Когда я упомянул о крысиных укусах, она оторвала ноги от пола и подвернула их под себя.

— Итак, секс и крысы. Есть что-нибудь еще, о чем нужно беспокоиться?

— Ну, мы считаем, основываясь на исторических… данных, что, возможно, раньше существовал штамм, который инфицировал волков. — Я решил не упоминать о более крупных тварях, так волновавших Чипа, и, в частности, о той, которая заставила пол в подвале дрожать. — Однако, насколько нам известно, в наши дни популяция волков слишком мала, чтобы служить прибежищем для этого паразита. Значит, их можно не опасаться.

— Ну спасибо, а то я уже начала беспокоиться насчет волков. — Она повернулась ко мне. — Значит, это паразит? Типа клеща или чего-то в этом роде?

— Да. Это не похоже на грипп или простуду. Это животное.

— Какого типа животное, черт побери?

— Типа солитера. Оно возникает как крошечная спора, но постепенно растет и захватывает власть над всем телом. Изменяет мышцы, чувства и, что важнее всего, мозг. Превращает человека в безумного убийцу, зверя.

— Ничего себе! Это по-настоящему чудовищно и мерзко, Кэл. — Она поплотнее завернулась в халат.

«Да уж, не тебе мне об этом говорить», — подумал я, но не сказал ничего. Может, я и пообещал не лгать ей, но история моей болезни ее не касается.

— А у этого заболевания есть название? — спросила Ласи.

Я сглотнул, вспоминая различные названия, которые были в ходу на протяжении столетий: вампиризм, ликантропия, зомбификация, одержимость дьяволом. Однако ни один из этих старых терминов не сделает для Ласи легче восприятие проблемы.

— Технически паразит известен как Echinococcus cannibillus. Но, сама видишь, это слишком длинно, и мы обычно для краткости называем его паразитом, а тех, кто инфицирован, инфернами.

— Инферны. Интересно. — Она нахмурилась. — Так о ком мы говорим, что-то я не пойму? Ты ведь на самом деле не работаешь на город, правда? Ты из национальной безопасности или чего-то в этом роде?

— Нет, я работаю на город, как и говорил. Федеральному правительству обо всем этом не известно.

— Что? Ты хочешь сказать, что существует угроза распространения какого-то безумного заболевания и правительство не знает об этом? Бред!

Я вздохнул; может, это была не такая уж и хорошая идея? Ласи пока не знает даже основ — все, что я сумел, это до смерти напугать ее. Шринк прибегает к помощи внушительного отдела специалистов-психологов, чтобы разъяснить ситуацию новоиспеченным носителям вроде меня; у них на вооружении целая библиотека заплесневелых, но впечатляющих книг и прекрасная новая лаборатория, набитая различными приборами и вызывающими дрожь образчиками. Я же всего лишь бессистемно, дилетантски отвечаю на вопросы.

Я подтянул кресло и сел прямо перед ней.

— Я не совсем правильно объяснил тебе ситуацию, Ласи. Это не острое заболевание. Оно хроническое.

— Как это понимать?

— Это заболевание очень древнее. Оно долгое время является частью человеческой биологии и культуры. В четырнадцатом столетии оно чуть не уничтожило Европу.

— Постой, ты же говорил, что это не чума.

— Это не чума, да, но бубонная чума была его побочным эффектом. В четырнадцатом веке паразит начал распространяться от человека к крысам, которые только-только тогда перебрались из Азии. Однако на протяжении нескольких десятилетий человек не добился с ними оптимальной вирулентности, попросту убивая их. Когда крысы умирали, блохи переносили болезнь на людей-«хозяев».

— Прости меня, но какой во всем этом смысл?

— Ох, верно! Извини, я забегаю вперед.

Я стукнул себя кулаком по голове. Для меня последние шесть месяцев превратились в один уплотненный курс паразитологии; я почти забыл, что большинство людей не проводят свои дни, размышляя о конечных «хозяевах», иммунных реакциях и оптимальной вирулентности.

Я сделал глубокий вдох.

— Ладно, давай начнем сначала. История паразита уходит в глубину веков, еще даже до появления цивилизации. История людей, на которых я работаю, Ночного Дозора, тоже уходит в глубину веков. Мы существовали уже тогда, когда Соединенных Штатов не было и в помине. Наша работа — защищать город от этого заболевания.

— Делая что? Засовывая крыс под дуршлаг? «Отпустите меня!» — провизжала ВНШ.

— Нет. Находя людей с паразитом и занимаясь их излечением. И уничтожая их «семьи». В смысле, убивая крыс — носителей заболевания.

Она покачала головой.

— Это не имеет смысла, Кэл. К чему такая таинственность? Разве вы в своем отделе здравоохранения не должны просвещать людей насчет разных заболеваний, вместо того чтобы лгать им?

Я пожевал губу.

— Делать это публично — вот что не имеет смысла, Ласи. Это заболевание очень редкое. Более-менее серьезная вспышка возникает раз в несколько десятилетий. Люди, в общем-то, стараются, чтобы крысы их не кусали.

— Хм-м-м,… Наверное. И все равно эта секретность — плохая идея, так мне кажется.

— Ну, Ночной Дозор в Бостоне как-то предпринял попытку того, о чем ты говоришь, — программа просвещения, чтобы граждане сами отслеживали возможные симптомы. Знаешь, чем все кончилось? Бесконечными обвинениями в колдовстве, да еще горстка семнадцатилетних придурков заявила, что они имеют сношения с дьяволом, и множество ни в чем не повинных людей поджарили. Понадобилось не менее ста лет, чтобы все затихло.

Ласи вскинула брови.

— Да, мы это проходили в средней школе. Но разве все это не происходило давным-давно? До того, как появилась наука и все такое прочее?

Я посмотрел ей в глаза.

— Для большинства людей наука — пустой звук. Они не верят в эволюцию, потому что эта мысль заставляет их чувствовать себя некомфортно. И они полагают, что СПИД — проклятие, посланное Богом. Только представь себе, как такие люди воспримут известие о паразите?

— Ну да… люди тупые. И все же никто не держит СПИД в секрете, правда?

— Да, но паразит совсем другой. Он уникальный.

— Чем?

Я помолчал. Это была очень сложная часть. В моем случае психологи на протяжении многих часов излагали научный материал и только после этого перешли к легендам, причем прошла целая неделя, прежде чем прозвучало слово на букву «в».

— Ну, некоторые страхи возникли гораздо раньше, чем наука, и уходят корнями гораздо глубже, чем рациональное мышление. Легенды об ин-фернах можно найти почти в любой культуре земного шара, и это в основном жуткие истории, навеянные некоторыми симптомами заболевания. Если когда-нибудь разразится серьезная вспышка, тогда держись, Земля.

— Некоторые симптомы? Типа чего?

— Подумай сама, Ласи: инферны боятся света; они каннибалы, которые обожают кровь.

Едва эти слова слетели с моих губ, как я понял, что слишком поторопился. Она фыркнула.

— Кэл, мы что, говорим о вампирах?

Я молчал, подбирая нужные слова, и насмешливое выражение на ее лице погасло.

— Кэл, ты ведь говоришь не о вампирах? — Она наклонилась ко мне. — Помни, ты обещал не врать мне.

Я вздохнул.

— Инферны и есть вампиры. Или зомби в Гаити, или тенгу в Японии, или ниан в Китае. Но, как я уже говорил, мы предпочитаем термин «инферн».

— Ох! Вампиры…

Ласи отвернулась, качая головой. На мгновение мне показалось, что топкая нить ее доверия ко мне оборвалась. Однако потом я сообразил, что она смотрит на стену, где проступили слова, много месяцев назад написанные кровью.

Плечи Ласи поникли, она еще плотнее закуталась в халат.

— Все равно непонятно, зачем нужно лгать об этом.

Я снова вздохнул.

— Попробуй представить себе, как поведут себя люди, если узнают, что вампиры существуют па самом деле.

— Не знаю. Испугаются?

— Некоторые — да. Другие не поверят, а третьи захотят убедиться во всем собственными глазами. По нашим расчетам, по крайней мере тысяча непрофессионалов спустится в недра Нью-Йорка в поисках тайны и приключений. Все они станут «микробными лифтами». Твой дом — просто один редкий случай. Там, внизу, существуют десятки скопищ крыс, которые кишмя кишат паразитами. Этого количества хватит, чтобы инфицировать всех спустившихся поглазеть на них.