— Какие объяснения могут быть с женщиной, у которой ум так уже одряхлел, как и тело! — сказал при этом раздраженный Эссекс.
Через домашних шпионов, из уст в уста, этот дерзкий отзыв дошел до Елизаветы. Она приняла это к сведению. Иной план, иные замыслы зрели в уме Эссекса. Он помнил изъявление любви народной при его встрече по возвращении из Кадикса; до него доходили сочувственные отзывы о постигшей его опале; преданные ему люди вербовали на его сторону пуритан, которым он всегда покровительствовал. Основываясь на этих данных, конечно шатких, ненадежных, граф Эссекс задумал свергнуть Елизавету, возвести на английский престол Иакова VI, короля шотландского (сына Марии Стюарт), или самому надеть ту корону, которой так долго и безуспешно домогался покойный Лейчестер. С Иаковом Шотландским Эссекс вошел в тайные сношения, обещал в случае народного восстания поддержку со стороны войск, расположенных в Ирландии под начальством Монжуа. С января 1601 года во дворце Эссекса начались сходбища его соучастников для обсуждения плана восстания. Для возбуждения ярости народной решили пустить молву об измене вельмож Елизаветы и о их сношениях с испанским королевским домом, которому они, будто бы, намереваются продать английский престол. Подняв народ под этим благовидным предлогом, заговорщики надеялись после дать бунту иное направление. Вечером 17 февраля члены тайного общества, организованного графом Эссексом, в числе 120 человек, намеревались с оружием в руках идти к дворцу и принудить королеву образовать новый парламент после роспуска прежнего. Елизавета, узнав о сборище, послала к графу Эссексу Роберта Секвилла, сына государственного казначея, с приказом немедленно явиться в государственный совет. Первым движением заговорщика было идти, но, получив безымянную записку, предупреждавшую его об опасности, он отказался от приглашения королевы под предлогом нездоровья. По уходе посланного друзья Эссекса предлагали ему бежать, но он, отвечая отказом, объявил им о воззвании к народу и возмущении всего Лондона. На другой день, утром 18 февраля, 300 заговорщиков собрались в доме Эссекса для окончательного обсуждения плана бунта и овладения Башней. Во время совещания в залу собрания неожиданно вошел лорд-канцлер Эджертон, сопровождаемый тремя членами парламента, и от имени королевы спросил у присутствовавших о причине сходбища. Им отвечали угрозами и объявили, что они все четверо арестованы. Оставив их в своем дворце, под надзором надежных друзей своих, граф Эссекс, сопровождаемый остальными сообщниками, с обнаженной шпагой выбежал на улицу с криком:
— За королеву! За государыню нашу!.. Народ, спасай меня от убийц и злодеев!..
На этот призыв откликнулись немногие. Народ, не столько с участием сколько с любопытством, смотрел на шумную толпу, с оружием в руках бежавшую по улицам. По мере приближения к королевскому жилищу число спутников графа Эссекса убывало; более нежели на половине дороги дальнейший путь мятежникам был прегражден цепями и рогатками. Миновав одну преграду, на другой они принуждены были прорваться силой через толпу народа, придерживавшего рогатку; при этом несколько человек было убито и ранено.
— Долой бунтовщиков! — кричали горожане, отражая толпу, предводимую Эссексом, дубинами и бердышами.
Такова была поддержка мятежному временщику со стороны народа, на любовь которого он так рассчитывал.
Оставив товарищей на волю Божию, граф Эссекс пустился бегом по набережной и в лодке через Темзу возвратился к себе во дворец, совершенно опустелый. Недавние пленники — лорд-канцлер, члены парламента, вместе с охранявшими их друзьями графа Эссекса, — спокойно ушли к Елизавете… Эссекс последовал их примеру.
Все историки единогласно отдают справедливость королеве английской, выказавшей в этот опасный день спокойствие и неустрашимость, особенно достойные удивления в шестидесятивосьмилетней женщине. Уверенная в любви народной, она смотрела на сумасбродную попытку графа Эссекса с той улыбкой презрения, с которой великан глядит на замахнувшегося на него ребенка. Ее глубоко тронула готовность жителей Лондона защищать свою законную королеву, и она видела в этой готовности запас любви и неограниченной преданности. Бывший тогда при английском дворе посланник царя Бориса Годунова дворянин Микулин стоял в рядах защитников Елизаветы, о чем она с благодарностью писала царю, славя доблесть его представителя. Для суда над Эссексом и его сообщниками была наряжена комиссия из 25 пэров королевства, и заседание началось. На первый же вопрос, что могло побудить его к восстанию, граф Эссекс отвечал, что он действовал в видах блага государства и спасения королевы от вельмож, умышлявших ее низложение и призвание на престол инфанты испанской. Душой этого фантастического заговора граф Эссекс назвал Сесила, упоминал и о других, но по всем его речам видно было, что он импровизирует свою защиту. Министры королевы, особенно же Френсис Бэкон (некогда облагодетельствованный Эссексом), без труда опровергли все его показания и принудили отступиться от собственных слов. Посаженный в Башню, граф Эссекс чистосердечно сознался во всем, но вместе с тем малодушно оговорил, кроме своих сообщников, множество лиц, заговору вовсе непричастных. Ни признания, ни предательство не смягчили участи мятежника, и суд после непродолжительного совещания приговорил его к смертной казни. Выслушав приговор, исполнение которого было назначено на 25 число февраля, Эссекс, не приступая ни к каким предсмертным распоряжениям, выразил одно только желание видеть графиню Ноттингем, супругу его заклятого врага, но к нему расположенную, даже слишком, как говорили злые языки. Желание осужденного было исполнено, и графиня на несколько минут посетила его. Елизавета не скоро решилась подписать смертный приговор бывшего своего любимца. Ее возмущала не дерзость, но непреклонность графа Эссекса, ни разу во все продолжение следствия не выразившего даже намерения прибегнуть к милосердию королевы. Она ждала раскаяния, он молчал; она ждала просьбы о пощаде, но гордый Эссекс, как видно, не желал купить спасение жизни унижением. Утром 25 февраля 1601 года он был обезглавлен в подвальном этаже Башни. От внимания присутствовавших не ускользнули тревожные взгляды, которые Эссекс обращал вокруг себя, будто чего-то поджидая до самой последней минуты. Пушечный выстрел возвестил жителям столицы, что приговор над мятежником совершен, правосудие удовлетворено, и душа бывшего временщика вознеслась к небу, как облачко порохового дыма, взвившееся над бастионом лондонской Башни. Враги Эссекса торжествовали, негодовавшая на них Елизавета со дня казни сделалась задумчива и рассеянна; имя фаворита, неосторожно при ней произносимое, заставляло ее содрогаться. Заметно было, что воспоминание о графе Эссексе пережило его в сердце Елизаветы, и ей стоило больших усилий, чтобы воздерживаться от выражения своей безутешной скорби. Дни уходили за днями, и с каждым днем королева видимо дряхлела, теперь уже не заботясь об искусственной поддержке своей красоты, что, впрочем, едва ли было возможно в семьдесят лет…
В начале 1603 года графиня Ноттингем, при смерти заболевшая, пожелала видеть королеву для сообщения ей, по словам больной, важной государственной тайны. Елизавета отправилась к графине и нашла ее в безнадежном состоянии, близком к агонии, но в полной памяти, в совершенном самосознании. Не удаляя присутствовавших, умирающая тихим, прерывающимся голосом сказала Елизавете, присевшей у ее изголовья:
— Государыня, вы видите теперь страшную преступницу перед вами, грешницу перед Богом…
Заметив по выражению Елизаветы, что она принимает ее слова за бред, графиня продолжала:
— Я говорю сущую правду и заранее прошу ваше величество простить меня и тем успокоить мою совесть, усладить последнюю мою минуту…
— В чем же ваш грех перед Богом и преступление передо мной? — спросила ласково королева.
— Известно ли вам, что граф Эссекс накануне своей казни желал видеть меня? Я была у него в Башне, и он умолял меня, именем всего святого, передать вам перстень… этот самый, и напомнить…
