Потом девушка исчезла. Я повернулся и стал её искать; оказалось, она была прямо здесь, рядом со мной. Во рту у неё был сигарета.

— Прикурить не найдется? — спросила она.

— Не курю.

Она вытащила из кармана куртки зажигалку.

— Зачем ты спрашиваешь, если у тебя у самой есть?

— Хотела с тобой познакомиться. Я — Беатриче.

— Вальтер.

— Чем это человек вроде тебя может заниматься в университете?

— Бёрд-уотчингом(30).

— Ты не похож на типичного студента.

— Ты тоже не похожа на типичную студентку, — сказал я, а про себя подумал: "На блядищу ты похожа."

— И на кого же я похожа?

— На Богатую Буратину. Что, не так?

— Нет, не так.

Мы немного помолчали, рассматривая молодых поэтов-философов и будущих светил юриспруденции, сновавших туда-сюда.

— Могу поспорить, если я приглашу тебя к себе в мансарду на обед, ты откажешься.

Это был первый случай, чтобы девушка заигрывала со мной подобным образом.

У меня мелькнула мысль, не трансвестит ли это. Что-то андрогинное в ней действительно было: худая, длинноногая, поджарый зад и маленькие груди. Не совсем мой тип. Но я уже столько месяцев проводил каждый вечер в одиночестве, уставясь в потолок.

Мне некуда было деваться, совершенно некуда.

— Ну почему же? — сказал я ей.

У Беатриче был новенький черный «Порш». Мы домчались до Холмов на сумасшедшей скорости, по крайней мере для меня, привыкшего передвигаться пешком или на трамвае. Через несколько минут уже стояли перед барочным особняком.

— Так у тебя, значит, денег нет? — сказал я ей, входя в этот дом-музей.

— У моих — есть, а я — неимущая.

Пожалуй, с чувством юмора у неё было всё в порядке. Она скинула косуху и сапоги и зашвырнула их в угол: повсюду лежали паласы.

— Располагайся. Можешь взглянуть на дом, если хочешь, я пойду что-нибудь приготовлю.

Я взглянул на дом. В нём было комнат двадцать. Все — убраны в суперсовременном стиле(31). Каждой вещи у Беатриче было по три штуки: три телевизора, три стереосистемы, три ванны, три спальни, три гостиные, три кухни, три веранды…

Ничего себе мансарда.(32)

— Вальтер! — позвала меня с веранды Беатриче.

Я вышел туда. Она накрыла стол на свежем воздухе. Посередине расшитой скатерти возвышалось огромное блюдо с пирожными. Еще тут была бутылка шампанского и два бокала.

— Я не хотела готовить и собрала, что осталось от вчерашнего ужина.

Ничего?

— Хорошо-хорошо. Обожаю сладкое.

Я взял одно пирожное и надкусил его.

— Давай потрахаемся после еды?

Я закашлялся, осыпая скатерть ванильным сахаром и покраснев с головы до пят, как настоящий плейбой.

— Прости, что ты говоришь?

Возможно, я не расслышал.

— Я бы тебя трахнула после еды.

В ту же секунду волшебное слово ТРАХАТЬ оказалось в моих мозгах наглухо забетонировано. Я был в полном замешательстве. Что бы ответил в подобной ситуации Марлон Брандо? Что все-таки делать с клитором? На сколько я должен буду в неё войти? Она знает, что имеет дело с девственником? А мужикам первый раз — больно? Была ли она той самой великой любовью моей жизни? Хочу ли я вправду с ней трахаться, или, лучше сказать, давать ей себя трахать? И уж совсем откровенно: а какова должна быть длина хорошего пениса в состоянии эрекции? Я положил пирожное.

— А может лучше в пинг-понг сыграем? Или в мини-гольф?

Несмотря ни на что, мы продолжали встречаться. Она приезжала забрать меня из СОБАК, потом мы отправлялись куда-нибудь ужинать. Порой одни, порой — с её друзьями. У меня друзей не было. Все её друзья называли себя Умби, Джуджи, Але, Инти, Боби, Титти…

— В прошлый уикенд папочка подарил мне новую чистокровку — сообщал обычно один из Умби посреди ужина. Вместо лошади могла также оказаться яхта или загородный дом.

— Я тут же назвал её Беа, в твою честь, — продолжал наш казачок, если речь шла о чистокровке.

"Какой лапочка," — шептала Беатриче и вся прижималась ко мне, перекидывая свои голые ноги поверх моих.

— А от Джуджи есть новости? — менял тему какой-нибудь Инти.

— Нет. С тех пор как он поступил в Гарвард, от него никаких ньюс, отвечала Титти.

Потом Боби или Але вспоминали о моём существовании — наверно, по вдыханию кислорода и выдыханию углекислого газ, производимому моим носом.

"А ты — что делаешь по жизни?" — так примерно звучал их вопрос.

— Прохожу гражданскую службу. Занимаюсь цыганами.

— Правда?! Как интересно!

На несколько мгновений все умолкали. Потом Умби принимался за свое:

— А вы видели мой новый Swatch от Кита Хэринга?

В центре внимания я оставался недолго.

"Пошли отсюда," — шептала мне на ухо Беатриче. Её пальцы постоянно сжимали мне бедра — близко, очень близко к паху. Должно быть, ей всегда хотелось до смерти.

— Почему ты не хочешь у меня переночевать? — допытывалась она.

По утрам я просыпался в сомнениях — правильно ли я поступаю, что не соглашаюсь.

По крайней мере, смог бы принять душ. Не говоря уж о прочем.

Невероятно. За всю свою жизнь я собрал только богатую коллекцию воздыхателей-голубых. И вот сейчас, когда нашлась девушка, я не могу этим воспользоваться! Не понимаю. Да нет, понимаю прекрасно. Доживя девственником до двадцати двух лет, я все ещё мечтал трахаться по любви, только по любви. Я ополоснул лицо и поглядел в зеркало над умывальником. Вот он я, месье Бовари, молодой Вертер. Я, я головка от..! Что, хочешь большой чистой любви?

Любви настоящей, любви вечной? Да где ты живешь? Ты что, не понимаешь, как устроены человеческие существа? Люди женятся по расчету, от одиночества, от конформизма, из страха. Все тридцатилетние, кого я знал, были разведены или жили порознь.

Большинство девушек, после того как заглянут тебе в глаза, начинают прикидывать, сколько кредитных карточек у тебя в бумажнике. Может быть, мне просто надо трахать Беатриче, и не создавать себе лишних проблем разве что не забывать надеть презерватив. Если поразмыслить, она не красавица, но совсем не уродина.

Рано или поздно ей достанется куча денег. Наклевывается возможность пристроиться на всю оставшуюся жизнь. Возможно, мои потрясающие, неисчерпаемые сексуальные способности скоро станут для неё абсолютно незаменимыми. Мне никогда больше не придется работать. Она станет меня содержать, лишь бы я трахал её время от времени. Я смогу проводить время как хочу: часами гулять по берегу моря, читать, спать, слушать музыку, писать. Жить в разных домах в зависимости от времени года: весна — в Париже, лето — в Калифорнии, осень — в Кенте, зима — на Мальдивах. Всё благодаря моему невероятному шарму и моему таланту любовника.

Ага, въеду в рай на собственном…

Однажды после обеда она позвонила мне в СОБАК.

— Давай сходим потанцуем?

Беатриче целыми днями погибала от скуки. За две недели мы обошли больше клубов, чем я почти за пять предыдущих лет. Но до сего момента мне удавалось избегать дискотек.

— Ты же знаешь, я не люблю танцевать.

— Это потому, что не умеешь.

— Это уж точно.

— Ну не упрямься, хоть один раз.

— Сходи лучше со своими друзьями-миллионерами.

— Ах, ты же знаешь, как они мне надоели. Говорят всегда одно и то же.

Только о яхтах, деньгах и лошадях. Ты другой.

— Конечно, у меня нет ни яхт, ни денег, ни лошадей.

— Короче, пошли танцевать.

— Ладно.

— Сегодня вечером?

— Сегодня вечером.

В Space-Lab'e были все те же педрилы. Стеной наваливалась хаус-музыка.

— ВЫПЬЕШЬ ЧЕГО-НИБУДЬ? — прокричала мне Беатриче, едва мы вошли.