Сотник только неопределённо кивнул в ответ, озадаченно поглядел на Ворона. Макуха весело переглянулся с охотником, снова показал ровные зубы.

— Ступай, ступай, конём есть кому заняться.

Светозар, обернулся на двор, резко свистнул. Из конюшни, пристроенной между домами, выскочили двое юнцов. Уловив жест охотника припустили к Ворону. Уже в дверях до слуха Сотника донеслось краткое распоряжение:

— Снимите узду, напоите и поставьте к полным яслям.

В горнице, как и было обещано, ждал накрытый стол. У входа, на скобе для защепа лучин, пузатился собранный заплечный мешок. За ним желтел поживший ремень отягощённый большими ножнами. В углу, как водится, невысокая лавка с бадейкой, позеленевший медный рукомойник и расшитый петухами рядень.[42]

Пока мыли руки, Макуха всё пошучивал, про торжище. Пересказывал слышанные от торговцев прибаутки, хвалился удачным наваром со шкур. Радовался выгодной закупке припасов для селян. Когда же сели за стол и наполнили кружки, наконец умолк, охотно принялся за еду. Вскоре появился Рощак. Постановив на стол три кувшина, присоединился к сидящим. К еде не притронулся, лишь плеснул себе сурьи и неспешно отпив, обратил взор на гостя.

— Что слыхать в Киеве? Чем дышит великий град.

Сотник дожевал, отложил куропаточью грудку, облокотился локтями на стол.

— Ныне, не то главное! Особливо чем и кто дышит. Хуже другое: в дне пути отсюда, степняков видел. Видать где—то на границах опять стая гуртуется. Как бы к вам не пожаловали.

Сотник замолчал, возвращаясь к грудке. Рощак двинул бородищей, с сомнением склонил голову на бок.

— К нам, думаю, не станут. У нас глушь, все дороги в стороне: где и весей поболе, и пожива богаче. А тут и слепой узрит, что у брать нечего. Полей вокруг не видать. Запасы все в лесу, там и главные огороды устроили. Самый глупый степняк поймёт, что зерна не растим, живём охотой. К таким заезжать — только лишние хлопоты.

Сотник увидел, как остальные согласно закивали, пожал плечами.

— Хорошо, если так. Однако, как я понял, этих привёл Радман, сын Кури. А тому голова в деле не помеха, тот ради куражу кровь льёт.

Рощак вскинул брови.

— Не тот ли Куря, что Святослава подлостью извёл?

— Тот, — мрачно подтвердил Извек и заметил, как ручища великана погладила белеющий в бороде шрам.

— Это семя действительно бешенное. — зло проронил Рощак и надолго замолчал.

Увидав, что разбудил в старом воине горькие воспоминания, Извек поспешил поблагодарить хозяев и спешно засобирался. Рощак поднялся, в глазах всё горели отсветы сражений под началом Неистового. Одним махом осушив кружку, утёр мокрые усы и, придержав гостя за локоть, указал рукой на край стола.

— Решай сам, что с собой взять. Можешь мёду стоялого, можешь новой сурицы.[43] Ежели хочешь, есть кувшин заморского. Давеча с торжища две штуки привезли. Один почали, да никому по душе не пришлось. Наши такого не пьют. У нас жалуют позабористей, с горчинкой, со звоном, да чтоб в нос молотом шибало! Так что… избавишь от заморского, только рады будем, что хоть кому—то пригодилось.

— Гоже! — рассмеялся Сотник. — Не киснуть же добру, а мне иной раз в охотку.

— Вот и договорились, — весело заключил Макуха, заворачивая в бересту куски мяса, чуть прихваченные жертвенным огнём.

Светозар тоже подпоясался в дорогу. Сдернул со стены мешок, закинул за плечи, подался за Извеком. На крыльце взял рогатину, ещё раз проверил, достаточно ли остра и, успокоившись заточкой, обернулся к дружиннику.

— Провожу тебя маленько. Мне тоже в ту сторону, а за околицей к лесу сверну.

Прощались коротко. Хлопнули по рукам, глянули друг другу в очи. Рощак впервые за день двинул губы в улыбке.

— Будешь в наших местах, заезжай.

— Попробуем. — без особой уверенности ответил Извек.

— И много сразу не пей! — напутствовал Макуха. — А то случись что в чистом поле… а отхожего места под рукой нет…

Ворон покосился на шутника, всхрюкнул, собираясь заржать, но рука Сотника развернула и заставила идти рядом со Светозаром. Пока не миновали деревушку, Извек успел заметить стайку мелкой ребятни, двух—трёх взрослых и старуху рядом с белоголовым мальчонкой. Охотник вполголоса пояснял:

— То Дубыня, по шкурам голова. То Корнил—Мастак, одним плотницким топором мелкий гребень может, руки золотые. А это Осина—Травница с Ратиборкой. Смышлёный малый, травы за полёт стрелы чует. Нам бы такого в охотники, да бабке надо кому—то веды передавать. Скоро ограда осталась позади и Светозар погладил Ворона.

— В добрый путь, гости дорогие, захаживайте, коли время будет.

Он тряхнул рогатиной и свернул к опушке.

— Доброй охоты! — донеслось сквозь удаляющийся топот копыт…

…Стёжка ленивой змеёй струилась вдоль неторопливой реки. Порой она почти приближалась к заросшему осокой берегу, но тут же вновь отворачивала в сторону и петляла в зарослях ивняка. В последнее время путники не часто баловали её своим появлением и, местами, трава почти полностью поглотила неширокую жёлтую полоску. Впереди, на фоне вечернего неба, темнел пригорок с молодым сосняком

Подъехав ближе Сотник разглядел пару подходящих стволов. До реки было рукой подать и он решил обосноваться на ночь. Отвёл коня к воде, вернувшись к пригорку, свалил пару сушин. Приволок к реке и, обрубив сучья с вершиной, уложил брёвна в подобие лавки. Закончив, с дровами на ночь, оглянулся на Ворона. Тот уже давно напился и стоял у воды, задумчиво глядя на еле различимый в сумерках противоположный берег. На щелчки огнива и ухом не повёл, толи прислушивался к чему—то, толи думал о своём, коняжьем.

Пока пламя разгоралось, Извек развернул бересту с мясом. Глотая слюнки, насадил на прутья, заострённые комельки воткнул в землю, вокруг огня. Подкинув пару ветвей потолще, с удовольствием глянул, как яркие язычки жадно завертелись над сухой древесиной. Пока жар набирал силу, успел умыться, а когда над костром заскворчало, вытянул из сумы заветный кувшинчик.

— Коль жизнь пошла вкривь и вкось, — вздохнул он. — Так хоть зеленым вином порадоваться.

Мясо, разогревшись, пустило аппетитный дух. Под громкие завывания в брюхе, Сотник потянулся к крайнему прутику и почувствовал, как затылок обдало воздухом из ноздрей Ворона. Нехотя оглянувшись, Извек скорчил злобную гримасу и, понизив голос до страшного хрипа, грозно прорычал:

— Ты куда лезешь! Кони мясо не едят! А если и едят, то это уже не кони. А если кони, то…

Ворон отвернулся и, не обращая внимания на жуткость хозяйского голоса, уставился на реку. Сотник проследил за взглядом, но ничего не разглядел и снова нагнулся к прутику. Едва тонкий вертелок с лакомым куском вышел из мягкого дёрна, в затылок вновь дохнуло тёплым. Губы Сотника беззвучно зашептали цветастые откровения о прародителе всех коней, но Ворон вновь выпрямился и уставился в прибрежные кусты. От воды не доносилось ни звука, хотя было ясно, что черноухий дважды, да понапрасну беспокоить не будет.

Сотник замер, прислушался. Пальцы привычно отыскали родную рукоять но, пока оставили меч в ножнах. Извек не шевелился. Рядом, тихий как ночь, замер конь. Превратившись в слух, оба косились друг на друга, пока впереди еле слышно не хрустнула ветка. Уши Ворона дрогнули, дикое око едва не выпрыгнуло из глазницы, таращась на хозяина. Извек кивнул, едва пошевелив головой, успокаивающе коснулся конской щеки и неслышно подался в темень кустов.

Ноги привычно встречали землю с носка, чутко держа стопу, прежде чем поставить каблук. Кусты медленно проплывали мимо. Сквозь чёрное облако листвы, кое—где пробивались купающиеся в воде блёстки звёзд. Над тёмным окоёмом показался огромный тусклый блин луны. Впереди шелестнуло и лунную дорожку заслонила неясная тень. Сотник напрягая зрение, двинулся в обход зарослей. Трава под ногами сменилась прибрежным песком, кустарник резко оборвался и, на открывшейся полоске берега, обозначился серебристый девичий силуэт. Одинокая фигурка стояла у кромки воды, спиной к дружиннику. То, что Извек принял за лёгкую накидку, оказалось распущенными до колен волосами. Сотник замер с раскрытым ртом.