– И будете торчать тут на холоде? Да вы что, я даже слушать это не хочу. А ну, заходите в дом. Тоже придумал глупость – он подождет. Как бы не так. Входите, обогрейтесь, а пока разберетесь с ремонтом вашей телеги, может, и кофе выпьете?

В открытую дверь неслышно, как кошка, проскользнул Ламар. Его огромное тело, казалось, поглотило пожилую женщину. Он зажал ей рот, она не успела даже вскрикнуть. Ламар приставил лезвие к ее горлу, и Ричард отчетливо увидел, как блестящая сталь вдавилась в белую, дряблую старческую кожу. Она судорожно всхлипнула, ее полные отчаяния глаза встретились с глазами Ричарда. Во взгляде старухи, в ее широко открытых от ужаса глазах была мольба о пощаде. Ричард вздрогнул и отвернулся.

Дом сотрясся от двух громовых ударов, и Оделл, по какой-то неведомой и причудливой прихоти снявший рубашку, с мокрыми, откинутыми назад рыжими патлами вломился в прихожую с топором в руках. Он остановился, посмотрел на потолок, завыл, как воют, глядя в небо, волки, и Ричард, придавленный к полу странным обаянием происходящего, со сладким ужасом наблюдал, как из груди охваченного восторженным экстазом Оделла рвется этот страшный крик. Все тело громадного ребенка содрогалось в каком-то диком экстазе. Все демоны его души оказались на свободе, и он носился по комнатам в сумасшедшем танце. Оделл ворвался в кабинет, где старик, взглянув на него, впал в странное оцепенение, а затем съежился, словно ожидая удара от этого полуобнаженного огромного мужика с топором.

– Оружие, Ричард, – скомандовал Ламар.

Ричард кинулся к пирамиде. Его остановила стеклянная дверца. Внутри, сверкая, лежало бездействующее до поры сокровище. Ричард разглядел желтые и зеленые коробки с патронами, аккуратно сложенные в углу шкафчика. Он подергал за ручку, но пирамида оказалась запертой. Это его озадачило, но недоумение улетучилось, как только стекло взорвалось перед ним дождем осколков: Оделл изо всех сил шарахнул по пирамиде топором.

– Откыл, – сказал Оделл, еще раз со всей своей исполинской силой взмахнув топором.

Ричард отпрянул. Следующий удар снес дверцу с петель, и Оделл жадно схватил со стойки длинноствольное ружье и коробку с патронами и начал лихорадочно вставлять в ствол красные гильзы. Хорошо смазанный ствол щелкнул с каким-то маслянистым звуком, когда Оделл выпрямил ствол и передернул затвор.

– Уки вейх! – приказал он.

Но старик не подчинился. Он сидел на месте, его тело сотрясала крупная дрожь. Он был буквально сражен шоком от сознания того, что какие-то несколько мгновений полностью искорежили его жизнь.

Ламар опрокинул старуху на пол и подошел к пирамиде посмотреть на добычу.

– О черт, – процедил он сквозь зубы. – Это же дробовики! Дробовики! У тебя есть пистолеты? Едрена мать, да что с тобой творится, старый говнюк?

В остервенении он пнул ногой пирамиду. Потом, остыв, взял со стойки ружье, зарядил его и, подняв стволом кверху, выстрелил.

Раздался оглушительный, ужасный грохот.

Ричард никогда не слышал, как вблизи стреляют из огнестрельного оружия. Гром выстрела больно ударил его по ушам. Боже, как громко! С потолка на Ламара, улыбавшегося от сознания своей очередной победы, дождем посыпалась штукатурка. Оделл весело кружил по комнате, время от времени круша топором предметы обстановки. Оба старика, прижавшись друг к другу, сидели на диване. Женщина плакала на плече своего старого мужа.

В этот момент Ламар обернулся к ним:

– Я-то думал, что ты охотник, а ты, оказывается, просто старый мудак. Ты! Я с тобой говорю. Ты что, хочешь, чтобы я выдрал кишки из твоей старой сучки? Отвечай мне, козел!

Старик сверкнул на него глазами:

– Я перестал охотиться на оленей в прошлом году и продал все свои ружья центрального боя. Я…

– Что – ты?

– Я убил больше сотни оленей, двух сохатых, трех медведей и американского лося. Я решил, что с меня хватит крови.

– Слушай, ты, вонючка! Мне нужны ружья центрального боя! Автоматическая винтовка! «Беретта»! Кольт! «Магнум»! Ты, старая крыса, я не стану сам мараться о твою тощую задницу, я отдам ее Ричарду. Ричард, если он не скажет, где его пистолеты, трахни его в задницу. Ты меня слышишь? Трахни его в жопу, а потом трахни в задницу его бабку.

– Скажи ему, Билл, – взмолилась женщина.

– Я не могу, – ответил старик.

– Скажи ему, Билл, – повторила женщина.

– Если я это сделаю, он возьмет их и станет дальше убивать людей. Нас он убьет в любом случае. Мы уже покойники. Все остальное не имеет значения. – Он повернулся к Ламару: – Ты знаешь, в сорок четвертом году много молодых блондинов старались убить меня. Они летали в самолетах, которые назывались «мессершмиттами». Но я бомбил их заводы, убивал их жен и детей, рушил всю их мерзкую страну. Так вот, ты такой же, как они, ты из них, тюремный подонок. Давай, действуй. Трахни меня и мою старую жену. Ты можешь замучить нас до смерти, но запугать меня у тебя не выйдет.

Впервые в жизни Ламар почувствовал себя неуверенно.

– Ричард? Слышишь, что он сказал? Герой недоделанный. Оделл?

– Это братья Пай, – обратился старик к жене. – Редкостные мерзавцы, отбросы. Здоровое общество должно было бы их казнить много лет назад. Так что катись ко всем чертям, Ламар Пай, и ты, простачок, да и ты, маленький гомосек.

– Я не гомосек, – сказал Ричард.

Старик плюнул в Ричарда.

Ричард мгновение разглядывал плевок на своей рубашке. Потом взглянул на старика. Это был один из тех старомодных худощавых типов: кости, обтянутые кожей, голубые глаза горят яростью. Это был один из тех, кто привык вставать в четыре часа утра и целый день задавать чертей всем домашним. Вероятно, в банке на его счету лежал миллион долларов и он свято верил, что сможет унести их с собой на небо. Видимо, его дети втайне ненавидели его, так же как Ричард втайне ненавидел своего отца. Но так же, как Ричард, его дети никогда не осмеливались открыто выразить свое недовольство.

– И ты собираешься простить ему это? – спросил Ламар.

«Почему он так сделал?» – подумал Ричард.

– Ты не должен спустить ему это. Старику, у которого есть пара дробовиков и который воображает себя героем. Сломай его, мальчик.

– Он боится, – произнес старик. – Я носом чую, как он дрейфит. У него в подштанниках уже полно вонючего дерьма. Такое постоянно случалось у нас в восьмой воздушной армии. Такие, как он, никогда не делали больше двадцати пяти вылетов. Их сбивали. Твои подштанники в говне, правда?

Ричард проглотил слюну. Да, если признаться честно, то он действительно успел наделать в штаны. Он и сам не понял, когда это случилось. Он снова сглотнул, думая, как ему объяснить этот факт. Не найдя ответа, он пнул старика по ноге.

– Так его, Ричард. Покажи ему. Будь мужчиной, Ричард! – крикнул Ламар.

Все кругом обожают болтать и произносить красивые слова, это Ламар хорошо знал. Это правило. Но у старика было больше мужества, чем у среднего человека, и Ричарду не хватало сил выбить это мужество из старого фермера, хотя он уже довольно долго бил ногами скрюченное тело, лежавшее на полу перед плачущей женщиной.

– Хватит, Ричард, – сказал наконец Ламар.

Он сказал это не потому, что почувствовал жалость или уважение к старику, этому упрямому и твердолобому остолопу. Просто он был недоволен Ричардом. Лицо парня по-бабьи сморщилось, в его ударах не было должной силы.

Ричард поднял на Ламара искаженное лицо. Но это была не ярость, а лишь ужасное возбуждение. «Дерьмо, – подумал Ламар. – Он выглядит так, словно ему в задницу насыпали соли».

– Оделл! – скомандовал Ламар.

Оделл перевернул старика на спину и резким винтообразным движением вывернул ему руку. Старик дико закричал от боли. Ламар отправился на поиски спиртного. Может быть, эти люди были христианскими водохлебами и не пили ничего, кроме чая? Он слышал о таких, но не мог себе представить, что подобное может существовать в действительности. Крики старого фермера раздражали его.