— Жоаниня! — зовет она. — Обувайся, солнышко, идем покупать тебе новое блюдечко, еще красивее! И шурр съедим. С шоколадом и ванилью!
Зареванная Жоаниня с недовольным видом застегивает белые сандалии.
— Сама ешь свои дурацкие шурры, — упрямо бормочет она себе под нос.
* * *
— Ну, Жоана, ну, прекрати же ты нервничать! — утомленно говорит Лурдеш. — Во-первых, сейчас ты все равно уже ничего не исправишь. А, во-вторых, даже если у тебя средний балл будет семнадцать, а не восемнадцать, ты всегда можешь поступить на сестринское дело,[23] там принимают с шестнадцатью, я узнавала.
Жоаниня не отвечает. Она сидит на диване и нервно грызет ноготь большого пальца.
— И вынь палец изо рта. Ты уже до мяса догрызлась! — командует Лурдеш. — Жоана! Кому я сказала!
Жоаниня нехотя опускает руку и тут же начинает покусывать нижнюю губу.
— Не хочу я на сестринское дело, — наконец говорит она. — Я хочу на медицину. В Коимбре после третьего курса можно специализироваться по диетологии.
— Диетология, диетология, опять диетология, — ворчит Лурдеш. — Ты уверена, что это ты хочешь, а не бабушка?
Жоаниня непределенно пожимает плечами.
— Я ничего не имею против диетологии, — уклончиво говорит она. — А бабушка сказала, что оплатит мне весь курс.
— Ну, как знаешь, — говорит Лурдеш, с трудом выбираясь из кресла. — В любом случае, не психуй и не грызи ногти. Не поступишь сейчас, поступишь через год.
Лурдеш выходит из комнаты, шаркая по полу огромными разношенными тапками и тяжело опираясь на палку. Жоаниня с острой жалостью смотрит ей вслед и снова вцепляется зубами в ноготь большого пальца.
* * *
— Жоана, ты уверена, что хочешь закрыть бабушкин счет? — сеньор Нуну Лопеш с неодобрением качает головой. — Ты хорошо подумала?
Жоаниня молча кивает.
— Может, все таки, не станешь торопиться? Представь, что через год-два тебе захочется вернуться в университет и закончить курс. Знаешь, как тебе тогда пригодятся эти деньги? — сеньор Лопеш чувствует, что Жоаниню не переубедить, но с утра в банк заходила дона Лурдеш и попросила сеньора Лопеша побеседовать с Жоаниней. "Вы же старый друг, — сказала она, сморкаясь в бумажный платок. — Может, она хоть вас послушает?"
"Черт знаешь что, мало мне своих забот, — думает сеньор Лопеш, раздраженно постукивая по зубам ручкой с золотым пером. — Подумаешь, девчонка университет бросила на четвертом курсе. Все они сейчас бросают, никто не хочет учиться. А что счет обнуляет…забеременела, поди, поедет в Испанию аборт делать…"
— Ну, ладно, Жоана, — говорит сеньор Нуну Лопеш строгим голосом. — Я в твои дела вмешиваться не желаю. Ты — девочка взрослая, и… — сеньор Лопеш коротко хмыкает — привитая, сама должна знать, что делаешь.
Жоаниня снова кивает, встает со стула, улыбается сеньору Лопешу и выходит из кабинета.
"Наглая девица, — недовольно думает сеньор Лопеш, — сидела тут полчаса, и ни разу не открыла рта. Могла бы хотя бы попрощаться по-человечески…"
* * *
Жоаниня паркует новенький фургон на тротуаре у перекрестка. В шесть утра здесь пусто, как будто город еще не проснулся. Жоаниня поднимает боковую стенку, и фургон превращается в киоск. На видном месте висит лицензия в рамочке. Рядом с ней — обязательная жалобная книга, еще ни разу не разу не раскрытая, в целлофановой упаковке.
Жоаниня подключает генератор, снимает чехол с электроплитки, и наливает масло в огромную черную сковороду.
— А вот фартуры, кому фартуры! Горячие фартуры, шурры, вафли! — тихонько мурлычет она себе под нос, надевает накрахмаленный белый передник и начинает замешивать тесто.
"В первую очередь я наделаю шурр, — думает Жоаниня. — Начиню шоколадом и съем". Она представляет себе, как горячий шоколад щекотно поползет у нее по пальцам, и невольно облизывается.
Половинки
— А все потому, что ты выбирать не умеешь, — сказала Инеш. — Если бы я так выбирала… — она поискала по карманам, выложила на столик несколько двадцатисентимовых монет и принялась складывать их в столбик. — Если бы я так выбирала, я бы… — столбик покачнулся и распался, и Инеш упала грудью на столик, пытаясь не дать монеткам раскатиться в разные стороны.
Изилда прихлопнула ладонью убегающую монетку и поболтала палочкой корицы в остывающем кофе.
— Не хватит тебе, — сказала она, пододвигая монетку к Инеш. — У тебя тут нет нет двух с половиной евро.
— Думаешь? — Инеш покопалась в сумочке и вытащила еще горсть двадцатисентимовиков. — Мне Паулу вчера десять евро разменял. Хожу теперь, бренчу… Дона Фатима!!! — внезапо заорала она. Изилда вздрогнула и пролила на стол немного кофе. — Дайте мне пачку «Португальских» голубых и зажигалку!
— Ну, что ты так кричишь? — пробормотала Изилда, промокая салфеткой коричневую лужицу. — Хоть бы предупреждала заранее, что ли…
— Зачем? — удивленно спросила Инеш, похлопала себя по карманам, и тут же завопила снова. — ДОНА ФАТИМА!!! Не надо зажигалку! Я уже свою нашла!
Изилда страдальчески поморщилась и сломала палочку корицы пополам. Иногда подруга отчаянно ее утомляла.
* * *
— Я вообще не понимаю, как ты можешь с ней жить, — недовольно сказала дона Консейсау, откупоривая пузырек темного стекла. По кухне пополз резкий запах каких-то трав. — Она — холодная, эгоистичная, самовлюбленная сука, а ты…
— Я не живу, — буркнул Жоау, с треском разворачивая фантик. — А Габриэла — не сука, — добавил он и быстро сунул конфету в рот.
— Сука, — непреклонно возразила дона Консейсау. — Раз!
Жоау нервно дернулся и проглотил конфету целиком.
— Ты чего? — спросил он, поднимая глаза на сестру.
— Лекарство, — лаконично ответила дона Консейсау, наклонив пузырек над маленьким стаканчиком. — Два, три, четыре, пять…
— Габриэла — не сука, — сказал Жоау и потянулся за следующей конфетой.
— Восемь! — угрожающе сказала дона Консейсау. — Девять, десять, одиннадцать…
— Она просто несчастный больной человек. Где ты берешь эти, с коньяком? Очень вкусные, мне такие ни разу не попадались.
— ПЯТНАДЦАТЬ! — крикнула дона Консейсау и торжествующе взмахнула пузырьком.
* * *
— Не нужны тебе мальчишки, — убежденно сказала Инеш. — Тебе нужен мужчина. Взрослый, образованный, с деньгами. Которого ты будешь уважать. Понимаешь? У-ва-жать! А не использовать в постели и не гонять по хозяйству, как прислугу.
Изилда покивала головой и заказала себе еще кофе.
— Только дайте мне, пожалуйста, ложечку, а не корицу, — попросила она.
— Ты меня не слушаешь, — укоризненно сказала Инеш. — Я вообще не понимаю, для чего ты тогда просишь совета, если ты меня не слушаешь?!
* * *
— Хорошо, хорошо, — сказал Жоау. — Габриэла — холодная, эгоистичная, самовлюбленная сука, а я — тряпка без капли самолюбия и позволяю садиться мне на шею, погонять и пришпоривать. Вот такой у тебя неудачный брат.
Дона Консейсау заплакала.
— Конечно, — сказала она сквозь слезы. — Это я виновата. Я была слишком авторитарной сестрой, и от этого у тебя все проблемы…
* * *
— Я знаю, кто тебе подойдет, — сказала Инеш, застегивая куртку.
Изилда вопросительно глянула на нее. Инеш сделала таинственное лицо.
— Погоди, сама увидишь, — мурлыкнула она, подставляя прохладную щеку для прощального поцелуя.
* * *
— Образованная? — строго спросила дона Консейсау и поправила очки.
— Очень, — горячо ответила Инеш. — Знает семь языков, пишет докторскую по филологии…
— Курит?
Инеш замялась, и дона Консейсау махнула рукой.
— Что творится с молодыми женщинами? — осуждающе сказала она. — Курят, пьют…
— Изилда не пьет! — обиженно сказала Инеш.
