Меня сгрузили на ближайшую кровать. Зря это они. Не только ковер пропал у этого белобрысого мевретта, не только любимое гобеленовое кресло (моя клеймора! Тронет кто -- голыми руками убью!), так теперь еще и белье льняное, крахмальное... было... Жалко... Я уже сто лет не спала на чистом. Но разве эти ушастые изверги оставят меня в покое? Мстители, чтоб их...
-- Не надо меня трогать, -- вяло сообщила я. -- Хуже будет...
Лекарь не обратил на мое сопротивление никакого внимания.
-- Так... Где Тумулли? Где ошивается эта ушастная лентяйка? Ну, тогда ты, -- он подозвал помощника и вручил тому ведро, выбрав побольше. -- Натаскай воды, сынок.
-- Дедушка... правда, не надо, -- попросила я. -- Не в первый раз, отлежусь... Или, -- героическим усилием воли я заставила себя сесть на кровати и...поняла, что не сделаю ни шагу. То есть, один сделаю, а дальше просто рухну на чисто вымытый пол. Ну почему от меня вечно всем неприятности?!
Я тупо уставилась взглядом себе в колени.
-- Ой, только не надо тут героизма, -- расправив могучие плечи, отмахнулся "дедушка". -- Героить будете на войне. А пока я вас вылечу. А для начала вам надо вымыться -- вы на себя смотрели, деточка? Вы же грязная, как лягушка. Да, и я вам не дедушка, а господин лекарь... или мэтр Звингард -- это как угодно...
И он полез на полку, гремя склянками.
-- Господин, пфэ... -- фыркнула я. -- Мэтр... между прочим, лягушки грязными не бывают! Они мокрые и гладенькие... А вы... вы бы тоже были таким, если бы в грязь плюхнулись... Вы что же, замковый ров вовсе не чистите? Мэтр... Не вылечите вы меня, хоть тресните... а вымыться... я не против... У вас масла касторового не найдется? Для моей кирасы... покоробилась... -- я горестно принялась расцеплять ремешки.
-- Все у меня есть, -- строго посмотрел на меня лекарь. -- Раздевайтесь живо и бегом в ванну.
Он кивнул на огромный чан в углу, который Тему и Люб только сегодня вымыли кипятком и который рыжий помощник наполнил водой.
-- Бегом? -- я фыркнула. Тут доспех пропадает, а ему масла жаль... Пока я разделась, прошло довольно много времени. Жак лег на пол, следом пошли сагум, рубашка, штаны, сапоги... их вот тоже стоит почистить... голова кружится... Тошнота подступила под горло, я загнала ее назад и по стеночке двинулась к чану, придерживаясь за все, за что можно было ухватиться. Интересно, это за бег сойдет?
-- Вот-вот, хорошо, -- покивал Звингард огненной головой, всыпая в чан что-то приятно пахнущее, от чего вода окрасилась в зеленоватый цвет. -- Вот и славно. Раны есть?
-- А тебе... то есть, вам, деду... э-э, мэтр Звингард, не видно? Я ж раздетая... -- я оперлась на края чана, сильно подавшись вперед, так что волосы упали на лицо, и мое отражение в воде стало практически неразличимым. -- Шишка на лбу, а так не знаю...
-- Зато я знаю... -- лекарь провел дланью вдоль моего хребта, словно вжимая в него медовый холодок. -- Телесно ты почти здорова. А с остальным... А ну полезай!
Хорош кричать... Помог бы лучше...
Нет, если бы с головой все было в порядке, то нет проблем, а так, вцепившись в чан, подтягиваю и сгибаю ногу, перекидываю через край... скольжу второй... шлеп... вода с плеском взлетает над чаном, окатив лекаря с головы до ног. Зато я уже в... буль...
-- Живая, что ли? -- лекарь невозмутимо вытянул меня из-под воды за волосы, я лишь зубами скрипнула от боли. -- Вы лучше не тоните, деточка...
И протянул склянку с земляничным мылом.
-- Не дождетесь, -- фыркнула я, сдувая перед собой зеленоватую воду. Не выношу запах земляничного мыла, он мне напоминает... ладно, что-то противное напоминает. Хотя землянику я люблю. Такую красную с одной стороны, а с другой желтоватенькую, в черных крапинках, слегка недозрелую и все равно необычайно вкусную... Это что же, я проголодалась? И еще покраснела, точно -- вон как дедка Звингард упорно пялится... Да, покойники, они трескать не хотят.
-- Кому суждено разбиться, тот не утонет, -- взяв у Звингарда склянку, мрачно сообщила я. Кожа саднила. Даже если серьезных ран нет, то ссадин и синяков хватает... Понять бы еще, откуда они взялись.
Впервые за этот день я ощутила страх. До того меня гоняли и дергали, так что просто не было времени задуматься, кто я, откуда и почему ничего не помню?
Может, и правда, как вещал мевретт, когда меня уносили из кабинета, "головой приложилась"? Я прикоснулась к шишке на лбу -- не такая уж большая... Но было же, было что-то в моем прошлом, из-за чего я постаралась его забыть? Что же? Мутным пузырем на поверхность сознания всплыли фразы: "Твоя любовь -- это болезнь. Ты выдумала себе сказку и отчего-то решила, что и другие должны ей следовать"... Гнилым лохматым корнем повернулась в груди тоска, мне едва удалось затолЛюбь ее вглубь, туда, откуда всплыла. Ну и что, что не помню? Под себя не хожу... Ложку и меч в руках удержать сумею. Вот еще что странно... женщине прялка да ткацкий стан, пяльцы... лютня, на худой конец... Что ж я такая особенная?
-- Так-так... -- разбил мои мысли ворчливый говорок Звингарда. -- Вы меч на спине таскаете, деточка? Да еще и ума хватает с ним падать? -- лекарь покачал головой и снова забренчал склянками -- на этот раз пригнувшись и отставив увесистый, обтянутый мантией зад.
-- Видите ли, -- ответила я как можно слаще и громко фыркнула, -- если его у пояса таскать, то борозда в земле будет... Да, упала один раз, и это бы ничего, если бы ваш мевретт меня еще раз на нее не уложил... на клеймору, -- с достоинством уточнила я. -- Никогда не подозревала в остроухом... э... простите, столь пылких чувств к человеку... Или он так утонченно издевался?
-- Мевретт? А кто его знает... А вы влюбились что ли? -- обернулся лекарь через плечо. -- Так, это не то... и это... Вот, доверь этой негоднице Терулли разбираться... Ага, вот.
Я с хлюпаньем нырнула под воду. Остудиться. Потом вынырнула.
-- Вы спятили? В это, по-вашему, можно влюбиться? Тощее, беловолосое, утонченное, как лилия? Ну-у... Деду... мэ-этр Звингард! Скорее уж в меня василиск влюбится... взаимно...
Что-то я разболталась. Полегчало от воды, что ли? А ведь правда, полегчало. И запах травяной, приятный... не хочу вылезать. Лучше превращусь в лягушку, и если найдется дурак, который меня в таком облике примет... то и я его... -- я стерла слезу со щеки. Хорошо, что в воде -- сойдет за брызги.
Лекарь обернулся.
-- Странные у вас, давних, понятия о красоте, -- он швырнул в меня полотенцем. -- В этой воде долго лежать нельзя. Вытритесь и намажьте ссадины. И поживее, я не собираюсь на вас тратить целый день.
-- Я и не просила, -- вылезая и вытираясь, рявкнула я. -- Вы сами меня сюда приволокли. То есть, этот ваш, рыжий... А понятие о красоте у меня есть, можете не сомневаться. Только лилии я не выношу. Или этот белобрысый -- ваш внук, что вы так за него страдаете?
Дверь внезапно распахнулась, и в лазарет быстрым шагом вошло легкое на помине "нечто тощее и беловолосое":
-- Мэтр Звингард, и как... -- тут мевретт остановился, словно налетев на невидимую стену, брови его полезли на лоб, и он резко отвернулся, взмахнув полами длинной туники:
-- Э... а... вижу, вам уже лучше? -- спросил он у двери.
Нисколько не стесняясь, я стояла нагая, втирая мазь в синяки и ссадины, даже как-то извернулась, чтобы намазать спину. Вообще я довольно гибкая в обычное время...
Потом вернула Звингарду мазь:
-- Все, спасибо. У вас чистая одежда найдется? Пока я свою в порядок приведу... Э-э... здрасьте, мевретт. Да, мне уже хорошо.
-- Лучше-лучше, -- заверил лекарь. -- Лучше подумайте, где ее поселить.
Судя по позе, Мадре действительно задумался, все так же стоя лицом к двери и настороженно прислушиваясь к звукам за спиной:
-- Скажите, а вы любите детей, сударыня? -- спросил он загадочно.
-- Не выношу, -- соврала я. -- За редким исключением. Я воин, а не нянька.
