Пащенко вздохнул:

– Да, есть маленько работы. То есть столько работы, что уже маму теряю... Слушай, Антон, тебя кто-нибудь уже напрягал?

– Не успеваю мусор подметать. А что?

– Ничего. У всего этого коллектива странная завязка. У меня сейчас лежит дело о попытке незаконного вывоза раритетов. Пятьдесят четыре иконы семнадцатого-восемнадцатого веков не по своей воле пытались покинуть границы области. Но их слотошили на нашем таможенном посту бдительные таможенники. Сопроводительные документы в Прибалтику, опись, все чин чином. В бумагах говорится, что раритеты едут на выставку, а в Риге о выставке ни сном ни духом. Опера из таможни эту тему пробивали...

– Зачем ты мне это рассказываешь? – Я посмотрел на часы. Разговор пора было заканчивать, тем более что Алла задание выполнила гораздо быстрее, чем я предполагал.

– Затем, что картины сопровождал некто Малетин, а Терновский краеведческий музей, заявленный в документах как хозяин экспонатов, находится в состоянии полного недоумения.

Интересное кино. Интересное, но не более. И к моему делу этот детектив не имеет никакого отношения. Тем более я понятия не имею, кто такой Малетин.

– Ладно, пора работать, – отрезал я. – На обеде пересекаемся на старом месте?

– Лишний вопрос.

Я положил трубку на рычаг и махнул Алле: «Приглашай...»

И пошло...

И поехало...

– Антон Павлович, почему в СИЗО мне не подписывают разрешение на передачу сыну?

– Потому что в прошлый раз вы, взрослая женщина, напихали в стержни к ручкам иголок, а апельсины накачали брагой...

– Ваша Честь, помните, вы работали мировым судьей?

– Это трудно забыть.

– Так вот, судебный пристав-исполнитель до сих пор не исполняет вашего решения о взыскании с подлеца-мужа-Огаркова алиментов.

Я набираю номер телефона службы судебных приставов Центрального района.

– Михаил Игнатьевич? Добрый день. Вы в курсе, что я обязан контролировать исполнение своих решений? Ваш пристав Бородулин уже год исполняет то, что был обязан сделать в течение пяти, установленных законом, дней. Ситуация стандартная, конечно, но ко мне обратилась с жалобой истица. Это очень, очень, это очень скандальный человек. Я не удивлюсь, если она и до представителя президента дойдет. А?.. Да, постарайтесь, пожалуйста.

В дверях женщина останавливается.

– Вы до сих пор помните, что фамилия пристава – Бородулин?..

На ее месте я бы удивился, что ее назвали скандальным человеком...

Обед.

Голова настолько квадратная, что даже шапку надеваю на нее с опаской. Аллочка тоже куда-то собирается. Я знаю куда. Она сейчас опять разговаривала с каким-то молодым человеком, и тот пригласил ее в кафе. Если после обеда она начнет ссылаться на головную боль и попросится домой, я ей не поверю. Ее голова в данном контексте виновата менее всего. А сейчас пусть бежит навстречу новым приключениям...

Я знаю Вадима с детства, но настоящая дружба пришла к нам лишь в тот день, когда мы встретились на юрфаке после армии. «Пересечься на старом месте» – выражение старое. Этим местом вот уже добрых пятнадцать лет у нас с Пащенко является перекресток улиц Глинки и Волховской. Рядом с памятником юному барабанщику. Уж не знаю, на кого и кому стучал этот пионер, только руки у него отбиты все годы, что я его помню. Если в советские времена ему еще как-то мастерили протезы, то теперь на это дело плюнули. К барабанщику с отбитыми по локоть руками терновцы привыкли больше, нежели к целому. Он уже и воспринимается моими земляками так же, как Венера Милосская. Попробуйте приделать к ней руки! Вам за это тут же вырвут ноги. Так же и здесь...

Пащенко мерз пять минут. Однако даже по бандитским меркам «стрелка» не считается «проколотой», если прибывающий опоздал менее чем на пятнадцать минут.

Много лет мы с Вадимом ходим обедать вместе в одно и то же место. Столовая восемь раз меняла название, преобразовывалась в мини-ресторан, кафе и бистро, но цены в ней, как и ассортимент готовых блюд, по-прежнему оставались неизменными.

Пережевывая пельмени, транспортный прокурор рассказывал мне интереснейшую историю...

– Сцена первая, действие первое. Мотор...

Ночь, декабрь месяц, двадцать пятое число. На таможенном посту Барбашино тишина и покой. Таможенный оперативник Миша Сбруев, чтобы не уснуть, чистит спичкой ногти. Рядом с ним, в стеклянном помещении, нависшем над трассой, лежит розыскная овчарка Макс без хозяина. Кинолог съел полбанки тушенки и уже два часа не выходит из туалета на первом этаже. К слову сказать, у наших таможенников своего питомника нет. Ты, как владелец «немца», это хорошо знаешь. Зато на складах временного хранения оперативной таможни очень много конфискатов, в том числе и продуктов питания длительного хранения. А у милицейских работников питомника нечем кормить псов. Ты уже догадался, к чему я клоню? Правильно, Антон. Собаку вместе с кинологом взяли в аренду, на время операции «Трал», за пятьдесят банок конфискованной тушенки. Время тяжелое, поэтому хозяин собаки прихватил пяток банок китайской солонины с собой и, как водится, прежде чем дать собаке, попробовал сам. То ли собаке дал он меньше, чем сам попробовал, то ли человеческий организм хуже переносит просроченные продукты, только уже второй час кинолог не выходит из клозета.

Сцена вторая, действие первое. Макс слышит, как к посту подъезжает фура. Для таможенного опера фура – то же самое, что для участкового уполномоченного милиции – мужик в майке и с топором. Миша кличет кинолога и спускается вниз. Однако кинолог из кабинки сообщает, что ему проще отпустить Макса с опером, нежели хотя бы на секунду отойти от унитаза. Миша отбрасывает спичку в сторону и машет рукой Максу.

Эта пара выходит на улицу в тот момент, когда один из «камазистов» уже бежит к посту. Сбруев начинает свои оперативные заморочки и командует Максу: «Ищи». И тот начинает искать. Есть такие добродушные лохматые парни, которым совершенно безразлично, кто командует парадом. К моменту окончания проверки документов пес находит. Еще не ясно, что именно, но гавкает вполне серьезно и настойчиво. Миша зовет двоих гаишников, которые стоят неподалеку, и просит оказать помощь в отрыве днища, не предусмотренного техническими характеристиками для данного вида грузовых автомобилей.

Антон, ничего, что я так сбивчиво рассказываю? Ты догадываешься, что происходит далее?.. Это слишком самоуверенно с твоей стороны. Ты даже не представляешь, что последовало потом.

Братья по оружию, под веселый лай собаки, отрывают поддон, и все приходят в дикий восторг. В поддоне находятся несколько старых фуфаек для предотвращения замерзания газовых баллонов, коими оборудована топливная система «КамАЗа».

Миша в полном трансе.

Больше всех возмущается произволу властей сопровождающий по фамилии Малетин. Он набирает на сотовом телефоне номер и кричит кому-то о том, что придурок таможенник изувечил грузовик, срывая, таким образом, срок доставки в Прибалтику задокументированного надлежащим образом груза кожаных сапог терновского производства.

– Фу!.. – выдохнул Пащенко и посмотрел на часы. – У нас еще целых сорок пять минут. Думаю, уложусь. Итак, действие третье, сцена первая...

Прибитый неудачей, Миша Сбруев наблюдает за тем, как водители «КамАЗа» возвращают машине первозданный вид, и чешет за ухом Макса.

И вот здесь, Ваша Честь, начинается самое интересное...

Через десять минут ему звонит на пост руководство и в ультимативной форме требует – «или ты быстро отпускаешь грузовик в сторону запада, или капитана получишь тем же приказом, которым твоим сослуживцам будут присваивать подполковников». Приказ есть приказ, тем более что Миша и так это уже сделал.

Уже через час, снова утеплив газовые баллоны, коллектив «КамАЗа» уезжает с поста.