Пролив Вулстенхолм и Китовый пролив, которые судно минует перед тем, как достичь Эта, являются излюбленными местами обитания моржей. Охота на этих чудовищ – наиболее волнующий и опасный вид охоты в Арктике. Белого медведя называют тигром Севера; однако из поединка с двумя или даже тремя этими животными человек, вооруженный магазинной винтовкой Винчестера, всегда выходит победителем. И наоборот, поединок со стадом моржей – львов Севера, когда люди сидят в маленьком вельботе, представляет собой самое захватывающее зрелище из всех известных мне за полярным кругом.
В свою последнюю экспедицию я не принимал участия в охоте на моржей, предоставив этот увеселяющий труд более молодым. В прошлом я видел так много подобных охот, что мое первое живое впечатление от этого зрелища ныне притуплено. Вот почему я попросил Джорджа Борупа написать для меня отчет о моржовой охоте так, как она представляется новичку, и его рассказ вышел таким красочным, что я привожу его в собственном изложении Борупа. Острота впечатлений молодого человека делает его рассказ графически зримым, а университетский сленг придает ему живописность. Боруп пишет:
«Моржовая охота – самая забористая штучка для охотника, какую только я знаю. В потную работенку влезаешь, когда берешь в оборот стадо в полсотни с лишним туш, весом от одной до двух тонн каждая, которые набрасываются на тебя, раненные или не раненные; которые могут пробить слой молодого льда в 8 дюймов толщиной и которые лезут в лодку, стремясь добраться до человека и кувыркнуть его в воду – мы никогда не могли выяснить, кого именно, да и не старались, так как от этого ничего бы по изменилось, – или же норовят протаранить лодку.
Представьте себе заварушку: все в вельботе, стоя бок о бок, отражают идущих на абордаж, молотят их по головам веслами, баграми и топорами, вопя, как болельщики на футбольном матче, чтобы отпугнуть их прочь; винтовки палят, как пушки Гэтлинга, моржи ревут от ярости и боли, сумасшедшими бросками выскакивают на поверхность, взметая фонтаны воды, так что впору подумать, будто по соседству с тобой сорвалась с цепи стая гейзеров – нет, это просто здорово!
Когда мы начинали охоту, «Рузвельт» потихоньку шел под парами, команда стояла наготове. Потом вдруг раздавался крик зоркого эскимоса: «Авик соа!» или, может, «Авик тедик соа!» (Моржи! Очень много моржей!)
Мы присматривались, достаточно ли животных, чтобы оправдать набег. Затем, если перспективы были подходящие, «Рузвельт» уваливался под ветер, потому что, если бы моржи учуяли дым, они бы проснулись и мы бы их больше не видели.
Мы ходили за этими тварями по очереди – Хенсон, Макмиллан и я. Каждому придавались четыре или пять эскимосов, один матрос и вельбот. Лодки были выкрашены в белый под цвет льдин, уключины обмотаны тряпками, чтобы мы могли подкрадываться как можно бесшумнее.
Вельбот возвращается с охоты на моржей
Обнаружив стадо, с которым стоило повозиться, мы кричали матросам: «А ну, братишки, навались!», и они проворно подскакивали к лодкам. Торопливо, но тщательно проверив, все ли у нас на месте, а все – это пять весел, пять гарпунов, веревки, поплавки, два ружья и патроны к ним, – мы выкликали: «Изготовиться травить тали!» «Рузвельт» сбавлял ход, мы соскальзывали на талях вниз, брались за весла и отправлялись искать беды себе на шею, которую обычно и находили.
Вот мы подбираемся как можно ближе к моржам, лежащим на льду. Если они крепко спят, мы можем подгрести к ним на пять ярдов и загарпунить пару штук. Но обычно они просыпаются, когда мы еще в двадцати ярдах от них, и начинают соскальзывать в воду. Тогда мы открываем огонь, и, если они нападают, их легко гарпунить; если же они предпочитают очистить поле битвы, приходится выдерживать марафонский бег, прежде чем удастся подойти к ним достаточно близко, чтобы прощупать гарпуном их бока.
Убитый морж опускается на дно, как тонна свинца, вот почему наша задача всадить в него гарпун, прежде чем это событие будет иметь место. Гарпун прикрепляется к поплавку длинным ремнем, сделанным из тюленьей кожи, а поплавок сделан из целой тюленьей шкуры и надут воздухом.
Главное, за чем мы очень скоро научились следить, – это предоставлять ремню, который до броска лежит аккуратно свернутыми кольцами наподобие лассо, преимущественное право прохода и все необходимое ему пространство, ибо если ремню случится обвиться вокруг чьей-нибудь ноги, когда другой его конец прочно закреплен на морже, мы можем лишиться этого ценного члена команды, можем оказаться утащенными в воду и, возможно, утонуть.
Так вот. Команда, затевающая свалку с этими монстрами, приобретает навык согласованной игры высокого класса за удивительно короткий срок. Матрос правит, четверо эскимосов гребут, а старший с лучшим гарпунером сидят на носу. Двое на носу могут подменять гребцов, если охота долгая.
Мне никогда не забыть моей первой свары со стадом. Заметив около десяти моржей в 2 милях от нас, мы – Макмиллан, я, матрос Деннис Мэрфи и три эскимоса – сели в вельбот и давай пошел. Примерно в 200 ярдах от моржей мы перестали грести, и только Мэрфи продолжал работать кормовым веслом. Мы с Маком сидели, пригнувшись на носу, эскимосы с гарпунами наготове находились у нас за спиной.
Когда мы подошли к стаду ярдов на 20, один самец проснулся, издал ворчащий звук, толкнул другого, разбудил его, и тут мы трах! трах! трах! – открыли огонь. У Мака был самозарядный винчестер, и он отстрелял свои пять патронов с такой быстротой, что первая пуля еще только вылетала из ствола, а остальные четыре уже догоняли ее. Он подбил большого самца, который конвульсивно дернулся и с плеском свалился в воду. Я подбил пару, после чего все стадо, хрипло мыча от ярости и боли, подползло к кромке льда и нырнуло в воду. Мы быстро подогнали лодку на 5 ярдов к подбитому Маком самцу, один из эскимосов метнул в него гарпун и сбросил за борт поплавок. В эту минуту около 40 других моржей, кормившихся под водой, поднялись на поверхность поглядеть, зачем весь этот шум. При этом они выплевывали раковины моллюсков и отфыркивались. Вода кишмя кишела этими тварями, и многие были так близко, что мы могли достать их веслом. Классным ударом еще в одного моржа был загнан гарпун. И тут, как раз в тот момент, когда мой магазин оказался пуст, с нами начало твориться неладное. Большой самец и присоединившиеся к нему два других – все трое раненые – неожиданно выплыли на поверхность в 20 ярдах от нас и, издав боевой клич, бросились в атаку. Эскимосам это не понравилось. Они схватили весла и принялись дубасить ими по планшири, завывая, как 100 сирен, в надежде отпугнуть зверей. Однако они могли бы с тем же успехом распевать колыбельные.
Мак, никогда прежде не стрелявший дичи крупнее, чем птица, сохранял хладнокровие, и его самозарядка затрещала, словно автоматическая пушка, когда мы ударили по этой тройке. Ее многочисленные компаньоны поддерживали шум. Гром выстрелов, крики и удары эскимосов, рев разъяренных животных – тарарам был такой, будто с Везувия срывало макушку. Мы утопили одного моржа и вывели из строя другого, однако самый большой нырнул и выскочил у самого борта лодки, отфыркнув воду прямо нам в лицо. Чуть ли не упираясь дулами в его голову, мы нажали на спуски, и он начал тонуть. С победными криками эскимосы загарпунили его.
Затем мы дали знак «Рузвельту» подходить, и, как только друзья и родственники усопших учуяли дым, они отбыли в неизвестном направлении.
На этой охоте, так же как и на всех других, в которых я участвовал, мне стоило немалых усилий не стрелять по поплавкам. Они были черные и чудно подпрыгивали на волнах, словно живые. Я отлично понимал, что, если попаду в поплавок, с ним придется распроститься навеки, а потому проявлял осторожность.
В другой раз мы взяли в оборот стадо более чем в полсотни штук, спавшее на льду. Дул довольно сильный ветер, а стрелять точно с вельбота, отплясывающего кекуок в объятиях неспокойного моря, – дело не простое. Подобравшись к льдине на 20 ярдов, мы открыли огонь. Я подранил двух моржей, но не убил их, и со свирепым ворчанием огромные твари соскользнули в воду. Они направились к нам, и вся команда изготовилась показать, как мы умеем поторапливать уходящих гостей на вышеописанный вокально-инструментальный манер.
