— Ни фига себе, — удивляюсь я, сражаясь с пенкой для капучино. — А почему он никогда об этом не рассказывал?

— Так божеству цинизма не полагается даже верить в то, что будущее увидеть можно. Не говоря уже о том, чтобы видеть самому. Стеснялся он, одним словом. Но вот когда мы уже совсем разбегаться стали, он однажды часа три вечером по городу шлялся, потом вернулся с изменившейся мордой и подарил мне эту штуку. — Лянхаб наконец вытащила из сумки что-то очень похожее на маленький череп. — Не знаю даже, радоваться или как. С одной стороны оберег, даже не пойми как работающий — хорошо, а с другой — совсем жопа, кажется.

— Нет, это хорошо, Лянхабушка. Если даже мы с Каф тут загнемся от контактов с непонятными дядьками, ты, наверное, сможешь вернуться в Ксю-Дзи-Тсу и придушить Киола. И передай Ронах, что я о ней думал, изредка, — Терикаси смахнул воображаемую слезу.

— Хорош в Кицни играть, епть, — Лянхаб недоверчиво найденный оберег изучает. — Тебе ж Ронах понравилась.

— Понравилась, да. Но если мы тут все помрем, это мало значения иметь будет. Так что я стараюсь об этом не думать особо, не расстраиваться чтобы. — Терикаси схватил первую получившуюся чашку кофе и показал мне язык. — В общем, нам надо сегодня ударными темпами проверить всех, о ком нам Оггльо с Гориипом рассказали. А утром пойдем на вокзал. И если ничего не выясним, уезжаем отсюда к Киоловой матери. Точнее, к самому Киолу.

— Слушайте, а может нам сейчас прямо уехать? — предлагаю я. — У меня каждый раз, когда я этих дядек вижу, ощущение такое, что я пару вечностей собственной жизни теряю.

— Да нас Киол обратно не пустит, епть, — Лянхаб, видимо, так и не разобралась, как работает оберег, поэтому просто сунула его в карман.

— Пустит, никуда не денется, в конце концов, мы с самим миром можем поговорить, уж он-то точно не захочет запросто так с тремя богами распрощаться. К тому же, живыми, — говорит Терикаси, — вот только есть у меня ощущение, что сейчас уезжать — это неправильно. У нас все-таки есть еще возможность во всей этой неприятной фигне разобраться. Да и местных дохленьких жалко. Они, конечно, уроды уродами, но ведь когда-то были божествами, поэтому…

— Подожди, подожди, — перебиваю я, — как с самим миром переговорить? Киол же говорит, кроме него это никому не позволяется.

— Ну, Киол может говорить все, что хочет, — Терикаси хитро улыбается в чашку с кофе. — А надо будет — переговорим.

— Епта, как мы тут много нового и интересного узнаем, — не то восхитилась, не то возмутилась Лянхаб.

— Экстремальные условия, — усмехнулся Терикаси. — Вот вернемся в родной Ксю-Дзи-Тсу, будем жить как раньше, приятно и радостно, да еще и кино смотреть, если получится.

— Ага, так ты вот почему уезжать сразу не хочешь, — говорю я, — тебе все мысли про кино покоя не дают.

— И это тоже, — вполне серьезно кивает Терикаси. — Мы все-таки должны получить хоть что-то за свои в этом городе мытарства. Ладно, сегодня засиживаться за кофе не получится, барышни. Надо идти пытать подозреваемых.

— А куда сначала? — поинтересовалась Лянхаб, изучая себя в зеркало, которое каким-то чудом обнаружилось в нашей квартире.

— В Оггльо, я думаю, — ответил Терикаси. — Посмотрим на этих двух индивидов. А потом уже в Гориип, там попривычней, да и время уже то самое будет, когда там Кеилат сотоварищи пить-жаловаться начнут.

— Интересно, а как мы будем проверять вообще, они это — не они? Не интересоваться же в лоб, — спрашиваю я, быстренько отправляя в никуда кофейный автомат.

— А почему бы и нет, перетудыть, — говорит Лянхаб. — Меня лично уже порядком достало вокруг да около всего в этом милом городе ходить. Вон, с Гориипом и Оггльо как получилось в итоге. А если бы они и правда убийцами оказались.

— Действовать будем по ситуации, — Терикаси уже стоит у дверей и на нас нетерпеливо смотрит. — Мне, правда, кажется, что и они все тут не при чем совершенно, что все куда хуже и сложней.

— Угу, вот и мне так кажется, — соглашаюсь я. — Правда, не знаю, действительно ли хуже. Есть у меня ощущение, только вот не разберусь пока, какое именно. Но даже если оно врет, у нас еще оберег Кицни есть.

— Ну да, из него вылезет сам Кицни с топором и отрубит нам головы, чтобы не мучились, — предположил Терикаси.

— Ха-ха, — мрачно сказала Лянхаб и вышла из квартиры. Мы воспоследовали.

До Оггльо мы добрались без приключений, мне, правда, опять казалось, что за нами кто-то следит, и я постоянно головой по сторонам крутила, авось удастся этого странного следящего увидеть. Не то, чтобы это ощущение какой-то ужас неземной навевало, просто очень хотелось увидеть, кому же мы потребовались. Но следящий отличался, по всему судя, какой-то патологической формой скромности, поэтому все мои упражнения для мышц шеи ничем интересным не увенчались. Говорить об этом я никому не стала, если только я это чувствую, значит, эта загадка Галлавала только для меня одной, и разбираться самой придется.

Когда мы до пункта назначения добрались, там уже порядочная толпа божеств собралась. Примерно половина от пока еще живых, то есть. Но тех, о ком Оггльо говорил, мы увидели сразу. Они на улице сидели, в разных углах, но с одинаково нерадостными выражениями лиц. Нерадостными даже по местным меркам. На лице у Кадарула, казалось, весь мрак рода человеческого и божественного поселился, а Янаропай просто сидела и затравленно смотрела по сторонам, как будто ожидая, что на нее сейчас целое стадо маньяков набросится.

— Слушайте, а они бы вместе идеально смотрелись, — прошептала Лянхаб, разглядывая наших очередных подозреваемых.

— Угу, только вот они друг на друга так смотрят, что, того и гляди, самовоспламенятся оба, — Терикаси с неподдельным интересом разглядывал Янаропай. Посмотреть там было на что, если, конечно, от выражения лица как-нибудь отвлечься. — Ладно, давайте разделимся. Я пойду с барышней поговорю, Каф, ты иди с Кадарулом выпей, тебе всегда таинственные божества нравились, а Лянхабушка пойдет к Оггльо, узнать, что и как на мертвобожественном фронте.

— И за что ты, Терикасенька, меня так ненавидишь? — спрашиваю я, пытаясь куда-нибудь мурашки с тела стряхнуть.

— За сегодняшний кофе, разумеется, — отвечает он, и начинает к столику Янаропай пробираться.

— Ладно, удачи, — Лянхаб, возрадовавшись своей миссии, тоже куда-то очень быстро исчезла. Я мысленно много всего доброго своим друзьям сказала и, сжав себя в кулак, отправилась к столику Кадарула. По дороге мне встретился Аганезбед, висящий на мертвой, но весьма симпатичной богине. Хватило его только на то, чтобы кивнуть мне печально.

— Извините, а можно присесть за ваш столик? — спросила я, пытаясь обнаружить в Кадаруле хоть что-то, что меня бы с ним примирило. Получалось как-то не очень успешно. От этого божества хотелось бежать далеко и желательно с использованием скоростных транспортных средств. Зато он моему появлению около своего столика явно обрадовался. Улыбнулся, кивнул и графин с водкой ко мне поближе пододвинул.

— Пожалуйста, пожалуйста, а от тут от меня все шарахаются постоянно, — сказал Кадарул, грустно опрокинув в себя рюмку. — Я их понимаю, с одной стороны, приятного во мне мало. А с другой, мне же тут все вечности коротать предстоит. И не хотелось бы, чтобы в одиночестве.

— Местечко тут не самое радостное, — сказала я, оглядываясь на Терикаси, который в чем-то горячо убеждал Янаропай. — В одиночку, и правда что, совсем уж печально.

— Именно, — подтвердил Кадарул. — Так уж получилось, что я был раньше божеством нежити. Не той, что здесь обитает, конечно. А всякой зловещей. Упыри там, привидения, мороки злобные. Ну, работа отпечаток и наложила. И никак он не сотрется что-то. Хотя мне до работы уже давно никакого дела. Ну, вы понимаете, наверное.

— Мороки, — повторила я, думая о том, как бы добраться до барной стойки и томатного сока у Оггльо выпросить. — А те, которые здесь на вокзале живут, тоже ваши?

— Эти нет, эти местные. Я с ними попытался пообщаться, как приехал, так они про всю остальную нечисть понятия не имеют. По крайней мере ту, что в этом мире водится. Странные какие-то. Ненастоящие.