Встала она на веках моих,

Косы с моими смешав волосами,

Форму рук моих приняла,

Цвет моих глаз вобрала

И растворилась в моей тени,

Как брошенный в небо камень.

Всегда у нее открыты глаза,

Они не дают мне спать.

Грезит она среди белого дня,

Она заставляет меня смеяться,

Смеяться, и плакать, и говорить,

Хоть нечего мне сказать.

Слезы в глазах, и на сердце горе,

Постылое горе, унылые слезы,

Живой человек, ничего он не просит,

Печален в тюрьме и печален на воле.

Погода печальна, и ночь беспросветна,

Слепого не выгонишь в темень такую.

А сильный в тюрьме, а слабый у власти,

Жалок король, королева на троне.

Улыбки и вздохи, гниют оскорбленья

В устах у немых и в глазах у трусливых.

Не трогайте здесь ничего – обожжетесь!

Держите-ка лучше руки в карманах.

Смутная тень.

Все несчастья на свете,

А над ними любовь моя

Псом бесприютным.

Я хорошо это знаю.

У отчаянья крыльев нет,

И у любви их нет,

Нет лица,

Они молчаливы,

Я не двигаюсь,

Я на них не гляжу,

Не говорю им ни слова,

И все-таки я живой, потому что моя любовь

и отчаянье живы.

Над домом смеха

Кружится птица и в крыло смеется.

И мир так легок,

Что никак не усидит на месте,

Так весел,

Что ему не нужно ничего.

В сети жизни твоей попалась природа.

Дерево – твоя тень – обнажает плоть свою: небо.

У дерева голос песка, жесты ветра.

И все, что ты говоришь, у тебя за спиною дышит.

Клинками сна в ночи проведена

Волшебная черта, и мы опять чужие.

Любой медали фальшь насует пред алмазом.

Под небом яростным невидима земля.

Лик сердца потерял живые краски,

Снега ослеплены, и солнце ищет нас,

Но горизонт распахивает крылья,

И заблуждения бегут от наших глаз.

Рты прошли извилистый путь

Огненных звездных стаканов

И в колодце последней искры

Выпили сердце молчанья.

И никакая смесь не нелепа –

Вы здесь творца языка найдете.

Он в своих детях себя убивает,

Он сотней имен нарекает забвенье.

Когда дно стакана пустеет,

Когда дно стакана вянет,

Натыкаются рты на стакан

Точно на смерть.

Дождливые, медлительные дни,

Дни треснувших зеркал, потерянных иголок,

Дни тяжких век в ограде горизонта,

Часов безликих дни, глухого плена дни.

Мой дух, еще вчера сверкавший средь цветов,

В густой листве, – сегодня гол, как чувство,

И позабыл зарю, и головой попик,

Глядит на плоть свою, послушную, чужую.

Однако видел я прекрасные глаза,

Серебряных богов, в руках сапфир державших,

Да, истинных богов, крылатых птиц земли

И ясных вод, я видел их, я видел.

И крылья их – мои. Ничто во всей вселенной

Не существует, только их полет,

И он мои печали прочь несет,

Полет планет, земли, и звезд полет, и камня,

И мысль моя на жизни и на смерти –

На двух крылах, на двух волнах плывет.

Ласкай горизонты ночи, ищи ее сердце черно-янтарное – скоро заря

снова плотью оденет его. Пусть ночь в глаза твои вложит невинные мысли, пламя,

крылья – и такую зеленую зелень, какой никогда не выдумать солнцу.

Нет, не ночи тебе не хватает, но могущества ночи.

Я упал с высоты исступления, я измучен до неузнаваемости, но я все еще

замечаю вас, шумливые женщины, молчаливые звезды, я всегда вас замечу.

Безумие.

И тебя, кровь созвездии струится в тебе, их свет тебя держит. На цветах

ты с цветами растешь, на камнях ты с камнями.

Белизна потускневшая воспоминаний, вся в слезах, будто в звездах.

Погиб.

Оно рассеивает свет,

Оно показывает нам вещ_е_й нагую суть,

Оно отказывает нам в возможности на миг

отвлечься,

Оно – что камень,

Твердый камень

Движения и взгляда,

В его холодном блеске дрожат и тают маски,

И то, что схвачено руками, гнушается принять

чужую форму рук,

И то, что было ясным и понятным, исчезает,

Сливается с ветрами птица,

И небо – со своею сутью голубой,

И человек – с судьбой.