Машина проехала после светофора метров семьдесят и прижалась к обочине. Водитель заглушил двигатель и развернулся к администратору:

– Голову тебе разобьют обязательно. Но не правоохранительные органы. Ты сам знаешь, кто. А потому я покажу тебе сейчас Москву, историю которой изучал не в таксопарке, а на истфаке МГУ. В тридцати метрах от нас приармянился белый «Фольксваген», который пасет тебя уже целый час, и нам следует от него оторваться. После мы доедем до аэропорта, и я усажу тебя на первый же рейс, убывающий в Питер. У тебя, неподалеку от Аничкова дворца, живет баба, о которой не знает никто, кроме нас и твоей жены. Полгода тобой даже пахнуть не должно в столице. Если хочешь жить, конечно. Вот телефон. Звонить каждый день в девятнадцать часов. Все понял?

Ошеломленный Яресько вертел в руке визитку и не знал, что ответить.

– А… жена…

– Жена не знает, где ты будешь и у кого. Ее сейчас в Москве вообще нет. Она с детьми решила пройтись на кораблике по Средиземному морю. Если хочешь попасть в программу по охране свидетелей, делай все в точности по инструкции. Все понял?

Яресько сглотнул сухой комок и кивнул.

– Молодец, Павел Маркович. Ты не олень. А сейчас советую пристегнуться.

Заключения экспертизы легли на стол старшего следователя Генпрокуратуры Кряжина не в шесть часов, как обещал судебный медик Столяров, а в начале восьмого. Понять такую задержку и простить Ивана Матвеевича было несложно. Выводы тот, как и обещал, сделал в шесть. А документально оформил и подписал спустя полтора часа. За эту неторопливость следователь, работавший с ним часто, Столярова всегда прощал, потому что знал точно – за ней кроются педантизм и безошибочность. И те шаблонные фразы, которые подмахивают некоторые медики, не особенно вдумываясь в смысл написанного ими же самими, были ему не свойственны. Он работал за совесть и на зарплату, а не просто за зарплату.

Первый документ свидетельствовал о том, что никаких телесных повреждений на теле Резуна, за исключением перерезанного горла, не обнаружено. Смерть причинена предметом, имеющим неровную режущую кромку, одним движением. Засомневавшись в том, что информация воспринята им адекватно, Кряжин поспешил снять с телефона трубку и набрать номер Столярова.

– Иван Матвеевич? Рад, что застал. Объясни мне, пожалуйста, что такое «оружие с неровной режущей кромкой». А то прямо-таки фантазии не хватает. Пилой, что ли?

С советником юстиции судебный медик был в хороших давних отношениях, поэтому там, где в любом другом случае выдавил бы иронию, в разговоре с Кряжиным всегда оставался ровен.

– Как тебе объяснить, Иван… Представление, что нож тем лучше, чем ровнее его лезвие и чем оно острее, неверно. Человеческое тело имеет такую структуру, что лучше всего оно приходит в негодность от воздействия не ровных и острых предметов – хотя и от этого тоже, – а от фигурных. Скажем, мечи самурайские на боковой стороне лезвия имеют волнообразные срезы. Поэтому, когда рубят с оттягом по ногам, рукам и головам, они отваливаются, а не надрубаются. Отвалить вражескую голову можно и казачьей шашкой, но на это уйдет в два раза больше сил, что в бою, как ты понимаешь, невыгодно. Воин устает в два раза быстрее. Еще пример – нынешние ножи для рукопашного боя. Они сплошь зазубрены. Ножи в ближнем бою уже немодно втыкать в плоть. Чиркнул по запястью противника вполсилы – и тому уже не до героизма. Слабое движение рассекает и вены, и сухожилия, и даже повреждает кость. Я полагаю, что преступник резко провел специально предназначенным для диверсионных целей ножом по горлу Резуна слева направо, чем причинил ему смерть. Возможно, это банальный десантный прием.

Кряжин на мгновение оторвался от трубки, прислонил голову к стене и провел по своему горлу ладонью.

– То есть убийца был правша?

– А на себе показывать, Ваня, нельзя! – правильно понял молчание следователя Столяров. – Хотя прикинул ты правильно. Голова губернатора находилась у самой стены, проход справа. Можно предположить, что преступник оперся на грудь Резуна левой рукой, а правой резко и сильно провел лезвием по горлу. Но, Ваня, если он оперся свободной рукой не на грудь, а на лоб Резуна, тогда резал он рукой левой.

И вдруг медик огорошил Кряжина. Неугомонный Столяров, которому перерезанного горла показалось мало, произвел повторную экспертизу, результаты которой готовился представить следователю завтра к обеду. Оказывается, в желудке губернатора была такая доза клофелина, что…

– Словом, много, Иван, очень много. Даже не знаю – огорчил тебя или обрадовал.

Кряжин поблагодарил и положил трубку.

Вот оно, значит, как… Клофелин! Сейчас советник точно знает, кто новому заключению Столярова рад не будет. Убийца, имей сейчас возможность прочитать его, вырвал бы из своей головы все волосы.

Вчитался в старый текст, пожевал губами. Видимо, действительно, преступник провел ножом сильно: из заключения следовало, что почти наполовину рассечен диск между вторым и третьим позвонками. Еще чуть-чуть, диск был бы рассечен совсем, и отвалилась бы голова губернатора.

Впечатляла и длина лезвия. Столяров настаивал, что она не менее двадцати трех – двадцати пяти сантиметров. Что ж, ему, эксперту, виднее.

Ответ на второй вопрос, поставленный перед медиком, был ясен, а потому разговора о нем и не заходило. Смерть потерпевшего наступила в период между 23.30 и 00.30. Что тут уточнять? Столяров своих цифр обратно все равно не заберет. То же время он указывал и в первичном осмотре трупа.

Второе заключение экспертизы, которую проводил сам Николай Молибога – самый рассеянный и самый грамотный из прокуроров-криминалистов на Большой Дмитровке, было еще более загадочным. Не потому, что Кряжин не понимал смысла напечатанного, а потому, что он, советник, находясь при ясном уме и трезвой памяти, никак не мог догадаться, как в желудке убитого Резуна могли быть обнаружены вареные креветки, которые он запивал пивом «портер» непосредственно перед смертью. Непосредственно… Очень хочется уточнить у Молибоги, что он имел в виду, когда в документе под названием «Заключение криминалистической экспертизы» употреблял термин «непосредственно».

Звонить ему сейчас в служебный кабинет – это мука бесплодная. Застегнутый на все пуговицы Молибога ежедневно спускается с крыльца Генеральной прокуратуры в тот момент, когда часы на его рабочем столе показывают семнадцать часов пятьдесят девять минут. Бывают, конечно, исключения, предусмотренные графиком дежурств, утвержденным Генеральным, но сегодня был не тот день.

– Коля, добрый вечер.

– Кряжин? – огорченно удивился криминалист. – Только не говори, что Васякин внезапно заболел и его нужно так же внезапно подменить!!

– Спокойно, Молибога, – попросил советник. – Я обратный кроссворд разгадываю. Есть слово, а к нему нужно подобрать определение из имеющихся.

– Ну, если тебе нечем больше заняться, да и жена моя к соседке ушла… А что за слово?

– «Непосредственно».

– О, ну, ты даешь, Иван Дмитриевич, – удивился Молибога. – Тут много определений может быть. Скажем… – Молибога долго молчал, потом стал бормотать что-то насчет того, что слово идиотское, вставить его в кроссворд мог только маньяк-сексопат, и вообще, смотря перед чем это «непосредственно». А в конце, попав в тупик, он просто разозлился. – Выбрось ты этот кроссворд к чертовой матери! Что там из вариантов ответа есть?!

– Тут много, – хищно улыбнулся советник. – Двухмесячная подготовка космонавтов непосредственно перед полетом на околоземную орбиту. Ходатайство адвоката непосредственно перед судебным заседанием. Надевание презерватива непосредственно перед актом. Ну и наконец: пиво «портер», креветки, перерезанное горло.

– Ваня, жена пришла… Там, это, понимаешь… Судя по креветкам, они еще не успели разложиться под желудочным соком. Жидкость в желудке крепость не утратила, значит, выпита перед смертью. Я имел в виду, что он ел и пил в номере. Все, давай, до завтра…