Вначале Сети показал ему убиенных — три жалких трупа, лежащие рядом у стены камеры, — их ещё не успели вынести.
У Дидима отлегло от сердца, и стало легче дышать.
— Среди них нет Македона, — глухим тихим голосом произнес он, стараясь быть как можно бесстрастней.
Они прошли дальше по коридору и остановились у частой решетки, которая была вставлена в дверной проем и отделяла узенькую камеру без окон. Свет из коридора от ближайшего факела едва достигал её. На полу камеры в тряпье лежало какое-то существо.
Сети небрежно постучал пальцем по решетке; существо шевельнулось и подняло голову. На них уставились блестевшие глаза. Затем человек живо поднялся и подошел к решетке.
— Это он, — равнодушно произнес Дидим, отворачиваясь. — Пусть выходит.
Стражник отодвинул запор. Македон вышел, двигая плечами и руками, разминая кости. Рваная туника на нем болталась, босые ноги были в кровоподтеках.
— С ним надо быть осторожным, — сказал Сети. — Ну-ка, развернись!
Македон повернулся к ним спиной. Стражник связал ему руки кожаным ремешком, ткнул кулаком между лопаток, строго сказав:
— Смотри у меня!
Так, со связанными позади руками, и вывели Македона во двор. Два босоногих стражника сопровождали Дидима и Македона до входа в сад. Возле ворот Дидим, будто начальник, приказал стражникам снять ремешок с рук Македона и возвращаться, сказав при этом, что теперь доведет пленника сам.
Эфиопы сделали так, как сказал Дидим, развернулись и зашлепали босыми ступнями назад, в темницу.
Дидим повел Македона в самую дикую часть парка и, когда убедился, что их никто не может остановить, тем более подслушать, сказал:
— Я не хочу знать, как ты попал в друзья к этим жалким евреям, которые уже находятся в Аиде. Но знай, Македон, ты — несчастье своего отца, моего брата. Тебя давно надо было отдать в гладиаторы. Своими похождениями и дикими поступками ты вогнал в могилу свою бабку и мать. Твой отец давно лишился своих черных волос, а бедная сестра выплакала очи. Не думай, что я затеял этот разговор, чтобы вразумить тебя. Нет. Тебя уже никто не вразумит! Да и времени у меня нет на это. Ибо, ничтожный грабитель, тебе как можно скорее следует бежать отсюда.
— А ты, дядя, как узнал, что я здесь? Что я попал в лапы царской стражи? И потом, где ты так долго пропадал? Кажется, я не видел тебя целую вечность!
Дидим поглядел на племянника и, вздохнув, сказал тихим растроганным голосом:
— Да будет тебе известно, что меня вела божественная сила. Чтобы я помог твоему отцу и твоей сестре. Это они мне рассказали, что ты отправлен в Александрию. Поэтому знай, ты должен проявить сноровку и применить всю свою хитрость и живым выбраться отсюда.
— Но как я могу бежать, когда на стенах так много лучников. Потом, зачем ты привел меня сюда, а не вывел за ворота дворца?
— Не трещи, как сорока, Македон. У меня мало времени, чтобы попусту молоть языком. Помнишь, я тебе рисовал стену и башни и рассказывал про сад Птолемеев?
Македон кивнул.
— Так вот это и есть тот сад, который тревожил в детстве твое воображение.
Молодой человек живо взмахнул руками и засмеялся.
— Теперь я все понял, дядя! Ты меня ведешь к лазу, которым сам когда-то пользовался. Ах ты, старый ворчун! Мой умнейший старикан! Как же я тебя люблю!
И он с силой прижал Дидима к своей груди. Дидим с кряхтеньем и недовольным лицом освободился из его крепких рук.
— Мне не до твоих дурацких выходок, болван! — Он постучал согнутым пальцем себе по виску. — Вижу, ты совсем не поумнел, сидя в темнице. И думаешь, это все шуточки? Как бы не так!
— Не сердись, — проговорил, улыбаясь, Македон. — Ну, право, нечего дуться!
Они пробрались сквозь заросли кустов и деревьев к каменной стене и пошли вдоль нее, перешагивая через стволы поваленных деревьев. Дидим остановился у глухой четырехугольной башни. Вынул из кладки два больших прямоугольных камня. Образовался лаз, в который вполне мог протиснуться человек.
— Слушай! Когда пролезешь в дыру, увидишь, куда идти. У окна находится веревочная лестница. По ней спустишься в проход между стенами. О лестнице не беспокойся: я её потом уберу. И никого не бойся — стража находится далеко. Эта часть стен вообще никем не охраняется, ибо между ними гуляют львы. Самого свирепого, льва Хосро, нет, он закрыт в клетке. Только львицы и молодые львята, но они сыты и лежат на солнышке. Но все-таки будь осторожен и не медли. Пробежишь проход до противоположной башни внешней стены. В ней на уровне твоего живота отыщешь такие же камни — не вытаскивай их из кладки, а протолкни вовнутрь. Чтобы потом опять поставить на место. В той башне тоже есть окно. Веревку не спускай, можешь спуститься по выступам, а потом спрыгнешь. Если благополучно выберешься — ты свободен!
— А что там, за другой башней?
— Старый царский парк. Совершенно запущенный и дикий. В нем почти не бывает людей. Из того парка попадешь в город, к храму Исиды. И тотчас же иди в греческий квартал. Спросишь у любого Антипатра-купца — покажут.
— На что мне этот Антипатр? Не лучше ли вообще смыться из Александрии?
— Всему свой черед. Антипатр тебе нужен затем, чтобы взять золото в дорогу. Скажешь — для Дидима. Он ждет тебя. После этого ты отправишься в Милет.
Македон хмыкнул, презрительно скривил губы.
— Ну вот еще! Нужен мне этот Милет!
— Молчи, Македон! Мне нелегко было тебя вызволить из темницы. Теперь ты должен поступать так, как я тебе скажу. Не возражай! Я знаю, что ты сто раз оговоришься, прежде чем сделаешь то, что нужно. Но теперь молчи — и не выводи меня из терпения.
Македон нехотя согласился.
— Ладно. Получу я монеты, поплыву в Милет. А в Милете-то что?
— Тьфу! — сплюнул от досады Дидима. — Ему слово, он — два. Слушай, что будет дальше: из Милета ты попадешь в Эфес.
— Из Эфеса — в Трою. Из Трои — в Амфиполь. Из Амфиполя…
Дидим рассердился и воскликнул:
— Ну что ты за человек, Македон! Я спрашиваю, что ты за человек? Никудышый ты человек! Вот что ты такое! У нас нет времени для препирательств!
— Что в Эфесе-то делать? Говори, дядя, побыстрей!
— Там тебе надо уложить одного человека, вернее — женщину.
— Уф! Так сразу бы и сказал! Меня попрекаешь, а сам наболтал столько, что я уже все забыл. Отправлю к праотцам одну стерву… Кто она такая?
Дидим снизил голос до шепота, точно боялся, что его услышат стены и деревья:
— Учти: для меня и для тебя это может стать спасением. Ибо мой грех будет прощен…
Македон нервно присвистнул, взвел глаза на карниз башни и нетерпеливо притопнул левой ступней.
— Старикан, кого я должен уложить на лопатки?
— Арсиною. Сестру нашей царицы. Младшую дочь Птолемея Авлета.
Молодой человек схватился за свой лохматый затылок.
— Ничего себе птичка! А без меня некому, что ли, ей задрать лапки?
— Лучше тебя с этим никто не справится.
— И где я её там, в Эфесе, разыщу?
— В храме Артемиды! Она прячется у тамошнего жреца.
— И что, так уж нужно её резать? Она, видимо, молодая, жить хочет, спать с мужичками.
— Хочет, и не только этого. Но более всего ей хочется царствовать в Египте.
— Как мне её отличить от других? Не написано же у неё на лбу, что она дочь Авлета!
— Еще как написано! Лицом она напоминает Клеопатру. Может, не совсем напоминает, но есть у них что-то общее. Только носик у неё небольшой, изящный. На левой щеке — вот здесь! — родинка. Она тебе покажется красивой. Однако ростом ниже Клеопатры. И нет у неё той величавости, как у нашей царицы. Не ходит, а семенит. И ведет себя как портовая шлюха. Смех нахальный. И всегда возле неё какой-нибудь петух вертится. А то и два. Так что будь осторожен. И избавь тебя бог попасть во власть её чар. Она ведь ведьма. Учти!
Македон усмехнулся.
— Ну ты даешь! Не хватает мне ещё связаться с нечистой силой.
— Неужто испугался? Будь она и ведьмой — противоядие есть и от этой нечисти. Не дрогнуло же твое сердце в гробнице!