Гегель успешно обосновал создание Пруссии, Второго Рейха, монархического государства с жесткими вертикальными связями и высочайшим уровнем системности. Второй Рейх был проектом человеческим и достижимым с высокой степенью вероятности, ведь все его цели были реальны. Проект состоялся, но был уничтожен внешними силами. Третий Рейх был усовершенствованным вариантом Второго, но он уже был проектом надчеловеческим, а потому и менее вероятным. Рихард Вагнер предсказал его крушение, а гениальность предсказания состояла в том, что он мыслил не столько категориями нации, сколько категориями расы, понимая, что только одни немцы в сверхчеловечество не прорвутся. Они сильны, но остальные арийцы вместе взятые еще сильнее. Вот и вернулось Золото в Рейн, а главный герой получил копье в спину. Но какой проект Америка? И насколько вероятно его крушение? Первая часть нашего исследования была с «термодинамическим» уклоном, вторая часть — с «кибернетическим». Понятия «энтропия» ввели немцы, а вот слово «кибернетика» появилось в Америке, но ввел его еврей.

Началось все в 1894 году. 26 ноября в семье иммигранта из России, видного последователя Толстого и ведущего свой род от Маймонида, родился мальчик которого назвали Норберт. Ребенок развивался необычайно быстро. Уже в 4 года он вовсю читал серьезные книги из папашиной библиотеки, а в 6 лет ему вообще запретили читать, так как он сильно посадил зрение. Научные работы начал писать в 7 лет. Понятно, что такому дитю в школе было делать совершенно нечего, но те несколько лет которые он в ней провел, вне всякого сомнения предопределили его дальнейшую схему мышления, ибо маленький толстый начитанный еврейский карапуз в очках сильно выделялся на фоне остальной серой массы, а потому служил объектом насмешек и издевательств. К счастью, школьные мучения были недолгими, в 11 лет он её закончил (с отличием) и поступил в престижный Тафт-колледж, который закончил в 14 лет (тоже с отличием), получив звание бакалавра искусств. В 18 лет он уже доктор философии в Гарварде. В 21 год пробует попасть на фронт (в Европе шла Первая Мировая Война), но его заворачивают на призывной комиссии из-за плохого зрения. В дальнейшем его карьера развивается по нарастающей: он занимается целым рядом исследований, пишет бесконечное количество научных работ, но к своей главной теме подходит во время Второй Мировой войны. Ему поручают разработать математический аппарат для систем управления зенитным огнем. А зенитный огонь известно по каким целям ведется. В это же время он знакомится с доктором Розенблюмом, который рассказывает ему о распространении электрических импульсов по нервным каналам. Вот тут-то у него впервые появляется идея создать квазиживой автомат. И действительно, если удалось создать действенную вероятностную модель управления силами американского ПВО используя детерминированные стохастические модели, то почему нельзя заменить человека, пусть даже это и будет невероятно сложно? Ведь человек — это тоже саморегулирующаяся система, основа которой — обратные связи. В это же время он придумывает знаменитое слово «кибернетика», давшее название новой отрасли знаний и мгновенно объявленное в СССР «чуждой марксизму буржуазной лженаукой», а после войны, в 1948 году выпускает «базовую» книгу с оригинальным названием «Кибернетика, или управление и связь в животном и машине». Главная мысль, которая явно не называется, но очень хорошо прослеживается: человек — это переходное звено между «биологией» и машиной. Это звено призванное переупорядочить неживой мир в степень организации сопоставимую с живым, это попытка создать эрзац живого. И вот здесь начинается самое интересное. Конечно, книги Винера очень интересны, а все выводы по кибернетике им сформулированные можно считать верными, во всяком случае, человек заменяется машиной в непрерывно возрастающем количестве процессов, с этим очевидным фактом, думаю, никто спорить не будет. С другой стороны, его воззрения оставляют неприятный осадок, здесь он поразительно похож на Фрейда. Чем неприятен Фрейд, даже если мы допустим что и он абсолютно прав? Своими бесконечными попытками объяснить высокие чувства самыми примитивными и низкими причинами, разложением «высокого» на множество «низкого», а также полным отрицанием свободы воли. Интересно, как бы выглядела кибернетика и представление о машине вообще, если бы Винер был фрейдистом? Или если бы фрейдистами были фон Нейман с Россом Эшби. Но Винер здесь был поскромнее, он все же понимал что машина не может быть реализована по каким-то уникальным принципам совершенно не свойственным живым системам, т. е. машина — это какое-то подобие человека, ведь человек заменяет ей себя. Верил ли он в Бога? Да, но его вера, как вы понимаете, ему совершенно не мешала, ибо Бог, в его понимании, это всего лишь воплощение законов природы, это абсолютная рациональность. Божественной рациональности противостоит «дьявол» или энтропия, — глупая, неизобретательная, но непрерывно стремящаяся разупорядочивать. Он говорил, что в человеческом обществе рост энтропии — это процесс «не являющийся силой сам по себе, а отражающий меру нашей слабости».

Винеру повезло. Он увидел начало осуществления своих пророчеств, застав начало второй промышленной революции, главной «штуковиной» которой как раз были роботы и автоматические системы управления. И вот в конце своей жизни он задумывается над финальными состоянием кибернетики. К чему приведет тотальная роботизация? Ведь никакой, даже самый набожный субъект, не скажет что робот — творение Бога. Но энтропия любой машины должна быть снижена до наименьших пределов, что не дает возможность назвать её продуктом действия сатаны. Эти вопросы беспокоили Винера и по полной программе выплеснулись в его последней работе «Бог и Голем» («God and Golem»), которая в СССР вышла под девственным названием «Творец и Робот». Вот как смешно выражалась информационная закрытость советского общества. Боялись даже таких безобидных слов. Хотя книга серьезная. Очевидно, что если человек ничто против Бога, и если даже сатана использующий людей тоже ничто, то каковы шансы Бога в противостоянии сатане и людям вооруженным машинами? Мы говорили, что чем больше в той или иной стране будет машин, тем меньше в ней будут нужны люди.[498] Вот почему в развитых странах колоссальная избыточность, там просто некуда девать народ, там его столько не нужно. А ненужные люди порождают избыточные профессии, что, в конечном счете, работает на рост энтропии. Пока этот рост компенсируется энергией, но если её не станет хватать? Известно, что во время катастроф избыточность резко снижается, это может означать исчезновение избыточных, но избыточных сейчас явное большинство! Вот так роботы и уничтожают людей, причем без всяких «бунтов машин» регулярно изображаемых в американских фильмах. Так они мстят своим творцам, подобно тому, как люди регулярно восстают против Бога, против законов природы. Игра как обычно идет на человеческом поле, люди за порядок в мире роботов платят беспорядком в своих собственных рядах. Как решить эту проблему пока неясно, она исключительно сложна и возможно наш понятийный аппарат еще полностью не готов даже её осмыслить. Мы просто показываем, что она есть и вполне возможно уже родился тот, кто найдет оптимальное решение. Сам Винер допускал, что Бог может проиграть. «Таким образом, если мы не запутаемся в догмах Всемогущества и Всезнания, конфликт между Богом и Дьяволом предстанет перед нами как реальный конфликт, а Бог — как не¬что меньшее, чем абсолютное Всемогущество. Бог действительно вовлечен в конфликт со своим творением, причем он легко может проиграть. И, однако, это его творение создано им по его собственной воле и, по-видимому, приобрело всю свою способность действия от самого Бога. Может ли Бог вести серьезную игру со своим собственным творением? Может ли любой творец, даже огра¬ниченный в своих возможностях, вести серьезную игру со своим собственным творением?» Проигрыш Бога — это тотальное поражение человечества. Винер не предлагал никаких решений, что понятно, он их вообще не имел, но опять-таки призывал в грядущей катастрофе контролировать собственную энтропию насколько это возможно. «Мы в самом прямом смысле являемся терпящими кораблекрушение пассажирами на обреченной планете. Но даже во время кораблекрушения человеческая порядочность и человеческие ценности не обязательно должны исчезнуть, и мы должны сохранять их, пока остается хоть какая-нибудь возможность. Пусть мы погружаемся, но лучше, если это произойдет с сознанием собственного достоинства».[499]