-- Отец Олав, -- Торус приобнял форанга за плечи и, склонив голову к его уху, доверительно произнес. -- Неужели вы считаете, что посвящены в мои семейные тайны единолично?

Я вгляделась в зеленые глаза элвилин, и мне стало не по себе; почему-то подумалось, что он сейчас сдвинет руку выше и просто свернет инквизитору шею.

-- Уверяю вас, что капитул в курсе того, кем являются мои отец и брат, -- продолжал меж тем Торус. -- Как и в курсе того, что я при надобности без зазрения совести пренебрегу родственными чувствами. Кстати, Равелте известна и ваша лояльность к Пришлым народам, иначе, почему бы Орден прислал сюда меня?

-- Равелта! -- комтур дернул плечом и сбросил руку Торуса. -- Вот уж у кого нет ни лояльности, ни настоящей веры в Судию. Мне всегда было интересно, -- он презрительно оглядел элвилин с ног до головы. -- Что больше всего вдохновляет таких ордальонов, как вы и Равелта? Власть? Возможности, которое дает высокое положение?

-- Не зарывайтесь, отец Олав, -- недобро усмехнулся Торус. -- Ваше высокое положение еще не дает вам права судить Гроссмейстера.

Олав, очевидно, пожалев о своей несдержанности, прикусил язык, а я неожиданно для себя выпрямилась и, глядя в упор на элвилин, глухо произнесла:

-- Этот недостаток вам никогда не простят...

-- Что? -- бастард резко повернулся в мою сторону.

-- Ваше происхождение, -- усмехнулась я, и устало прикрыла глаза ладонью. -- И когда нужда в вас отпадет -- о нем вспомнят... И сожгут вас. Я знаю...

В камере воцарилась зловещая тишина, а потом Торус отрывисто бросил:

-- А почему у вас трава на пальцах?

Я оторвала руку от лица... Леший! Кольца... совсем забыла... Изысканное обручальное и массивный перстень-печатка: стрелы, оплетенные лилиями... Мир передо мной помутнел...

-- Трава? -- удивился отец Олав.

-- Ну да, трава, -- подтвердил Торус и хмыкнул. -- Или нет?

Вот только дай мне шанс, сволочь и эта "трава" познакомится с твоими зубами, -- подумала я и взмахнула ресницами, послав невинный взгляд отцу Олаву. Может, пора воспользоваться разногласиями между моими дознавателями и попробовать вызвать сочувствие у комтура?

-- Это не трава, отче, -- я вполне правдоподобно всхлипнула и утерла нос рукавом грязной рубашки. -- Я понимаю, что воровать грешно и готова покаяться... Ну да, я взяла у них пару элвилинских колец, но взамен оставила им горсть серебра. Видимо, зря, да?... Но я же не знала, что они заколдованы!

-- Кольца Пришлых? -- изумленно поднял брови отец Олав. -- Магия греховна... снимите их, мой вам совет.

Ага, разбежался...

-- Может быть, вы освятите их, отец Олав? А то... у меня на черный день ничего не останется...

Я вытерла слезы.

-- А может, вы уточните, что это за кольца? -- вкрадчиво спросил Торус. -- Или мне показать отцу Олаву самому?

-- Сволочь, -- прошипела я Торусу.

-- Дрянь, -- ответил Торус так же тихо. Сейчас он был совсем не похож на Сианна.

Я гордо вскинула подбородок и усмехнулась.

-- Отец Олав, -- повернулся к инквизитору элвилин. -- У нее на руке два кольца, которые вы видите как травинки. Одно из них обручальное, а второе -- личная печатка мевретта Мадре.

Боль прошла по груди, костистой лапой зацепила сердце, растопыренной пятерней ударила в горло, спустившись, выкрутила раненую ногу... Свет факела дрогнул и уплыл... Где-то далеко-далеко загремело: похоже, вдребезги разлетелась тарелка, слетев вместе с подносом на каменный пол.

Я очнулась от потока холодной воды, лившегося мне на голову. Вздрогнула, судорожно дернулась и чуть не захлебнулась, закрываясь от ледяных струй и пытаясь ухватить открытым ртом хоть глоток воздуха. Потом, застонав, на ощупь отжала насквозь промокшие волосы. Колоть сердце не прекратило, но это вполне можно было терпеть. Разлепив мокрые ресницы, увидела темный плащ Торуса и изящные руки с длинными пальцами, сжимавшие кувшин. О, боги... совсем как у отца...

-- Спасибо, Торус, -- тяжело сглотнув, просипела я. -- Вы очень любезны... Вашу бы силу да на добрые дела...

-- То есть, вы хотите сказать, что украли перстень у мевретта? -- язвительно протянул отец Олав.

-- Особенно если учесть, что это невозможно, -- негромко добавил элвилин.

-- А вы что, пробовали? -- огрызнулась я. -- Грабить отца -- это так неприлично...

-- Нет, я просто знаю, что эти кольца нельзя не украсть, не купить. Их можно только подарить.

-- Ты предатель, Торус, -- мысленно произнесла я, опустив глаза в пол и до боли сжав кулаки, -- гнусная, продажная тварь... Ты не заживешься... умрешь сразу после меня... а может, и раньше...

А вслух спокойно добавила:

-- Я не вижу повода, по какому мав... мевретт стал бы дарить круглоухой перстень-печатку, -- отодвинула мокрую прядь, демонстрируя ухо. -- Может быть, вы мне назовете такую причину?

-- Назову, -- ответил Торус. -- Вы его жена, либо невеста.

-- Невестам не дарят государственные символы, юноша. С таким отцом могли бы знать.

-- Какой я вам юноша? -- элвилин вскинул подбородок. -- Я на сотни лет старше вас.

-- А все равно дурак, -- прошептала я.

Олав услышал и негромко хмыкнул.

Дверь заскрежетала и в камеру просунулась озабоченная физиономия брата Дита. Ордальон, очевидно, очень спешил, потому, как круглые щечки его поднимались и опадали в такт тяжелому дыханию. Еще бы -- поспешать с таким пузом. Я ухмыльнулась.

-- Господин ле... легат, -- пропыхтел Дит, отдуваясь. -- Там к вам посыльный из Солейла. От самого, -- он подобострастно закатил глазки.

Торус мрачно глянул на меня и, развернувшись, молча вышел, откровенно игнорируя стоявшего на пути брата Дита. Ордальону пришлось в срочном порядке отскочить в сторону, дабы не быть отброшенным раздраженной дланью элвилин. Дит немного виновато посмотрел на Олава и выскочил следом за Торусом.

-- Господин эйп Леденваль... -- послышалось из коридора подобострастное. Торус пробурчал в ответ что-то невнятное и голоса удалились.

Комтур поморщился, словно откусил лимон, осуждающе покачал седовласой головой и поднял глаза на меня.

-- Ну, так что там с этими кольцами? Вообще-то, господин легат прав и нам, видимо следует подозревать вас, -- Олав прищурился. -- В том, что вы действительно состоите в определенных отношениях с обладателем этих... хм, травинок.

В позвоночник словно воткнули ледяной прут... Я вспомнила свой сон, обещание, данное Одрину, и, громко, по-настоящему, разрыдавшись, вытирая глаза и щеки ладонями, попросила:

-- Отче... только... только не судите меня... мне... мне стыдно говорить такое... м-мужчине...

-- Я... слушаю тебя, -- инквизитор приблизился ко мне, наклонился, заложив руки за спину и, больше всего, напоминая сейчас гончую, взявшую след, начал буравить меня взглядом.

-- Он... он изнасиловал меня... я сопротивлялась, и тогда... он опутал меня магией... а после надел кольца, чтобы я уже не могла спастись, чтобы делала все, что им от меня нужно...

Что-то надломилось во мне, рыдания, сменились тихими всхлипами, сердце повисло на волоске. Я чувствовала себя так, точно предала мертвого мевретта. Лучше бы... лучше бы я умерла...

-- Магии элвилин сложно противиться... -- Олав, выпрямляясь, кинул тяжелый взгляд на дверь, за которой скрылся легат, -- по моему мнению, хуже нее только некромантия.

Он усмехнулся, а, потом, спохватившись, продолжил:

-- Брака между вами не было, так?

Я отчаянно надеялась, что он принял мой рассказ за чистую монету, хотя, очевидно, верил ему не до конца.

-- Нет, -- ответила я чуть слышно. Мед и горечавка, рябина и вереск... больше этого не будет никогда...

-- Ну, допустим, я поверю тебе... -- ордальон с сомнением оглядел меня. -- Если ты покаешься и согласишься сотрудничать... Хочешь еще что-то сказать?

-- Да... -- ком застрял в горле, я не то, что говорить, дышать толком не могла. Ногу опять пронзило болью. Я невольно застонала. И прохрипела: -- Ненавижу... его...