Таким образом, я каждые сутки виделся с Бартлеттом и его отрядом; это позволило при необходимости перераспределять грузы и морально поддерживать людей. На этом этапе путешествия отряд Хенсона шел вместе с отрядом Бартлетта, а Марвин и его люди со мной. При таком порядке следования отряды держались ближе один к другому, у людей, шедших в авангарде, было спокойнее на душе, и вполовину уменьшалась опасность быть разобщенными открывшейся полыньей.

Время от времени я находил нужным переводить какого-либо эскимоса из одного отряда в другой. Порою, как я уже говорил, управляться с этим странным народом довольно трудно, и если Бартлетт или кто-либо еще из членов экспедиции недолюбливал какого-нибудь эскимоса или им было трудно с ним ладить, я брал его к себе в отряд и отдавал взамен одного из своих – я умел ладить с любым из них. Другими словами, я отдавал своим помощникам людей, которые были им по душе, а остающихся забирал себе. Разумеется, укомплектовывая свой отряд для последнего броска, я отбирал своих любимцев из числа самых работящих эскимосов.

На следующей стоянке Марвин замерил глубину океана и, к нашему удивлению, достиг дна всего лишь на глубине 310 морских саженей; при сворачивании проволока оборвалась, и часть ее вместе с лотом осталась на дне океана.

Вскоре после полуночи мы тронулись в путь и за короткий переход – всего в 10 миль – достигли стоянки Бартлетта. У них поломались сани – люди Хенсона с одним эскимосом Бартлетта все еще возились над ними. Сам Бартлетт ушел вперед, а Хенсон с отрядом отправились за ним следом вскоре после нашего прибытия.

Марвин снова приступил к измерению глубины, но, вытравив 700 морских саженей проволоки и не достав дна, потерял два ледоруба, которые он использовал вместо лота, и еще часть проволоки. После этого мы легли спать. Стоял ясный, сверкающий солнечный день, дул легкий северный ветер, температура держалась за 40° ниже нуля.

В следующий переход, 22 марта, мы прошли не меньше 15 миль. Сначала наш путь был очень извилист и пролегал через тяжелый торосистый лед, от которого доставалось и людям, и собакам, и саням, но потом мы пошли по прямой через большие и ровные ледяные поля. Закончив переход, мы узнали, что Бартлетт с одним из своих эскимосов уже снова вышел в путь, но отряд Хенсона был еще в иглу. Укеа, сломавший сани накануне, также оставался в лагере. Я отдал ему сани Марвина и отправил его вместе с отрядом Хенсона дальше помогать Бартлетту прокладывать след. Легко разгрузив поврежденные сани, я отдал их Марвину. Поход проходил не без трудностей, но наш план пока что оправдывал себя. Мы были полны надежд и в самом радужном расположении духа.

До сих пор мы не производили определений широты. При низком положении солнца над горизонтом результаты наблюдений были бы неточными. К тому же мы шли в хорошем темпе, и среднего наших предположений, основанного на нашем ледовом опыте, было достаточно для счисления. Но вот выдался ясный, спокойный день с 40-градусным морозом, и мы решили проверить наше счислимое положение. Я велел эскимосам построить из снега укрытие от ветра, чтобы Марвин мог определить широту, измерив высоту солнца при прохождении через меридиан. Я предполагал, что Марвин будет производить все наблюдения вплоть до крайней северной точки своего маршрута, а Бартлетт соответственно своего. Тому были две причины. Первая – я берег свое зрение, вторая, и основная, – я хотел иметь серии независимых наблюдений для определения пройденного расстояния.

Мы нагрели в иглу ртуть искусственного горизонта; построили из снежных блоков полукруглое укрытие от ветра в два яруса высотой с выходом на юг; расстелили на снегу шкуру мускусного быка и установили на снегу, с южной стороны укрытия, мой ящик с инструментами; поставили на ящик лоток искусственного горизонта, специально изготовленный для такого рода работ, и, заполнив его ртутью, закрыли стеклом. Затем Марвин лег на шкуру лицом к югу и, упершись локтями в снег, установил секстант так, чтобы поймать край солнца в узкой полосе искусственного горизонта.

Под правой рукой у него лежал карандаш и открытый блокнот для записи данных.

Результаты наблюдений показали, что мы находимся примерно под 85°48 северной широты. Поправка на рефракцию принималась как для температуры минус 10° по Фаренгейту – самой низкой температуры, для которой у нас имелись табличные данные. Именно от этого пункта, считая наши два последних перехода за 25 миль, мы определили, что лагерь № 19, от которого Боруп повернул обратно, находится под 85°23 северной широты, против наших предположений 85°20 , 85°25 и 85°30 . Наблюдение показало, что до сих пор мы проходили в среднем 11,5 широты за каждый переход.

В число переходов были включены и четыре коротких, причины которых я надеялся в будущем устранить. Я был уверен, что, если только нас не остановит открытая вода, против которой бессильны все человеческие расчеты, мы сможем неуклонно наращивать среднюю величину проходимого расстояния.

Следующий переход совершался при температуре -30°, во влажном воздухе, несомненно объяснявшемся близостью открытой воды. И действительно, в 5 милях от лагеря нам пришлось здорово поработать, мы еле-еле успели перетащить четыре или пять саней через открывшуюся полынью. Переправа последних саней задержала нас на несколько часов, так как пришлось вырубать ледорубами ледяной плот и перевозить на нем как на пароме упряжку с санями и погонщиком. Импровизированный паром мы вырубили на нашей стороне и при помощи веревок, протянутых через полынью, перегоняли на тот берег. Когда льдина была готова, двое моих эскимосов взошли на нее, мы перебросили веревку эскимосу на другую сторону, эскимосы на льдине взялись за веревку, удерживаемую с обоих концов людьми, стоящими на берегах полыньи, и таким образом доставили паром к тому берегу. Затем сани, собаки и три эскимоса разместились на плоту, и мы перетянули их на нашу сторону. Занимаясь этим делом, мы видели в полынье резвящегося моржа.

В конце следующего перехода, примерно в 15 миль, мы пересекли 86-ю параллель и, достигнув стоянки Бартлетта, застали Хенсона и его отряд в иглу. Я тотчас отправил их в путь с поощрительной запиской для Бартлетта, в которой сообщал, что свой последний лагерь он разбил за 86-й параллелью, а в эту ночь, вероятно, побьет норвежский рекорд; при этом я настоятельно просил его продвигаться как можно скорее.

Дорога в этот переход была довольно трудная. Часть пути мы шли по небольшим старым ледяным полям, которые из сезона в сезон дробила стихия ветров и течений. Эти более или менее ровные поля были окружены тяжелыми торосистыми грядами, через которые нам приходилось перебираться. Зачастую погонщики были вынуждены своими руками перетаскивать тяжело груженные сани через препятствия. И если у какого-либо читателя сложилось впечатление, будто мы знай посиживали себе на санях, проделывая сотни миль по гладкому, словно каток, льду, то ему следовало бы увидеть, как мы поднимали и волочили на себе 500-фунтовые сани, помогая собакам.

День стоял пасмурный, воздух был полон ледяных кристаллов, которые садились на ресницы, чуть ли не склеивая их. Иной раз, желая отдать распоряжение эскимосу, я открывал рот и чувствовал боль, не позволявшую мне слова вымолвить, – оказывается, это усы примерзли к моей небритой бороде.

В этот 15-мильный переход мы побили норвежский рекорд Нансена (86°13 6», см. «На Дальнем Севере», т. 2, с. 170), опередив его на 15 дней. Когда головные сани моего отряда достигли места стоянки, Бартлетт и Хенсон все еще находились там, однако не успел я – как обычно замыкающим – войти в лагерь, они уже снова отправились прокладывать след. Во время этого перехода были повреждены сани Эгингва; продовольствие в пути поубавилось, весь наш груз теперь можно было увезти на четырех санях, а потому мы сломали поврежденные сани Марвина и использовали материал для починки остальных. Поскольку на следующей стоянке Марвину с двумя эскимосами предстояло повернуть назад, он оставил здесь необходимое ему продовольствие и часть снаряжения, чтобы не возить их с собой лишний раз туда и обратно. На починку и перераспределение грузов ушло несколько часов времени, отводимого для сна, и, поспав всего 3 часа, мы снова тронулись в путь на четырех упряжках в десять собак каждая.