Колмацкий, когда сотрудник МУРа ввел его в номер с уже пустой кроватью, выглядел растерянным. За то время, что он провел в соседнем пустующем номере, он успел обдумать свое положение и резонно предположить, что после слов медика в убийстве его обвинят вряд ли, но вот в соучастии или, чего доброго, в подготовке преступления – могут. Очень даже могут, потому что вчера, 23 сентября, часов в десять вечера ему позвонила из «Потсдама» горничная Майя и сообщила, что в гостинице такая скука, что хоть ложись и помирай. Колмацкий понял горничную правильно и уже в одиннадцать был на службе.
До половины второго они в пустующем номере «люкс» занимались тем, что называется дружеским сексом. Никаких обязательств, долговых расписок и устных обещаний. Просто секс, сигарета, пара анекдотов из жизни гостиницы, глоток водки, душ, снова секс, на этот раз чуть более острый и тщательный, короткая передышка, еще раз душ – и Филя уехал домой, спрыгнув из окна второго этажа, створку которого держала Майя. Контакты между персоналом гостиницы администрация не поощряет. Тем более настолько тесные.
Но вот стоит ли говорить об этом мужику с побитыми сединой висками, что уже переламывает бланк протокола допроса, чтобы начать? Пораскинув мозгами, вспомнив о той загруженности прокуратуры, о которой трубят все газеты, решил этого не делать. Генеральная прокуратура ныне олигархов сажать не стесняется, чего говорить о коридорном, который, как оказывается, ночью трахался с горничной, которая должна была тащить в этот номер поднос, но вдруг отказалась, и потащил он, коридорный? Заподозрят преступный сговор: горничная с коридорным решили дорогого мужика прирезать, чтобы деньги выкрасть. В «Потсдаме» за время работы Колмацкого еще три убийства случились, и, судя по настрою прокуратуры не оставлять ни одного тяжкого преступления нераскрытым (цитата из телеинтервью с Генеральным прокурором страны), их тоже, вместе с этим толстяком, повесят на Колмацкого. У Колмацкого есть знакомые, по большей части из числа тех, что «гостили» в зоне не раз, и все они в один голос твердят о том, что добывать признательные показания правоохранительные органы, когда хотят, умеют.
– Ну-с, – бросил между тем следователь, – где вы перешли Яресько дорогу, господин Колмацкий?
Филя подобного начала не ожидал. Как раз в тот момент, когда следователь открыл рот, он готовился давать ответ на вопрос: «Вы не хотите облегчить свою душу?» А тут – нате. Где перешел… На Майке и перешел. Так и говорить, что ли? Правду, что ли?
– С чего бы администратору гостиницы показывать пальцем на какого-то коридорного, вместо того чтобы сохранять реноме гостиницы и утверждать, что персонал, естественно, не при делах? – спросил, развалясь в кресле, следователь.
Хороший вопрос, подумал Колмацкий. В смысле, плохой. Не отъедешь на «не знаю».
– Есть у нас горничная, зовут Майей, – мысленно перекрестившись, начал коридорный. – Симпатичная девушка, в позапрошлом году стала «Мисс Тверь», но из родного города уехать не захотела, и на этом карьера ее топ-модельная закончилась. Рост у нее – сто семьдесят три. Узка в бедрах, точна в движениях, мила лицом.
– Это не ее вели по коридору, когда я сюда поднимался?
Коридорный сказал, что уводили двоих, а потому вопрос для него сложен.
– Правильный овал лица, – настоял Кряжин.
– У них у обеих правильный. С неправильными, простите, сюда не берут.
– Вот здесь родинка, – следователь отвернул воротник рубашки и показал почти на груди точку.
– Нет, не она, – решительно замотал головой Колмацкий. – Наверное, вы Вику видели.
Следователь успокоился и вновь весь обратился во внимание. Похоже, он любил рассказы из этого цикла.
Колмацкий поведал о том, как в прошлом году Павел Маркович подкараулил Майю в одном из номеров, когда та чистила в нем ванну, прикрыл за собой дверь, и только отмеченный на конкурсе глубокий голос «Мисс Тверь—2002» не позволил администратору стянуть с нее трусики ниже колен. Конечно, сказал увлеченный своим рассказом Колмацкий, это делается не так. И такой мужчина, как администратор, мог запросто сводить Майю в ресторан после его закрытия, попросить халдеев принести и поставить на стол бутылку сангрии, креветок, и не нужно было бы после этого проникать в ванную, как разбойнику, и сдергивать со слушающей через наушники «love songs» девушки нижнее белье.
И потом, вместо того, чтобы загладить свою вину все той же сангрией и по-мужски своего таки добиться, Павел Маркович стал необоснованно придираться к Майе по поводу якобы плохо протертой пыли на комодах в номерах, не до блеска вычищенных унитазов и пресекать все контакты Майи с лицами мужского пола. Последнее удавалось ему особенно плохо, ибо Майя всегда задерживалась в номерах знатных господ подолгу и почасту и вовсе не для того, чтобы почистить на клиенте пиджак. Факт этот Павла Марковича бесил. Сама мысль о том, что кому-то она дает и, наверное, еще и кричит при этом, но не такой дурниной, как от него, приводила администратора в исступление. А в феврале сего года, когда у него, Колмацкого, был день рождения, находящаяся с ним в хороших отношениях Майя подарила коридорному торт и мягкую игрушку, зайца. Ставший свидетелем этого, Яресько почему-то решил, что, отвергнув его, мисс выбрала коридорного, и после этого от Майи Павел Маркович фактически отвязался, перенаправив свою неприязнь на него, Колмацкого. Отношения с того дня пошли вкось, Яресько, душа черствая, стал придираться уже к нему и в разговоре всякий раз старался занозить.
А потому не стоит удивляться, что, когда зарезали клиента, он сразу указал на Колмацкого. А Колмацкий, между прочим, когда обнаружил труп, сам сообщил об этом администратору.
– А я всегда думал, что гостиница – это место отбывания наказания представителей различных профессий, объединенных в одну команду под названием «персонал», – сознался впечатленный рассказом следователь. – А тут видишь, зайцы… Филипп Олегович, скажите честно – а вы там тоже бывали?
Колмацкий яростно завертел головой, и Кряжину в какое-то мгновение показалось, что та сейчас открутится и упадет на паркет. По его глубокому убеждению, так не по-хозяйски относятся к важному органу только те, кто пытается отрицать очевидное.
– А ведь лукавите, Филипп Олегович, – вкрадчиво улыбнулся следователь и постучал по бланку протокола допроса согнутым пальцем. По тому месту, где говорилось об уголовной ответственности за дачу ложных показаний. – Ой, лукавите! То, что на груди Майи под наглухо и под горло запахнутым форменным платьем нет родинки, вы знаете, а факт того, что она это платье перед вами расстегивала, отрицаете. У вас что, раздевалка совмещенная?
Вот так и попадают в казематы, с огорчением подумал Колмацкий. А с виду следователь – дурак дураком. Похотливо озабоченный, имеющий троих детей и верную располневшую жену, любящий байки про женские грехи. И ведь, что самое обидное, сам все рассказал. Пустили его по рельсам, он и прикатил.
Теперь даже не стоит внезапно вспоминать, как на пляж вместе с Майей ходили или она над его столом склонялась…
– Ну… Было пару раз, засаживал, – развязался Колмацкий. – А кто ей, спрашивается, тут не засаживал? Один Павел Маркович Яресько, дай бог ему здоровья!
Кряжин кивнул и подтянул к себе протокол. Колмацкий думал, что на этом месте следователь самоудовлетворение завершил, но последний вопрос застал его просто врасплох.
– И когда во второй раз?
– Что?
– Последний раз из пары, спрашиваю, когда был?
Коридорный опешил.
– Определенно не помню…
– Бросьте, – возразил Иван Дмитриевич. – Сто семьдесят три сантиметра, узка в бедрах, зелена во взгляде, зайчиков дарит. У меня тоже была такая, Колмацкий. Правда, зверей не вручала, все больше билеты в Большой. И я точно могу сказать, что последний раз секс у меня с ней был двадцать восьмого июля две тысячи четвертого года. В гримерке одного народного артиста, позволившего мне немного развеять тоску, пока он исполнял партию Ленского. Бросьте, Колмацкий, такие не забываются.
