Бойцы постояли друг против друга и сблизились — мечи звякнули, звякнули ещё раз, потом еще. Каждый с легкостью отбивал удары другого, делал выпады, отступал, теснимый противником, затем нападал сам. Они менялись местами, застывали, чего-то выжидая. Вновь бросались друг на друга, скрещивая мечи с такой силой, что летели искры.

Сначала не было заметно никакой ярости в их борьбе; казалось, они просто упражняются в фехтовании; движения их были осторожны и продуманны. Они даже обменивались любезностями и улыбками, как друзья.

С лож неслись выкрики: одни подбадривали их, другие обвиняли в медлительности и требовали нападать.

Пап, недовольный тем, как они начали бой, приблизился к краю террасы и стал громко давать советы невысокому фракийцу, которому симпатизировал. Его звали Руса. И когда он делал не то, что надо, кричал:

— Слева, слева зайди! Нападай! Хорошо! Еще раз! Вот так! Бей, бей, Руса!

За Папом поднялись со своих мест и все остальные, как мужчины, так и женщины. Они сгрудились вокруг ромея и, как озорные дети, принялись кричать, прыгая и маша руками: "Руса! Руса!" Особенно старались Джама и Кассандра, обожавшие мужские потасовки и вооруженные драки.

Клеопатра одна осталась сидеть на ложе в окружении Ирады, Хармион, Ишмы и эфиопов с опахалами.

Царица смотрела на неистовство своих гостей и вспоминала слова Цезаря: "Чтобы народ был покоен, ему нужен хлеб и зрелища!"

"Господи, как все одинаковы: греки, ромеи, египтяне, варвары — им нужны только развлечения", — подумала она и поискала среди толпы желтый хитон Филона. Скульптор стоял у края террасы — не прыгал, не кричал, не хлопал в ладоши, но, судя по всему, бой и его увлек, как и всех остальных. Видимо, он хорошо владел своими чувствами, ибо казался совершенно спокоен. "Смотри, смотри, Филон, — шептала Клеопатра. — И стань отважен, как эти бойцы".

В это время фракиец Руса пригнулся под лезвием просвистевшего меча и, метнувшись вперед, пырнул своего противника в голый живот. Острое, кривое лезвие меча вошло в тело легко, будто в масло. Лицо негра исказилось от внезапной боли; меч выпал из ослабевших пальцев и звякнул об пол террасы. Боец рухнул, густая красная кровь ручейком стала растекаться из-под лежавшего навзничь тела.

Руса отер рукой вспотевший лоб, не сводя взора с дергавшегося в предсмертных судорогах черного гладиатора. Грудь фракийца, украшенная наколотым орлом, бурно вздымалась; левое плечо кровоточило от неглубокой раны.

Теперь все собравшиеся с жадностью уставились на другую сражающуюся пару. Оба гладиатора были ловки и сильны, и те мужчины, которые понимали в этом толк, говорили, что это был настоящий бой.

Широко расставив ноги, негр отбивался от фракийца с тупым остервенением; белели дико выкатившиеся белки его влажных глаз, черная кожа лоснилась от пота.

Вдруг он сделал едва заметный рывок вперед — и фракиец замер, с приоткрытым, точно от удивления, ртом; голая рука с кривым мечом на глазах у всех медленно стала опускаться. Многие не могли понять, что с ним случилось, а когда потекла кровь, всем стало ясно, что ему пришел конец. Фракиец пал как подкошенный.

Руса, стоявший в стороне, перепрыгнул через убитого товарища и стремительно, с отчаянной смелостью напал на черного противника. Тому пришлось отступить. Фракиец наносил удар за ударом; кривое острое лезвие меча так и мелькало, так и мелькало. С трудом защищаясь, негр отступил к краю террасы; сделав ещё один неосторожный шаг назад, он полетел вниз, на площадку, вперед руками. Было слышно, как глухо и тяжело его тело шлепнулось о каменные плиты.

Фракиец спрыгнул следом и, подскочив к навзничь лежавшему, поднял меч для удара. Черный гладиатор не шевелился. Тогда Руса поставил свою ногу, обутую в кожаную простую сандалию с высокой шнуровкой, тому на грудь и опустил руку с мечом: он не мог убить лежащего.

Возбужденные мужчины и женщины, стараясь перекричать друг друга, приказывали, советовали, просили:

— Убей его! Убей!

— Режь!

— Чего ты ждешь?

— Руби — он теперь твой!

Гладиатор озирался, точно затравленный, затем обратил свой взор на Клеопатру, находящуюся в глубине террасы. Тогда и все остальные, будто вспомнив, что, кроме них, есть ещё и царица, повернули в её сторону свои лица. Все ждали её решения.

Клеопатра не хотела больше убийств; она была потрясена случившимся, потому что все произошло вопреки её желанию, и в то же время восхищена искусством и бойцовскими качествами фракийца.

Немного помедлив, она поступила так, как это делают на Палатине, когда хотят прекратить кровопролитие, но подняла не кулак с отведенным большим пальцем, а раскрытую ладонь с разведенными пятью пальцами, что означало одно и то же — жизнь поверженному.

У мужчин вырвался вздох облегчения, а многие женщины, растроганные благородством и милостью царицы, даже прослезились; те и другие дружно захлопали в ладоши.

Фракийцу протянули руки и помогли взобраться на террасу к пирующим.

— Молодец! — сказал довольный, улыбающийся Пап и хлопнул по круглому сильному плечу храброго гладиатора.

Ему поднесли вина в большой серебряной чаше. Зажав меч под мышкой, фракиец взял её в обе руки и начал пить долгими глотками; вино струйками потекло с углов губ на выбритый подбородок и грудь.

— Все, все! До дна!

Гладиатор осушил чашу и передал рабу, отер тыльной стоороной ладони мокрые губы. Его дружески похлопывали по спине, по плечам, а женщины своими тоненькими пальчиками ощупывали его точно налитые, крепкие бицепсы на руках, мощные плечи, выпуклые лопатки.

— Какие твердые! Точно из железа!

Кто-то сказал:

— Иди! Тебя хочет видеть царица!

И говорливой, смеющейся толпой его повели к владычице Египта. Смущенный, растроганный гладиатор предстал перед Клеопатрой, на которую тотчас же воззрился как на божество, со страхом и восхищением. И это сверкающее божество в облике милой молодой женщины очаровательно улыбнулось. Храбрый гладиатор был сражен, он упал на левое колено и склонил голову в знак полной покорности и восхищения.

Клеопатра была рада, что именно Руса остался жив. Она сразу, как только его увидела, почувствовала к нему симпатию. И теперь, когда он находился так близко, она дивилась его белой коже, светло-русым волосам и серым, с оттенком голубизны, глазам. Весь его облик напоминал ей о свежем снеге, который она видела в Риме зимой и даже брала его в руки однажды в саду, холодный, мягкий снежок.

— Мне сказали, что ты фракиец, но ты похож на галата.

Руса поднялся с колен и сказал:

— Нет, госпожа моя. Я — одрис, а мой погибший товарищ — мед. Мы оба из Фракии.

— Ты храбро сражался, Руса. Поэтому мы решили пожаловать тебе свободу. Отныне ты свободен, — проговорила она нежно-звучным голосом. — А ту серебряную чашу, из которой пил, дарю тебе.

Раздались голоса:

— Отдайте ему чашу!

— Чашу ему!

Изумленному одрису сунули в руки чашу, и сразу туда же со звонким стуком посыпались монеты. В одно мгновение чаша оказалась полной.

Гладиатор смотрел на царицу не мигая. Вряд ли он понимал, что происходит. Ему закричали на ухо:

— Ты свободен! Свободен!

— Царица дарует тебе свободу!

— Теперь ты можешь ехать в свою Фракию.

— А если хочешь служить ей — оставайся!

Наконец до него дошло. Он опустился на оба колена, поставил чашу с монетами на пол, развел руки в стороны, точно пытался обнять весь мир, и выкрикнул на своем языке несколько непонятных, но благозвучных слов. Затем, склонившись, поцеловал плиту пола, не закрытую ковром. Пап перевел его слова:

— Спаси тебя бог, царица! Живи вечно, как звезда!

Клеопатра звонко рассмеялась, изумив гладиатора чарующими звуками своего голоса.

— Благодарю за доброе пожелание, Руса!

Рыдающего гладиатора увел Пап.