— А ну-ка! Немедленно прекратить работу! — Все замерли. — Вы что здесь делаете? — Он посмотрел на своих заместителей и всех стоящих радом. — А, ну-ка уходите все отсюда! Да-да, марш! И чтобы никого лишнего в комнате не было. Вы меня поняли? Поставить дежурного у двери, и никого не пускать! Даже меня.

И он первый, резко повернувшись, вышел из лаборатории.

Через 35 минут ФТУ был возвращен в монтажный зал к станции…

На следующее утро я встретил Петра Федоровича около гостиницы. Он сидел на скамеечке и нещадно дымил.

— А ты знаешь? — сумрачно проговорил он. — Ночью Сергей Павлович улетел в Москву. Кто-то ему позвонил и сказал, что у московских астрономов появились сомнения в правильном выборе экспозиции. По их мнению, она должна быть раз в десять больше. В десять раз больше!

События в этот день развивались стремительно. После обеда прилетела бригада с фотозавода с заданием приступить к смене экспозиций. Петр Федорович, однако, категорически отказался сделать это. По телефону доложили Сергею Павловичу. Тот потребовал срочного вылета Петра Федоровича в Москву. Но вместо этого Петр Федорович, воспользовавшись безоблачным небом и ярко светившей Луной, сделал ряд ее снимков с помощью ФТУ. Снимки оказались отличными даже при самой короткой экспозиции. Об этом, срочно доложили Главному, и он этой же ночью прилетел обратно, А решение? Решение он принял поистине соломоново — оставить только самые короткие экспозиции, а вместо самой длинной из запланированных установить ту, которую рекомендовали астрономы. И «волки» были сыты, и «овцы» целы! Интересно, что потом самыми лучшими фотографиями «Луны-3» стали снимки с самой короткой экспозицией. Петр Федорович торжествовал. Сергей Павлович посмеивался.

1959 год. Крым. Приближался самый кульминационный момент полета «Луны-3»: с минуты на минуту ожидали передачи изрбражеиия. Естественно, все волновались. В этот-то момент к Сергею Павловичу подошел один из астрономов, известный ученый, и вполголоса сказал:

— Сергей Павлович, я полагаю, что оснований волноваться нет никаких. Абсолютно никаких. Я произвел расчеты, из них ясно следует, что никакого изображения мы не получим. Да-да, не получим! Вся пленка должна быть испорчена космической радиацией. У меня вот получилось, что для ее защиты нужен чуть ли не полуметровый слой свинца! А сколько у вас? — Пожалуй, все, кто был в тот момент на приемном пункте, совершенно точно знали, уж чего-чего, а полуметрового слоя свинца вокруг кассеты с фотопленкой, конечно, не было и быть не могло. Нетрудно представить себе реакцию всех слышавших эту фразу. Сергей Павлович очень внимательно посмотрел на ученого, по ничего не сказал.

А примерно через час, когда первая фотография была получена, Сергей Павлович приказал немедленно сделать один отпечаток и с надписью: «Уважаемому А. Б. Первая фотография обратной стороны Луны, которая не должна была получиться. С уважением Королев»… подарил ее этому ученому.

Декабрь 1959 года.

— Зайдите-ка срочно ко мне! — Сергей Павлович произнес эти слова по телефону с какой-то, не часто бывавшей в рабочей обстановке теплотой.

Через несколько минут я входил в его кабинет.

— Ну вот, старина, еще один год нашей жизни прошел. Завтра Новый год… Поздравляю тебя с наступающим!

Сергей Павлович, приветливо улыбаясь, вышел из-за стола, крепко пожал руку. Потом повернулся к столу, взял из пачки нетолстых, в голубом переплете, книг, верхнюю, протянул мне.

Чуть скосив глаза на обложку, успел прочесть: «Академия наук СССР» и ниже золотом: «Первые фотографии обратной стороны Луны». Не удержавшись, открыл переплет. На первом листе, в правом нижнем углу, наискось крупным энергичным почерком: «На добрую память о совместной работе. 31/XII-59 г. С. Королев».

— И подожди минутку… — Сергей Павлович вышел в свою комнатку за кабинетом. Через минуту вошел обратно — в руках две бутылки, по форме винные, завернуты в мягкую цветную бумагу.

— А это тебе к новогоднему столу! Вот, француз, какой-то винодел, говорят, в Париже пари держал, обещал поставить тысячу бутылок вина из своих погребов тому, кто на обратную сторону Луны заглянет. Недели две, что ли, назад в Москву, в академию посылка пришла. Ровно тысяча бутылок. Проиграл мусье! Так что, тысяча не тысяча, а две бутылки твои. С Новым годом!

1961 год. Апрель. На космодроме готовился «Восток». Первые сутки испытаний всех систем корабля прошли нормально. Под вечер, считая, что все будет, конечно, в порядке, я вышел из монтажного зала. В соседней комнате инженеры смежной организации готовились к проверкам систем кресла космонавта. Отойдя чуть в сторону, я с моим коллегой — ведущим конструктором, обсуждали какие-то вопросы. И вдруг… дверь в комнату резко распахивается, и влетает — не входит, а именно влетает — Сергей Павлович. На долю секунды остановившись, он обводит глазами комнату и как лавина обрушивается на меня.

— Вы что здесь, собственно, делаете?

Я не нашелся что ответить. Люди в комнате замерли…

— Отвечайте, когда вас спрашивают!!!

— Почему вы не в монтажном корпусе? Вы знаете, что там происходит? Да вы вообще знаете что-нибудь, отвечаете за что-нибудь или нет?

Зная, что бесполезно возражать и оправдываться в тот момент, когда Главный «заведен», я молчал.

— Так вот что — я отстраняю вас от работы, я увольняю вас! Мне не нужны такие помощники. Сдать пропуск, и к чертовой матери, пешком по шпалам!!! — Хлопнув дверью, он вышел.

Минута, две. Ребята в комнате постепенно начали оживать, послышались вздохи. Подняв голову, я увидел сочувствующие взгляды…

В зале монтажного корпуса буря была тоже солидной. Баллов десять. «Вырванные с корнем» виновные, растрепанные, с красными лицами молча стояли около приборного отсека. Не исключено, что среди них был тоже не один «уволенный». Как оказалось, Сергей Павлович был «заведен» обнаруженным дефектом в одном из клапанов системы ориентации. Дефект только что «вылез», и я, естественно, еще не знал о нем. Злополучный клапан тут же заменили, и испытания пошли дальше. Пропуск, конечно, я сдавать не пошел.

12 апреля 1961 года. Позади промчавшиеся, слившиеся в какой-то один непрерывный поток дни, ночи, неотделимые друг от друга мгновения, минуты, часы подготовки старта «Востока». Вот и старт. Гагаринское, только его: «ПОЕХАЛИ!»… Тревожные 108 минут ожидания. Тонны нервной энергии, сгоревшие вместе с десятками тонн топлива. А затем — радостные сообщения о приземлении. И мы в самолете.

— Ну и молодец же Юрий! — Сергей Павлович, до этого смеявшийся до слез по поводу какой-то фразы Мстислава Всеволодовича, вытирая платком глаза, выпрямился в своем кресле. — Вот, на днях подхожу я к нему — он спокойный, веселый, улыбается. Сияет как солнышко. «Что ты улыбаешься?» — спрашиваю. «Не знаю, Сергей Павлович, наверное, человек такой нссерьезный!» Я подумал, да… побольше бы нашей Земле таких «несерьезных»… А вот. Сегодня утром, когда он с Титовым одевался в свои доспехи, я спрашиваю Юрия: «Как настроение?» А он отвечает: «Отличное! А как у вас?» На меня внимательно посмотрел и… улыбаться перестал. Наверное, хорош вид у меня был. И говорит: «Сергей Павлович, да вы не беспокойтесь, все будет хорошо». Самому час до полета, а он меня успокаивает…

Сергей Павлович замолчал и, задумавшись, откинулся на спинку кресла. Закрыл обеими руками глаза, потер виски…

— А знаете, товарищи, ведь этот полет, слушайте, откроет новые, невиданные перспективы в науке. Вот полетят еще наши «Востоки», а ведь потом… потом надо думать о создании на орбите постоянной обитаемой станции. Мне кажется, что в этом деле нельзя идти в одиночку. Нужно международное сотрудничество ученых. Исследования, освоение космоса — это дело всех землян!

Таким ли был Сергей Павлович? Это не портрет. Даже не попытка создания его. Это только маленькие незначительные штрихи. Штрихи к портрету. Он был гораздо сложнее, больше, цельнее, значимее.