А вот другая запись, иллюстрирующая опасность иного рода.

«С Токсингва и Високаси случился припадок из-за недостатка кислорода и обилия алкогольных паров, пока Макмиллан готовил чай. Високаси лег на спину, словно заснул. Токсингва дергался, словно стараясь высвободить руку из рукава своей куртки, и в конце концов тоже лег на спину. Макмиллан понял, в чем дело, и проветрил иглу. Через 15–20 минут эскимосы пришли в себя. Командир в одну из своих экспедиций также наблюдал нечто подобное: он увидел, что его эскимосы ведут себя как-то странно, и быстро пробил ногой отверстие в стенке иглу».

При санном походе по замерзшему полярному морю постоянно существует и другая опасность, а именно: провалиться сквозь тонкий лед. Я думаю, нет нужды распространяться о том, насколько она серьезна: именно такого рода несчастный случай стоил жизни профессору Марвину. А если даже человек, с которым случилось такое несчастье, сможет выбраться из воды, он, несомненно, очень быстро замерзнет на льду. Вымокший в воде человек быстро замерзает при температуре между 20 и 60° ниже нуля.

«Только что переобулся в сухие сапоги, – пишет доктор. – Переходя полынью, затянутую тонким льдом с трещиной посередине, по колено провалился в воду левой ногой. К счастью, правой ногой я стоял на твердом льду. Я метнулся вперед, упал левым коленом на кромку твердого льда и вытащил ногу из воды. При переходе через другую полынью лед подо мной надломился, и я отпрыгнул, лишь по лодыжку замочив правую ногу. Не понимаю, каким образом не попал в воду всем телом. Провались я в воду хотя бы по пояс, я оказался бы в весьма серьезном положении, так как до саней было довольно далеко, а температура была 47° ниже нуля. При отсутствии иглу и невозможности тотчас переодеться в сухую одежду купанье при такой температуре, несомненно, кончилось бы весьма прискорбно».

Полночь в районе Китового пролива

Жизнь в Арктике сурова, но все же есть в ней непреодолимое очарование, и временами наступают моменты созерцания, подобные тому, который доктор испытал 25 февраля на стоянке в пути от «Рузвельта» к мысу Колумбия. Вот что он пишет:

«Приближаясь к мысу Гуд, я то и дело невольно останавливался полюбоваться ландшафтом. Позади виднелись мыс Хекла и полуостров Парри. Впереди манили к себе пики-близнецы мыса Колумбия – второго отправного пункта похода командира к полюсу. По мере того как мы продвигались на север, за сравнительно гладкой ледниковой кромкой вырисовывались поля и вершины торосистых льдов, от которых нам изрядно достанется в будущем. Южный горизонт был ограничен острыми, неровными, зубчатыми горными грядами, простиравшимися большей частью параллельно берегу. У нас каждый день был великолепный рассвет, длящийся несколько часов. Параллельные хребты зубчатых гор излучают золотистый блеск. Отдельные пики отражают свет солнца, которое через несколько дней расцветит их прямыми лучами. Прозрачный круг золотистого сияния, красно-желтый, с темными слоями облаков, плывущих параллельно прибрежным хребтам, – многочасовые эффекты Тернера, наблюдающиеся здесь изо дня в день, причем эффект день ото дня нарастает. Я пишу в трудных условиях – Инигито (эскимос) держит мне свечу. Руки так окоченели, что я едва могу водить карандашом, лежа на возвышении для сна в иглу».

Но все это – забегая вперед. 12 октября солнце рассталось с нами; быстро сгущающиеся полярные сумерки сильно затрудняли работу в поле. Наши фотографии день ото дня становились все менее удовлетворительными. Моментальные снимки не удавались уже примерно с середины сентября: когда солнце у самого горизонта, свет на первый взгляд так же ярок, как и летом, но ему явно недостает актинической силы. Наши первые выдержки были 5 секунд; последние, 28 октября, – полтора часа. Температура также постепенно понижалась и 29 октября упала до 26° ниже нуля.

Осенняя работа окончилась 5 ноября с возвращением Бартлетта и его отряда с мыса Колумбия – все остальные к этому времени уже вернулись. Солнечного света совсем не стало. Теперь работать можно будет только в полнолуния долгой зимней ночи.

Мы прибыли сюда в арктический полдень, проработали и проохотились все арктические сумерки, и теперь на нас спустилась ночь – долгая арктическая ночь, подобная тени в долине смерти. Почти все припасы, предназначенные для весеннего санного похода, были доставлены на мыс Колумбия, у нас был добрый запас мяса на зиму, все члены экспедиции были здоровы, а потому мы вступили в Великую Тьму со спокойной душой. Наш корабль находился в относительной безопасности, мы хорошо обеспечили себя жильем и едой, и если иногда ужасающая тоска, навеваемая тьмой, хватала людей за душу, то они доблестно скрывали это друг от друга и от меня.

Едва ли человек, которому никогда не случалось прожить четыре месяца в постоянной темноте, может представить себе, что это такое. Всякий школьник знает, что на двух концах Земли год состоит из одного дня и одной ночи равной продолжительности с промежутками сумерек между ними; однако просто привести факт еще не значит произвести должное впечатление. Лишь тот, кто изо дня в день, из недели в неделю, из месяца в месяц вновь и вновь вставал и ложился при свете лампы, может понять, как прекрасен солнечный свет.

В течение долгой арктической ночи мы считаем дни, остающиеся до возвращения света, а к концу периода темноты отсчитываем дни на календаре – 31 день, 30 дней, 29 дней и так далее остается до той поры, когда мы снова увидим солнце. Тому, кто хочет понять солнцепоклонников древности, следует провести зиму в Арктике.

Представьте себе нас в нашем зимнем жилище на «Рузвельте», в 450 милях от Северного полюса. Корабль крепко удерживается на своем ледовом ложе, в 150 ярдах от берега, который, как и весь окружающий мир, покрыт пеленой снега; ветер поскрипывает в снастях, свистит и повизгивает вокруг углов рубок; температура колеблется в пределах от 0 до 60° ниже нуля, и с каждым новым приливом до нас доносится стон и ворчание пакового льда в проливе.

В светлые периоды месяца, длящиеся 8—10 дней, когда луна кружит и кружит по небу, молодые участники экспедиции почти всегда уезжали на охоту; в течение продолжительных периодов полной темноты большинство оставалось на корабле, поскольку охота зимой возможна только при лунном свете.

«Рузвельт» зимой при лунном свете

Не следует забывать, что луна в Арктике имеет свои регулярно сменяющиеся фазы, необычен лишь путь, которым она движется по небу. В ясную погоду даже в периоды темноты светят звезды, но свет их особый, холодный и мертвенный; по слову Мильтона, он лишь как бы делает «тьму зримей». Когда звезды скрыты за тучами – а по большей части так оно и бывает, – темнота такая густая, что, кажется, ее можно схватить рукой; если в пургу и ветер человек отважится высунуться в дверь каюты, кажется, будто невидимые руки с демонической силой отшвыривают его обратно.

В начале зимы эскимосы жили в передней рубке. Круглые сутки топились плита в камбузе, печки в помещении эскимосов и команды; у меня в каюте хотя и была небольшая цилиндрическая печь, я за всю зиму ни разу не затопил ее.

Я просто открывал на некоторое время переднюю дверь каюты, выходящую в камбуз, и этого было достаточно, чтобы в каюте было сравнительно тепло. Бартлетт время от времени топил печку у себя в каюте, другие члены экспедиции иногда зажигали свои керосинки.

1 ноября мы перешли на зимний режим питания: два раза в день, завтрак в 9 часов и обед в 4 часа дня. Вот меню на неделю – мы выработали его вместе с Перси, заведующим хозяйством, и придерживались в течение всей зимы.