– Басков – раз! Сериков – два! Малыгин – три!! Ты какое дело сейчас рассматриваешь, судья?!

Пора идти домой. После разговора с Пащенко хотелось окунуться в горячую ванну, зажать ноздри пальцами и опуститься на дно. Тепло, спокойно, лишь легкий пассат тревожит верхушки кокосовых пальм. Встать на доску, заорать на весь пляж: «Алоха, Гавайи!!» – и взлететь на гребень волны...

Кто такой Малетин? А кто его знает? Мужик молодой какой-то. Сейчас Сбруев, не понимающий, зачем это нужно, но ведомый гневными приказами руководства, пытается установить местонахождение человека, «засветившегося» в качестве сопровождающего груз на таможенном посту.

Впрочем, какое до этого дело мне? Те же фигуранты, что и в моем деле? Ну и что? У бандитов жизнь такая. Простите, Алексей Петрович Смышляев, что я так о вашем племяннике...

Образно говоря, сейчас я нахожусь в состоянии заготовки, которую прессовщица держит в руках под тяжелым прессом. Механизм, взведенный в состояние боевого спуска, дымится и гудит от напряжения. Одно нажатие ногой кнопки, и на меня обрушится миллиард тонн веса. Одни, с любопытством разглядывая этот процесс со стороны, мечтают, чтобы меня убило в одно мгновение. Другие, наоборот, хотят увидеть Струге в новой его форме. В той самой, программу которой заложила прессовщица. Одно ее желание – и я стану круглым. Если дурное настроение – квадратным. Мечтательное – овальным. Все зависит от побуждений мастера, который шептал над программой формы.

Я же в тот момент, когда молот падает, стараюсь напрячь все свои силы и превратиться в алмаз, который сделает в прессе огромную правильной формы выбоину. Именно сегодня, когда состоится первое заседание по делу Малыгина, я чувствую это напряжение. Все замерли, как брокеры на бирже. Едва стрелка пересечет отметку с цифрой «двенадцать», все замечутся, как чайки, заорут, стараясь подешевле купить и подороже продать, принося своей стороне максимальную выгоду. После первого же процесса я окажусь в центре событий, превращусь в куклу, которую будут толкать плечами, делать подсечки и другие пакости, направленные на то, чтобы сбить судью с ног. Давление начнется со всех сторон и одновременно.

Я не боюсь, потому что испытывал это не раз и не два. В деле четыре очень мощных стороны, неравномерно разделенные обстоятельствами на две половины. И каждая из них, распрямляясь как пружина, будет использовать всю свою силу и силу, помогающую, но не участвующую в процессе. Уже через час после окончания первого дня заседания я пойму, кто в чьей команде играет и каковы шансы на успех у каждого. Мир сильных города сего развалится, как арбуз, на две половины. И каждая из половин будет демонстрировать мне свою большую привлекательность, нежели рядом лежащая. Но я-то знаю, что это – две половины одного и того же арбуза.

А потому и начну судить по совести и справедливости, без жалости и гнева, беспристрастно, подчиняясь только правосудию, как велят мне долг и моя совесть...

ВСТАТЬ, СУД ИДЕТ.

Алла так и сказала: «Встать, суд идет!»

Пропустив вперед одного из судебных заседателей, я вошел в зал. Тяжкие вздохи, терпеливое ожидание того момента, когда судья по фамилии Струге усядется за стол. «Прошу садиться», – и те же вздохи из зала. Всегда одно и то же. Хоть раз бы встретили радостным свистом и овациями! В ответ я растянул бы полы мантии и поклонился до пола. Но я не Дэвид Копперфильд. Поэтому радоваться моему появлению может лишь откровенный идиот. Струге всегда показывает один и тот же фокус. Перемещать себя сквозь Китайскую или иную стену я не могу, освобождать себя от пут на дне Марианской впадины тоже. Но попробовал бы коллега Дэвид переместить одного или группу подсудимых за стены колонии лет на пять-десять. Вот это был бы фокус. Это тебе не бабу пополам распиливать. Но фокуснику Копперфильду аплодируют и сломя голову рвутся брать у него автографы. Мои же волшебства почему-то всегда встречают ревом и проклятиями. А чего они хотят? У нас разные школы, потому и фокусы разные. А за автографом ко мне приходят... То разрешение на свидание подписать, то копию приговора заверить. Есть и еще одно отличие. Дэвиду, при всем его старании, не верят и пытаются выискивать подлог. Мне же верят безоговорочно.

Белая и черная магия. Я, наверное, слуга последней. Под цвет мантии.

Разглядываю зал. Кажется, весь цвет города прибыл посмотреть. Все на месте. Из уже упомянутых не хватает Смышляева и Баскова. Ну, с Алексеем Петровичем все ясно. На его месте я бы тоже тут не отсвечивал. А вот Бася горячится. Он в этом зале появится в обязательном порядке, чего бы мне и ему это ни стоило. Его фамилия фигурирует в уголовном деле в списке свидетелей, и новоиспеченному криминальному авторитету Тернова уже следовало бы изучить практику моего рассмотрения дел и сделать соответствующие выводы. Если в деле присутствует фамилия «Иванов», то, где бы в данный момент Иванов ни находился, он обязательно в моем представлении поучаствует. Единственное, чему я пока так и не научился, – это оживлять трупы. Именно по этой причине некоторые Ивановы в моих процессах так и не появляются. Однако мне известно, что отходить в мир теней Сергей Николаевич Басков не собирается. Поэтому его сегодняшнее отсутствие я расцениваю не иначе как вызов. О дне первого судебного заседания он уведомлен надлежащим образом, и вряд ли я признаю уважительной причиной факт его отсутствия из-за деловой встречи с каким-нибудь залетным авторитетом. Если это так, пусть несет мне справку. «Я, Митя Горно-Алтайский, настоящим заверяю, что Сергей Николаевич Басков (Бася) с десяти до тринадцати часов пятого марта «тер» со мной чисто за жизнь на берегу Терновки». Если принесет, я приобщу к материалам дела и неявку признаю уважительной.

Когда я дохожу до той части, где звучит мой вопрос: «Отводы составу суда есть?», в зале наступает оглушительная тишина. Я знаю, многим в зале суда сейчас очень хочется заорать: «Долой Струге!!!» Но и они знают – едва они заявят ходатайство о моем отводе, как я спокойно удалюсь вместе с заседателями в совещательную комнату и уже через пять минут оттуда выйду. Все, чего они могут добиться в этом случае, будет никому не нужная оттяжка начала заседания на пять минут. Я встану и провозглашу мнение суда о том, что данное ходатайство не обосновано и не является препятствием для того, чтобы данное дело рассматривалось в составе прежнем.

Поэтому со всех четырех сторон я слышу лишь глухие ответы «Нет» или вижу молчаливые покачивания головой. Какой смысл делать то, что не возымеет никакого последствия?

Закон в этой стадии заставляет меня быть нудным и монотонным. Однако без этих шаблонных вопросов, предписанных мне законом, обойтись нельзя. Я деловито тяну резину, знакомя друг с другом всех участников процесса. Собственно, знакомиться мне с ними не нужно. Всех этих адвокатов я знаю так хорошо, что могу быть личным летописцем каждого. Я знаю, кто в какой стадии сделает прокол и кто из них обязательно этим воспользуется. Всех этих мэтров я повидал на своих процессах десятки раз. То же самое они могут сказать и обо мне, так что ситуации равны. Единственный, кто слегка выпадает из этого действа, это государственный обвинитель. Этого молодого человека в форме юриста первого класса я вижу впервые. Он молод и слегка растерян, хотя всячески старается скрыть это обстоятельство. Очевидно, в своих мыслях я не одинок, так как совершенно четко вижу – хищные взгляды адвокатов и адвокатесс направлены именно на этого незнакомца. Он будет поддерживать обвинение и задавать Малыгину каверзные вопросы. Именно от действий этого сотрудника прокуратуры сейчас зависит очень многое. Я не могу поддерживать ни сторону обвинения, ни сторону защиты. Если так можно выразиться, я – статист, принимающий окончательное решение. Однако все прекрасно понимают, что очень скоро этот статист начнет задавать такие вопросы, что мама не горюй. В общем, со Струге все ясно. Другого адвокаты от судьи уже давно не ждут. Поэтому, едва не роняя кипящую слюну на свои конспекты, они рассматривают самое, на их взгляд, тонкое звено в этом процессе – государственного обвинителя. Честно говоря, зная состав потерпевшей и подсудимой сторон, районный прокурор мог бы назначить на это место человека посноровистей, с уже зажившими от вражеских укусов шрамами на шкуре. Но я понимаю, присутствие этого молодого незнакомого человека в процессе – событие не случайное. Если нельзя договориться со Струге, это не означает, что договориться нельзя вообще ни с кем. Ай-я-яй.