– Завтра вместе поедем. Который час?

– Без пяти шесть.

– Пошли, сейчас ребята подтянутся…

Закинув в рот по таблетке заранее припасенного «Рондо», Макаров и Вербин миновали на входе сержанта с «кипарисом» у бедра и стали подниматься по лестнице ГУВД…

Саморуков и Стариков были уже в кабинете. Они поздоровались за руку с Вербиным, которого не видели со вчерашнего дня, и Стариков сообщил:

– Саш, там внизу, в дежурке, пэпээсники мужика приволокли, подходящего по ориентировке, с Береговой. Пока его поднимать не стали, тебя ждем.

– Напрасно не стали, – возразил Макаров, перекатывая языком раздирающую слизистую оболочку рта таблетку. – Я что, запретил бы вам это? Миша, давай сюда этого гражданина…

Гражданин являл собой точно описанный Маргаритой Николаевной, соседкой покойного Вирта, объект. На вид сорок пять лет, среднего роста, едва заметная седина, коричневая куртка, «джонсы». Согласно рапортам двух сотрудников патрульно-постовой службы, данный гражданин был задержан в квартале от дома Вирта полчаса назад.

Макаров показал на него глазами Саморукову и Старикову – «поработайте», а сам сел в стороне и закурил.

Опера разместились так, чтобы после их вопросов человеку, отвечая, пришлось вертеть головой то вправо, то влево – элементарный прием, чтобы сбить подозреваемого с толку. После этого Саморуков стал крутить в руке часы, а Игорь защелкивать и снова открывать наручники. Это тоже не добавляет допрашиваемому ни уверенности, ни возможности сосредоточиться.

– Где живете? – спросил Стариков.

– В городе, – ответил задержанный.

– В каком? – поинтересовался Саморуков.

– В этом.

– Тогда, наверное, нужно адрес сказать? – заметил Стариков. – Вас ведь не в Суринаме задержали?

– Я на улице Ломоносова живу. В доме номер семьдесят.

– Еще бы квартиру узнать… – попросил Саморуков.

– Восемь.

– Все правильно, – объявил Стариков. – Все сходится. Квартира номер восемь.

– Что сходится? – спросил мужик. – Что может сойтись?!

– Может, вам дать бланк и вы нас допросите? По всем правилам? Вы будете спрашивать, а мы отвечать. И когда мы захотим что-либо узнать, вы нам скажете: «Может, вы рот закроете, поскольку здесь спрашиваю я?»

Мужик понял и обмяк, решив дожидаться разгадки тайны своего задержания.

– Как давно вы знаете Вирта?

– Какую вирту?..

– Андрея Вирта, – уточнил Стариков. – Вы ведь двадцать восьмого мая последний раз с ним виделись?

Макаров понял, что Игорь прокололся. Не нужно было называть число. Если мужик знает Вирта и поймет, что его «прижали», он назовет любое число до двадцать восьмого. И тогда все будет в порядке. Можно будет «крутить» его дальше с надеждой на перспективу. А сейчас он будет «бодаться» до последнего, уверяя всех в том, что Вирта он не знает, потому что на него пытаются повесить убийство, а не знакомство.

– Понятия не имею, о ком вы говорите. Я не знал никого с фамилией Вирт…

«Стоп!» – сработало в голове у Саши…

– А почему – знал, а не – знаю? – Он вонзился глазами в переносицу мужика.

– Не знал до этого момента. Впоследствии, может быть, узнаю. – Тот смело поднял глаза на Макарова, но почти сразу отвел.

– Тогда что вы делали в его квартире двадцать восьмого мая?

– Назовите адрес! Я много где бываю. Может, и был где-то двадцать восьмого мая, но я необязательно должен знать, кто там проживает.

– То есть? – удивился Саморуков.

– Вы кем и где работаете? – уточнил вопрос Макаров.

– Я опросом общественного мнения занимаюсь. От мэрии города. Вы вообще понимаете, что мое задержание и все эти разговоры незаконны? Я ведь буду жаловаться.

– Ваше полное право, – согласно кивнул головой Вербин. – За пять лет работы в этом отделе я не помню ни одного, кто бы уходил из этого кабинета без подобного обещания. Отдел все еще стоит, а я продолжаю в нем работать. Недавно звание генерал-полковника получил.

Макаров написал на блокнотном листке: «Срочно тащи сюда М.Н. для опознания» и незаметно передвинул записку Вербину. Тот скосил глаза, поднялся и вышел.

Через две минуты он уже выводил свою «шестерку» на дорогу и размышлял, пропуская мелькающие мимо него машины: «Санта-Барбара» закончилась или еще нет? Если нет, то старая не поедет. А если проявить настойчивость, та поедет, но из злости сделает все наоборот: коли мужик тот, она его не признает, а коли не тот – скажет, что он. Возраст, блин… Капризные все.

К исходу дня стали совершенно очевидны три вещи. Во-первых, труп девочки перестал существовать как неустановленный. Истерзанным ребенком оказалась жительница того же района, в котором было совершено убийство Вирта. Имя тринадцатилетней Евы Милешиной вписалось кровавой строкой в список жертв садиста. В семь вечера девочка вышла из дома и направилась к подруге. В двенадцать часов ночи родители забили тревогу. Идиот помощник дежурного райотдела не принял заявку родителей о пропаже ребенка. «Сейчас все они такие. Нагуляется и придет. Вот если и завтра не появится, тогда приходите. Мы ее запишем, заполним все карточки, зарегистрируем дело…» К этому времени Ева Милешина была уже мертва. Она так и не была выставлена в розыск как без вести пропавшая. Родители опознали ее в морге по шраму на руке. Трехлетняя Ева нечаянно уронила себе на локоть горячий утюг. Отец рассказывал розыскникам, что она так тогда плакала…

Во-вторых, объект Маргариты Николаевны остался ею неопознанным. Защищая закон, обязательно где-то его нарушишь. Так и сделал Вербин. Вместо официального опознания он привез свидетельницу в ГУВД, подвел к открытому кабинету и в щелку показал задержанного. Если бы Маргарита Николаевна сказала – «он», можно было бы смело проводить законное опознание. Но она посмотрела в просвет на мужика, прищурившись опытным взглядом бывшей вахтерши, потом протерла рукой глаз и заявила опешившему Вербину:

– Ты че такой бестолковый? Я же сказала – у того глаза серые были! А у этого – карие!

– Вы что, в глаза ему смотрели с четвертого этажа на третий?! – рассердился Вербин. – Смотрите хорошо!!! Все тут – куртка, седоватый, «джонсы»! Что еще надо?

– Вот бестолочь, а! – не унималась та. – Я же сказала – глаза серые!

– Но вы же еще говорили – «то ли серые, то ли зеленые»! А может, то ли карие?! Куртка, «джонсы»!..

– Не он.

Вербин плюнул. После такого «опознания» было бы дико приглашать следователя для опознания официального. Он отвел бабку в «дежурку» и попросил отвезти ее домой. Вскоре ее привезли на «Жигулях» с мигалками прямо к дому, и остаток вечера она гордо рассказывала соседкам, как ее привлекли органы для расследования убийства.

После этого Макаров велел Старикову «зарядить» за мужиком «наружку» и провести полную оперативную установку по домашнему адресу.

И, наконец, третье.

В деле появился некий фигурант по кличке Степной. Как бы ни развивались в дальнейшем события – он прямо или косвенно замешан в истории с камнями, образец которых Макаров обнаружил рядом с трупом. Камни старые, история старая, а труп – только что образовавшийся. Кто он такой, этот Степной?

И есть ли смысл связывать воедино всю полученную информацию?

Сорокапятилетнего Матвеича, не связанного с домом, как и с остальной частью Слянска, пропиской, в этом доме тем не менее знали все. Матвеич был бомжем и ничуть из-за этого не переживал. Будучи когда-то отменным слесарем на «Сибмашстрое», он неплохо зарабатывал, имел семью, машину и дачу. На этих шести сотках с удовольствием трудились жена и сын, пока последнего не забрали в армию. Через два года сын приехал из Чечни и еще через год пополнил коллектив колонии общего режима. Случай, в общем-то, банальный. Шел с девчонкой через парк, троих граждан-одногодков разочаровало выражение лица Димки. Полудебильный разговор: ты откуда? – ты кто такой? – дай закурить – почему не куришь? – а может, ты педик? – закончился сотрясением мозга, переломом двух рук и одной ноги. Суд усмотрел превышение какой-то обороны, про которую Димка в Чечне и слыхом не слыхивал, и по второй части этой статьи его «приземлили» на четыре года. С этого момента все для Матвеича пошло кувырком. Он запил. Сначала – от обиды за сына. Потом продолжил пить по необходимости. Потом развалился завод. Потом ушла жена, и, убедив Матвеича в том, что ей с сыном, когда тот вернется, нужно будет где-то жить, а с Матвеичем это уже невозможно, она (с согласия слесаря) оформила квартиру на себя и исчезла в неизвестном направлении. А Матвеич остался. В подъезде своего дома. Один. Но потом, к его изумлению, все стало как-то меняться. Однажды, когда он сидел под лестницей первого этажа и пересчитывал добычу – собранные на его «территории» емкости из-под пива, водки и вина – и прикидывал, хватит ли этого на бутылку «белой» и полбуханки хлеба, дверь в подъезд отворилась, и с шумом ввалилась компания. Во главе этой компании был Верник, Верников Анатолий – он жил в двенадцатой квартире. Этот сорокадвухлетний мужик вместе с холодным облаком с улицы затащил за собой двоих парней и троих девиц. Компания весело хохотала и почти валилась с ног от выпитого. По привычке Матвеич сжался и стал почти прозрачным. «Новых» нервировать не стоит – дорого обойдется. Но одна из девиц вдруг удивленно спросила, ткнув в бывшего слесаря пальцем: