Когда на крышах и в окнах домов, окружавших нас, появились мушкетные стволы, не знаю. Не знаю я, и сколько их было, но точно немало. Они дали залп по немцам. Один, другой, третий. Серые падали, сражённые градом пуль. Свинец косил их, буквально, в паре шагов от нас. Вот тут немцы не выдержали, и отступили. Остатки полка разбились на отдельные роты, и отошли в переулке. В полном, надо сказать, порядке отошли, но там их встретили ураганным огнём из окон и с крыш. В узком пространстве они оказались смертельно уязвимы. Никто из серых не ушёл.

— Who give orders where? — раздался знакомый голос. — Captain Suvorov?

— C'est Гa! — ответил я. — Капитан Суворов, сэр Артур.

Ко мне, переступая через трупы своих и чужих солдат, подошёл сэр Артур Уэлсли с окровавленной саблей в руке.

— Давно я не дрался сам, — мрачно сказал он. — С самой Индии. И скажу вам, капитан, не испытываю от этого ни малейшего удовольствия, не в пример многим молодым офицерам. Какими судьбами вы здесь?

— Не умею сидеть за стенами, когда людей режут, как скот, — ответил я.

— Goddammit! — усмехнулся сэр Артур. — Сказал бы кто, что я обрадуюсь русским солдатам в Лондоне, велел бы выпороть наглеца. Кем бы он ни был! Вы спасли нас.

— Нас, скорее, спасли ваши «чарли», — покачал головой я. Говорить становилось всё больней, видимо, рёбра мне прикладом повредили изрядно, несколько сломано, точно.

— От них иногда бывает толк, — кивнул сэр Артур, — но только при таком численном преимуществе и партизанской тактике. Надо прорываться в Гринвич. Там расположен Лондонский экипаж и казармы морской пехоты. Они, конечно, ещё большие мерзавцы, чем простые красномундирники, но вояки отменные. На них сейчас вся надежда.

— Отчего же? — удивился я. — А прочие полки гарнизона?

— Это, — сэр Артур махнул рукой за спину, где стоял батальон, которым он командовал, — быть может, всё, что от него осталось. Нас предали, капитан. Змея предательства засела в самом сердце Британии. Вы видели, как они шли над городом, как по родному небу. И ни одна зенитная пушка, goddammit, не выстрелила. Я был там со своими людьми, артиллеристы мертвы, а пушки испорчены. Безнадёжно! Дирижабли прошлись над казармами гарнизона и разбомбили их к чёртовой матери. Тысячи солдат даже проснуться не успели! Только Гринвич обошли. Опасаются наших дредноутов. Их паровые пушки могли изрядно повредить этим чёртовым дирижаблям. Поэтому и Экипаж цел остался. Гринвич, Суворов, Гринвич, наша последняя надежда!

— Значит, в Гринвич, сэр Артур, — кивнул я. — Командуйте, я и мой взвод в вашем распоряжении.

— Станете, как и положено гренадерам, на правом фланге, — приказал он. — Вместе с солдатами капитана Мак-Бри. У меня за гренадер шотландцы.

— Мак-Бри? — удивился я. — Вот так удача! Он едва не прикончил меня под Бургосом.

— Тогда вы быстро найдёте общий язык, — усмехнулся Уэлсли.

Мы выстроили солдат в колонну, и повели по улицам к портовому Гринвичу. Подойдя к шотландцам Мак-Бри, я сердечно приветствовал их командира. Коренастый офицер горец крепко пожал мне руку, снова покосился на палаш, однако заговаривать о нём не стал.

— Останемся живы, Мак-Бри, — сказал ему я, — и я отправлюсь вместе с вами в Гленмор, или как его там, и отдам его вашим родственникам.

— Ну, тогда, — усмехнулся капитан, — я стану беречь тебя, как зеницу ока. Шотландский баскетсворд не должен достаться этим, — он произнёс несколько фраз по-гэльски, — немцам.

— Вот и договорились, — кивнул я, несколько повеселев, что, в общем-то, не соответствовало обстановке разверзшегося ада вокруг нас.

Мы уходили от района боевых действий, оставляя Лондон на растерзание озверевшим немцам. Но сейчас иначе было нельзя. Объединившись с матросами Экипажа и морской пехотой, мы станем представлять реальную силу, которая есть что противопоставить серым солдатам. «Чарли», больше не казавшиеся мне такими уж смешными, и простые лондонцы, расстрелявшие немецкий полк снова рассеялись по улицам, чтобы атаковать врага там, где он не ждал нападения.

Мы шагали через ад горящего Лондона. Во тьме, накрывшей город, никто и не заметил, как над нашими головами возникли дирижабли. Выдал их всё то же гудение, от которого уже зубы болели. К нему настолько привыкли, что и внимания обращать перестали. Не заметили мы и усиления этого шума. Смотрели все по сторонам, выискивая противника на земле, а не в небе. И лишь когда нам, буквально, на головы посыпались бомбы, все разом задрали головы.

— На Гринвич идут! — крикнул мне Мак-Бри. — Только поздно! Тут они ошиблись! — Он явно повеселел.

— Почему?! — перекрикивая гул дирижаблей и близкие взрывы бомб, спросил я у него.

— Команды кораблей нашего рейда, — ответил Мак-Бри, — успели подготовить их к бою! Их паровые пушки дадут сегодня жару!

— А вы не забыли о судьбе ваших зенитных пушек?! — поинтересовался я. — Предатели могли проникнуть и на корабли.

— Исключено! — покачал головой Мак-Бри. — Там матросы гвардейского экипажа. Если предатели есть и среди них, то я просто не знаю, где их нет.

— Предатели есть везде, Мак-Бри, — сказал ему генерал Уэлсли, шагавший рядом со следующей шеренгой солдат и отлично слышавший наш разговор.

Он хотел сказать ещё что-то, но тут снова посыпались бомбы. Мы перестали слышать друг друга. Бомбы падали рядом с нами, от взрывов закладывало уши. Одна упала особенно близко. Взрывом раскидало моих гренадер и шотландцев. Меня отшвырнуло на несколько шагов, спиной пробил витрину какого-то дома, осколки его изорвали мундир в клочья, а после сверху рухнули какие-то балки, придавив меня к деревянному полу магазина. Я слышал, как по магазину ходят солдаты, выкрикивая моё имя по-русски и по-французски, но отозваться не мог. Из-за боли в сломанных рёбрах, каждый вдох становился подлинным мучением, казалось, в грудь вливается не воздух, а раскалённое пламя. Солдаты походили какое-то время, и ушли, не найдя меня под развалинами или сочтя мёртвым. И я остался лежать и ждать медленной и мучительной смерти.

Не знаю, сколько я пролежал под развалинами магазина. Ей-богу, смог бы дотянуться до пистолетов, покоящихся в поясной кобуре, пустил бы себе пулю в лоб. Однако сделать это не было никакой возможности, и я лежал, страдая от боли в руке и рёбрах.

Наверное, я потерял сознание и умер бы в этом спасительном забытьи, если бы меня не привела в себя новая вспышка боли. Я захрипел и дёрнулся. Шевелиться стало легче. Верней, я в принципе смог шевелиться. Кто-то старательно разбирал завал надо мной. Я уж было обрадовался, и улыбнулся, не смотря на боль во всём теле. Не бросили меня гренадеры, вернулись за командиром! Каково же было моё разочарование, когда вместо зелёных мундиров и гренадерских шапок, увидел серые мундиры странного покроя и стальные каски. Из-под завала меня освобождали немцы. И руководил ими знакомый мне гигант в плаще и кепи. Гауптман Вольф.

Я взвыл от боли и разочарования. Тело дёрнулось в конвульсии, и я сильно ударился затылком об пол магазина. И снова потерял сознание.

— Приведите его в себя, — это было первое, что я услышал, когда мрак в голове немного рассеялся. — Скорее. Я хочу поговорить с ним.

Голос был смутно знаком мне и говорил некто по-немецки. Я почувствовал острую боль в правом предплечье, и спустя несколько минут в голове прояснилось окончательно. Я открыл глаза. Первым, кого я увидел, был знакомый мне гауптман Вольф, рядом с ним стоял человек белым халатом и окулярами напоминающий давешнего знакомого Arzt'а Тотемагиера. Однако это явно был не он, что меня несколько порадовало. По гроб жизни не забыть мне подвальной лаборатории, как он называл это место, доктора Тотемагиера.

— Инъекции сделали своё дело, — произнёс врач, обращаясь куда-то за спину. — Поставили его на ноги, на какое-то время.

— Этого вполне достаточно, — ответил ему первый голос невидимого мне человека. — Отойдите, дайте мне на него посмотреть.