Орлов, подобно многим, не особо знал причины движения корпусов. Так, обсуждали, конечно, иногда между офицерами то или иное событие, но сколько в них было правды, а сколько слухов – из числа гусар не ведал никто.

Очередной слух сулил мало хорошего, но вызвал среди офицеров радость. Говорили, что сразу две турецкие армии с разных сторон надвигались на русскую. Положение становилось серьезным, но уж лучше полевое сражение, чем осада или штурм. Войска верили в неоднократно доказанный полководческий талант командующего и уж тем более – в собственные силы.

Сомневались в одном – насколько правдивы слухи? Однако когда войска начали перегруппировку и стали формироваться новые отряды, сомнениям пришел конец.

Пока же нет приказа на выдвижение, почему бы не посидеть у костра перед сном? Быть может, в последний раз…

– А когда-нибудь в мире не будет войн, – вдруг заявил Лопухин. – Вот разгромим турок, а там… Всеобщий мир, процветание и покой. Представляешь, Орлов?

Он наслаждался возможностью обращаться к остальным офицерам так, как было принято в армии – просто по фамилии, без всяких чинов и званий.

– А там придет черед Бонапарта, – напомнил Орлов.

Они сидели вдвоем. Прочие уже отправились спать, ночь все-таки, и лишь Орлову в последнее время упорно не спалось. Лопухин же, произведенный в офицеры, до сих пор переживал свое новое состояние и потому охотно составлял компанию штаб-ротмистру.

Со смертью Кондзеровского начались вполне закономерные перестановки. Мадатов принял командование над батальоном. Орлов, на правах старшего офицера, временно принял родной эскадрон.

– Может, и придет, – задумчиво вымолвил молодой князь. – А может – и нет.

– Как это – нет? Корсиканец вошел во вкус. Он рвется к единоличной власти над всеми и над всем. Война неизбежна, Лопухин. Вопрос лишь в том, когда она разразится. Через три года? Через пять?

Орлов принялся привычными движениями набивать короткую трубку. Костер почти прогорел, однако было тепло, а луна давала достаточно света.

– Может, чем-то было бы хорошо, если бы мир был под одной властью? – Лопухин почувствовал, что поручик собирается гневно вскинуться, и пояснил с некоторой торопливостью: – Я не имею в виду Наполеона. Ни в коем случае! Некоторое общество наиболее умных и достойных людей, которые руководствуются в своих действиях едино пользой человеческой. Предотвращают войны, повсюду несут просвещение, способствуют расцвету мысли. Сами же являются самыми просвещенными, ведающими тайнами природы и ставящие их на службу роду людскому…

– Ой ли? Откуда же взять таких бескорыстных благодетелей? – воспользовавшись краткой паузой, вставил Орлов. – Не слишком верится, будто может существовать общество альтруистов. Цели могут быть объявлены любые, но мало ли что говорят люди?

– Зачем так плохо думать о тех, кто хочет человечеству блага?

– Избавьте меня от благодетелей, а с прочими бедами я справлюсь сам! – заявил штаб-ротмистр и не удержался от вопроса: – Ты уверен, будто существует единый рецепт счастья? Я – нет.

– О чем спорим, господа? – из темноты к ним вышел какой-то офицер.

При свете костра стал виден расстегнутый синий доломан Белорусского полка. Ни ментика, ни кивера на офицере не было. Открытое приятное лицо гусара украшали светлые усы.

– Ни о чем, – пожал плечами Орлов.

Можно ли недавнюю беседу назвать спором?

– Разрешите к вашему костру? – спросил незнакомец и, не дожидаясь приглашения, присел рядом с Орловым. – Ротмистр Бурцов к вашим услугам. Можно звать просто Алешкой.

– Тот самый? – вскинулся Лопухин.

– Так точно. И ёра, и забияка, и собутыльник дорогой. – Улыбка Бурцова была приятной и доброй. – Кстати, выпить ничего не найдется? Голова болит, черт! Похмел на ногах, не иначе.

От ротмистра тянуло спиртным, хотя держался он молодцом.

Жалованья офицеры пока не получили, и Орлов жил на последние копейки. Однако при местных ценах – и не иметь бутылки? Осталось нашарить ее, поискать ощупью разбросанные стаканы и протянуть воспетому Давыдовым знаменитому гусару.

Бурцов жадно, одним глотком, опорожнил свой стакан и вновь улыбнулся:

– Благодарю. Спасен от верной смерти. Считайте меня вашим должником, господа! Черт! Жаль, вино слабовато!

Остатков хватило еще на одну порцию, которая была тут же выпита. Бурцов демонстрировал высший класс, и вино исчезало, словно его и не было.

– Ничего. Я в должниках ходить не привык, – заявил гость. – Завтра выступаем навстречу туркам. Наши полки сведены в одну бригаду. Там и сочтемся.

– Правда? – Фраза Орлова относилась не к мифическому долгу, было бы чем считаться, а к долгожданному выступлению. Но бутылка была пуста, и пришлось обратиться к Лопухину. – Князь, не в службу, а в дружбу. У тебя ничего не найдется? Надо отметить это дело.

– Сейчас. – Михайло проворно вскочил и бросился в сторону близкой палатки. Спустя полминуты он уже возвращался сразу с двумя пузатыми емкостями. Лопухин не так давно отмечал производство в первый чин и, видно, потому имел небольшой запас.

Александрийцам еще никто ничего не говорил, но Бурцов мог узнать все благодаря связям. Тому же Давыдову, например. Адъютанты узнают известия намного раньше строевых офицеров.

– Кто будет командиром? Кульнев? – спросил Александр, когда дружно выпили за боевое содружество.

– Нет. Яков Петрович получил под командование весь авангард. Командиром бригады будет Ланской.

Полковник Ланской был командиром Белорусского гусарского полка, а Кульнев – его же шефом. Каждый полк имел как бы двух начальников. Но если командир почти постоянно находился со своими людьми, то шеф обычно занимал еще одну должность и частенько находился совсем в иных местах. Например, тот же Кульнев сумел добраться до Молдавской армии недавно, хотя шефом стал год назад, и полк воевал без него, а шеф александрийцев Ламберт вообще не попал на эту войну, выполняя иные поручения.

Граф Ланской, несмотря на молодость, сумел заслужить репутацию боевого командира, и идти в бой под его командованием было лестно.

Хотелось бы, конечно, чтобы с ними был милейший Ламберт, но что поделаешь?

Выпили за Ланского, потом – за грядущую победу. Отдельно – за александрийских гусар и отдельно – за белорусских.

О численности турок ни Орлов, ни Лопухин спрашивать не стали. Зачем считать преждевременно врагов?

– Черт! Пора идти! Завтра в поход. Надо отдохнуть перед делом, – вспомнил Бурцов, когда бутылки опустели. – Еще раз повторяю – ваш должник.

Он встал и довольно твердой походкой, лишь пару раз покачнувшись, отправился куда-то во тьму.

Небо начинало медленно светлеть.

– Пора и нам, – поднялся Орлов. – Алешка прав – перед битвой лучше выспаться и быть свежим. Если она будет, битва…

– Думаешь…

– Нет. Но вдруг турки сбегут раньше? – Александр хлопнул юного корнета по плечу. – Все, князь. Спать! Подъем наверняка будет ранним.

Информация Бурцова оказалась верной. Ранним утром запели трубы кавалеристов, тревожно застучали пехотные барабаны, и часть армии выступила в поход.

Движение было стремительным. Требовалось не дать туркам соединиться, разбить их по частям, и промедление в буквальном смысле становилось подобно смерти.

Тут уж стало не до дружеских посиделок по вечерам. Сразу после ужина люди ложились спать, чтобы хоть немного набраться сил перед завтрашним маршем.

Баталия разыгралась возле Батина, не первого и не последнего болгарского местечка, навеки вошедшего в русскую военную историю. Девятнадцать тысяч русских, все, что смог собрать для битвы Каменский-второй, против тридцати тысяч турок под командованием сераскира Кушакчи.

Несмотря на неблагоприятное соотношение сил, Каменский без колебаний атаковал противника. Колонна его старшего брата с боем захватила турецкие редуты и уверенно продвигалась вперед.

На офицерском уровне невозможно представить во время боя всю непрерывно меняющуюся картину. Иногда доносятся какие-то слухи в виде наскоро брошенных фраз от адъютанта, галопом пролетающего мимо с донесением, но и тогда все основное внимание обращено на то, что ближе к тебе.