В комнатах стояла дорогая, под старинную, мебель: мягкие диваны, полированные шкафы, зеркала в бронзе, ковры на стенах и на полу. Проходя гостиную, он оборвал портьеру, вытер лицо и ссадины на руке. В кабинете в открытом баре стояли разные фигурные бутылки, он перебрал несколько, обнюхивая, отпил несколько глотков вина, бросил на пол. Пачкая ковры, зашел в спальню, открыл шкаф, вывернул вешалки с Одеждой, порылся в куче, выбрал дорогие костюмные брюки, одел их прямо на мокрый грязный комбинезон, натянул какой-то женский пуловер и черный плащ. Брюки его уже намокли в коленях и в паху. Он снова пошел к окну, переступая прямо через кровати, застеленные атласными покрывалами, выбрался, перелез в подъезд, пошел вниз, но, услышав поднимающиеся голоса и крики, перешел этажом выше. Голоса все поднимались. Одна из дверей была приоткрыта, держалась на цепочке. Он просунул руку, прижал дверь, сняв цепочку, вошел, прикрыв ее, медленно прошел по коридору в зал.

В зале за большим столом обедала семья. Полный розоволицый мужчина с аккуратными залысинами, крепкая белокурая женщина, светловолосая девочка с гладким лицом и толстенький мальчик. Они замерли, уставившись на него, боясь пошевельнуться.

Он сел на пол в дверях, не мигая глядел на них. Голоса, смех остановились на площадке. Кто-то долго ключом открывал соседнюю дверь, долго входили, смеялись, гремя бутылками. Он все сидел, сгорбившись, и глядел на них, а они, онемев, застыли у стола У мужчины чуть подрагивала рука, из полной ложки ему на грудь струйкой стекал суп.

Он встал, повернулся, дошел до двери, открыл, огляделся и пошел вниз по лестнице. А они сидели все так же, затаив дыхание.

Он сидел в самом углу вагона метро, Людей было много, но они, отодвинувшись, косились в его сторону, наг его намокшие брюки и грязные волосы. На станциях люди выходили, входили. Играла негромко музыка, на платформах продавали вечерние газеты, поезд снова набирал скорость, высвечивая светом вагонов серые бетонные стены тоннеля, в оплетке проводов и кабелей. Постепенно поезд замедлил скорость и встал. Тихо. В тишине было слышно, как шуршат газеты, переговариваются. Какая-то женщина оглянулась нетерпеливо, посмотрела на часы, прошла еще минута. Что-то скрежетнуло снаружи, и вдруг открылись в темноту тоннеля разом все двери.

Он, слегка приподняв голову, поглядел в темноту, снова сгорбился. Из темноты у двери на, уровне пола появился человек, положив крепкие согнутые в локтях руки на пол вагона, насмешливо оглядел притихших людей.

По его спине, ухватившись за его голову, влез человек, оборванный, грязный, в резиновых сапогах, с автоматом на шее, следом уже лез другой, третий, четвертый. Такие же, в плащах, в жилетках, голые по пояс влезали в соседние вагоны. Спокойно, молча, они срывали с женщин украшения, вытаскивали бумажники, люди также молча сами отдавали им деньги, снимая кольца. С некоторых мужчин бандиты снимали чистую одежду. Проходя среди людей, один из бандитов гладил женщин, целовал их в щечку, извиняюще покачивая головой, жестом просил поднять бумажники повыше, приговаривая:

— Поляк, прими.

— Я не поляк, — угрюмо по-русски отвечал шедший следом с полиэтиленовым пакетом огромный парень.

— Не ворчи, поляк, не порть людям настроение.

Он все так же сидел в своем углу, еще ниже наклонив голову, выставив чуть вперед согнутые в кистях руки. Они проходили мимо него, не обращая внимания. Из темноты крикнули что-то, и бандиты стали прыгать из дверей вниз, шумно переговариваясь, пошли куда-то, и снова тихо.

Он вдруг поднялся, подошел к дверям, спрыгнул в темноту. Пошел вдоль поезда, люди уже переговаривались и выглядывали из дверей, но, заметив его, тут же прятались. К тоннелю, где стоял поезд, примыкал еще один, он свернул в него и пошел вперед, за мелькавшими вдали огнями фонарей. Позади него вагоны дернулись и пошли, набирая скорость.

Он долго шел за бандой, почти вплотную, вдруг, прислушавшись, осмотрелся, сбросив с себя плащ и пуловер, пробежал немного вперед, лег в маленькую канавку у стены, нагребая на себя мусор и грязь, затаился.

Вскоре мимо него проехал небольшой бронированный джип с открытым верхом; на нем пулемет, за ним еще, один, пробегали тихо полицейские в прорезиненных костюмах и бронежилетах, с автоматами. Пронесли ящики, переносные прожектора с разматывающимися кабелями, асе слаженно быстро, бесшумно. Они прошли вслед за бандой и через несколько секунд по свистку зажглись прожектора, разом залив тоннель слепящим светом, ударил коротко пулемет.

— Всем лежать, не двигаться! — объявили в мегафон.

Снова длинная очередь над упавшими бандитами. Тут же тоннель наполнился грохотом и одним сплошным гулом автоматов, стрелявших с обеих сторон. Разлетелись в дребезги два прожектора, остальные выключились, теперь только плотные потоки трассирующих пуль переплетались в темноте. Со стороны бандитов мелькнуло пламя и ракета ударилась в потолок над машинами, разорвавшись сиреневым шаром, полетели камни, кто-то закричал дико, перекрывая выстрелы. На секунду снова зажглись все прожектора, осветив фигурки убегающих бандитов. Залпом вылетели две ракеты с треног, у которых возились полицейские прожектора погасли, и уже в темноте заработали тяжело оба крупнокалиберных пулемета на джипах, посылая крупные трассы в сплошной фиолетово-огненный разрыв на месте банды, на фоне которого появлялись и пропадали фигурки пробегавших полицейских. Снова включился свет, снова синхронно вылетели ракеты, и джипы двинулись вперед по проходу.

Посреди шумной улицы вдруг открылся люк, выпуская клубы дыма и гари, на дорогу вывалился полицейский в противогазе, не обращая внимания на тормозившие машины, он сорвал маску, отдышавшись секунду, не заглядывая в колодец, кинул туда одну за одной две гранаты и перевалился на спину, засмеявшись. Внизу глухо рвануло, полицейский достал сигарету и закурил, лежа, светловолосый, щурясь на яркое небо.

В тоннеле к боковому ответвлению подтащили прожектора, поставили за утлом не включая. Здесь уже сидело несколько полицейских, двое время от времени стреляли в проход, остальные, сев в воду, сняв маски, курили, глотая что-то из фляжек, тихо переговариваясь:

— Сдавайтесь, — сказал один из них в мегафон, прожектора включились. Из прохода зло ударили автоматные очереди, прожектора снова выключились. Один из них сказал что-то. Полицейские засмеялись. Наконец, по тоннелю подбежали двое с гранатометами. Все оживились, поднялись, поправляя оружие.

Гранатометчики стали с обеих сторон прохода.

— Сдавайтесь, — снова а мегафон крикнул офицер и сразу махнул рукой, но гранатометчики уже выстрелили, не дожидаясь команды. Тяжелый разрыв выбросил из прохода грязь, камни, а по нему уже бежали двое полицейских. Они остановились в каменном тупике, оглядывая в свете прожекторов груды мусора.

— Все! — крикнул один из них.

Он уходил от выстрелов, прислушиваясь к гулу, в одном месте он влез по стене и нырнул в трубу. Через минуту по проходу пробежало двое полицейских. Он прополз по трубе, выбрался в другой тоннель, спустился по длинному колодцу вниз, в сырой, затхлый проход со множеством ответвлений и старых проржавевших труб. Он пошел осторожно. У одного из поворотов остановился, перехватив покрепче прут, пошел медленно, вглядываясь в темноту. Оттуда вдруг зарычало что-то и зашевелилось, огромное, бесформенное, похожее на собачью морду.

Он, прижимаясь к стене, медленно прошел нишу, держа, прут перед собой, вдоль стены, дальше, осматривая потолок, быстро влез по стене в колодец.

В вентиляционной шахте ему пришлось выдавить пять крепких железных решеток. Выдавив Последнюю, он вытянул в просторный пустой зал, полутемный, заставленный электронной техникой, спрыгнул, прошел вдоль аппаратов, экранов, светившихся, мерцавших, на одном из экранов он увидел себя, как он идет осторожно по залу, удивленно осмотрел его, протянул руку, его двойник тоже протянул.