленинградском проспекте. На этот раз Василий Иосифович предложил Федору Федоровичу осваивать… вертолеты (Севастьянова А. Четырнадцать тысяч часов без земных впечатлений. // Гвардия России, № 5 (10), июнь 2003 г.).

Читая воспоминания друзей Василия Иосифовича Сталина, кажется, что нет такого, которому бы он не помог. А.А. Щербаков в своей книге «Летчики, самолеты, испытания» приводит следующий эпизод, произошедший с Алексеем Микояном, в судьбе которого Василий также поучаствовал: «Работа однажды свела меня с коллегой, который служил в Туркестанском военном округе, когда командующим авиацией там был мой школьный товарищ и однополчанин Алексей Микоян. Этот летчик рассказал, что при встречах с генералом Микояном о нем складывалось неблагоприятное впечатление: — Посмотрите на выражение его лица, — говорили пилоты. — Он нас презирает!

Как мог, я разуверил коллегу. Алексей не мог презирать летчиков. Сам фанатик военной авиации, он любил летчиков и службу. Более сорока лет своей жизни он летал сам или руководил полетами и военными учениями.

В душе он считал летчиков лучшими представителями человечества. Летчиками были два его старших брата. Что же до выражения лица, то, действительно, оно давало повод заподозрить к себе некое ироническое отношение. Но причина — не в отношении к людям, а что ж делать, такое было у него лицо.

Началось это в марте 1943 года в Вязниковской школе пилотов. Учебным самолетом был там устаревший истребитель И–16, на котором на взлете и посадке сложно было удерживать направление движения. Перед самостоятельным вылетом курсанту давали специальный тренаж.

С самолета, отлетавшего технический ресурс, снимали обшивку крыльев, и курсант выполнял разгон до скорости взлета, а затем, дросселируя двигатель, имитировал посадочный пробег.

И вот, выполнив разбег, Алексей должен был убрать газ. Тут произошло непредвиденное, но в авиации нередкое явление. Выпал или не был поставлен шплинт, от вибрации отвернулась гайка, рычаг управления двигателем расцепился с тягой управления; самолет с ревущим двигателем несся к краю аэродрома. Можно было остановить мотор, выключив зажигание, но курсанту Микояну не хватило на это ни опыта, ни времени.

Самолет залетел в овраг и перевернулся, подняв облако снежной пыли. Алексею повезло, самолет не загорелся, что часто случалось в аналогичных случаях с поршневыми самолетами. Глубокий снег оврага смягчил удар. Все обошлось хорошо, только армянский нос Алексея несколько раздулся. Через неделю он уже на И–16 вылетел самостоятельно.

Мне неоднократно приходилось замечать, что одна и та же аварийная ситуация преследует одного и того же летчика дважды.

Через полтора года Алексей — летчик 12–го гвардейского полка — сопровождает самолет командующего противовоздушной обороны генерала Громадина на Запад. На аэродроме посадки в г. Резекне у Як–9 Алексея выпал или не был поставлен шплинт. От вибрации отвернулась гайка, выпал соединительный болт, и после выпуска шасси одно колесо стало поперек.

В момент приземления — резкое одностороннее торможение, самолет, развернувшись, переворачивается и еще несколько метров ползет по бетону на спине. Опять повезло, самолет не загорелся.

Если в таких случаях вспыхивал бензин, то начинали взрываться пушечные снаряды, и спасти летчика бывало невозможно. Но Алексея в тот раз быстро вытащили и отправили в госпиталь с тяжелой костно—лицевой травмой. Была почти утрачена возможность говорить. Кормили через носик «поилки». Как только появилась возможность говорить, первым вопросом пилота был:

— Когда смогу летать?

Профессор—хирург ответил:

— Какие полеты? Вы, батенька, свыкайтесь с мыслью, что вы — инвалид.