- Признайтесь, что вы завидуете им?

- Да, я человек завистливый. К тому же… один очень умный человек, большой специалист по таким делам, как-то шепнул мне, что третья кошачья жизнь - это и есть наше человеческое существование.

На следующее утро я встал очень рано. И в этом было свое, не доступное городскому жителю удовольствие. Одним из несомненных преимуществ, которыми меня подкупил остров Сан-Лоренцо, была та простота, с которой я могу ранним утром поплавать в океане. Достаточно спуститься по крутой деревянной лестнице к пляжу, бросить одежду возле любимой пальмы, пробежать десяток метров по белому песку, и вот я уже погружаюсь в океанскую стихию, ощущая на губах ни с чем не сравнимый солоноватый привкус. Оказалось, что проделать все это намного приятнее, чем об этом говорить.

Я вернулся в дом в чудесном настроении. Нины нигде не было. Николас сказал, что она уехала в столицу по делам.

- По каким таким делам? Почему без моего разрешения? - попытался я изобразить возмущенного работодателя, впрочем, не слишком успешно.

- По твоим, по твоим делам, - ответил Николас.

Я почувствовал, что сыт тайнами по горло.

- Послушай, дружище, тебе прекрасно известно, как меня раздражает любая недоговоренность. Не сомневаюсь, что ты знаешь о Нине больше, чем я. Поделись со мной. Расскажи, кто она такая, и почему ты в ее присутствии превращаешься в добренького дядюшку, радеющего за ее интересы больше, чем за мои? В чем дело? Она - колдунья?

- Вот тут я, к сожалению, не в курсе, - признался Николас, в его голосе я не ощутил ни капли раскаяния или замешательства. - А про Нину на острове многое говорят. Местные жители любят посудачить. Ты слишком занят и погружен в собственные проблемы, чтобы обращать внимание на туземцев. Придумал для себя как бы необитаемый остров и получаешь удовольствие. Слышал, как ты вещал в программе Ньюта Кемпбелла о том, что любишь островитян, но, по правде говоря, это вранье. Ты занят только собой. Тебе здесь хорошо живется, хорошо пишется, хорошо плавается, а до остального дела нет.

- Постой-ка, - удивился я, - и ты туда же. Я всю жизнь пишу о людях и для людей!

- В последнее время я постоянно слышу совсем другое, ты любишь повторять, что тебя в этой жизни волнует только рыбная ловля и твои книги. Боюсь, что это правда.

Мне немедленно захотелось рассказать Николасу о своем новом романе. О людях, которые заразились от душевнобольных кошек необычной болезнью: им понадобилось от жизни что-то большее, чем обычная борьба за выживание. Вот таких людей я люблю и завидую им. Можно ли после этого обвинять меня в пренебрежении к человеческим судьбам? Люди бывают разные, и судьбы у них - разные. Но что толку болтать попусту. Пусть прочитает, когда я закончу, тогда и поговорим.

- Не хочу с тобой спорить. Я спросил тебя о Нине. Будь добр ответить.

- Нина - это последняя надежда Сан-Лоренцо на перемены. Сам знаешь, как сейчас здесь обстоят дела: коррупция, произвол, тирания, беспросветность существования, отсутствие минимальной свободы. Если и удастся что-то изменить в этой стране к лучшему, то только с ее помощью.

- Значит, все-таки колдунья?

- Нет. Просто у нее больше возможностей для этого, чем у любого другого. Она, вроде бы, племянница президента Камароса. Но самое главное - Нина желает перемен.

- Племянница президента?

- Сам понимаю, что это звучит неправдоподобно и глупо, но так говорят. Это слухи, но не просто слухи, а настойчивые слухи. Понимаешь разницу? Лично мне президент не докладывал, и документы я у Нины не проверял.

- Зачем ей понадобился я?

- Не знаю, спроси у нее сам. Даже представить не могу, что она нашла в таком эгоцентристе, как ты. Я бы на твоем месте забился бы в самый глухой угол и тихонько подвывал от радости от того лишь, что она обратила на тебя внимание. А ты, по-моему, даже не понимаешь своего счастья.

- Ого-го! Оказывается, я уже должен всему прогрессивному населению острова! Получается, что я всего лишь орудие в чужих руках. Боюсь, что вынужден вас разочаровать - я приехал на Сан-Лоренцо вовсе не для того, чтобы участвовать в преобразовании местной общественной жизни. Моя цель - написать роман. И я это сделаю. Если моя работа поможет Нине достичь ее благородную цель - прекрасно. Нет. Прошу прощения, сделал все, что мог. Не справился.

- Старайся!

- Подожди, дружище, - неожиданно я сообразил, как глупо прозвучали эти пространные рассуждения Николаса о борьбе народа за лучшее будущее. Мне ли не знать, что проблемы аборигенов интересовали его только с одной стороны: какими цветовыми пятнами их следует изображать на полотнах, а уж требовать, чтобы он запомнил фамилию местного президента или, того более, имя его племянницы, значит, проявлять не прикрытый садизм. - Кто же тебе рассказал о Нине так подробно?

- Клара рассказала.

- А ты и поверил?

Николас явно не понимал, чего я от него добиваюсь.

- Не надо было?

- Очень уж неправдоподобно звучит эта сказка.

- В самом деле? Извини, не анализировал!

Старый дуралей! Он, видите ли, не анализировал! Настроение у меня, естественно, испортилось. Не хватало только в революционеры записаться. Вроде бы Нина предупреждала, что бывает излишне предприимчивой, но не до такой же степени! Если все на острове сошли с ума, это не значит, что и я должен подчиняться общему порыву. Как трудно, оказывается, спрятаться от самого себя. Я сбежал на Сан-Лоренцо, чтобы не слышать в свой адрес бессмысленных обвинений в излишнем самолюбии, душевной черствости и атрофии чувств. И что же? Обвинения настигли меня и здесь. Впрочем, в местной атмосфере они не стали выглядеть умнее или убедительнее.

- Каждый должен заниматься своим делом! - громко выкрикнул я, искренне удивляясь тому, как глупо это прозвучало. Хотя бы потому, что в кабинете я был один, и никто кроме меня этих слов услышать не мог. Николас благополучно отбыл по своим делам.

Да, я эгоист, признаю. Но никто не смеет называть меня эгоцентристом. Если находятся до сих пор господа, которые не в состоянии понять и почувствовать глубокое различие между этими двумя понятиями, это их беда. Я готов любому объяснить, в чем заключается кардинальное отличие этих двух столь не похожих друг на друга состояний духа, честно говоря, могу говорить об этом часами… Были бы слушатели.

Мне захотелось немедленно догнать Николаса и заставить его выслушать мои объяснения, но я понимал, что это будет выглядеть еще глупее, чем выкрики в пустом кабинете.

Нет, я не мог признать обвинение в эгоцентризме. Разве в состоянии человек, по определению интересующийся только самим собой, писать книгу о людях, заразившихся у душевнобольных кошек смыслом жизни? Абсурд!

Я резко выдохнул из себя воздух, словно пытался вместе с ним выгнать из собственных легких дурацкие домыслы о моей духовной несостоятельности. Пора было возвращаться к работе. Вечером я отправлюсь в кабак, а сейчас надо успокоиться и попытаться спасти хотя бы несколько часов. Я достал из футляра пишущую машинку и вставил в нее чистый лист бумаги. Боже мой, сколько раз мне приходилось на собственном опыте подтверждать избитую истину, что работа лечит!