Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Так оно и есть. Только я не помню, что было.

Татьяна не стала больше спорить. Сказала только:

— Не задерживайся сегодня.

— Ладно…

17

Чтобы не задержаться, Георгий ушел с работы пораньше — наметил зайти в поликлинику и побеседовать с психиатром Кобеницыным, если застанет.

Застал — и рассказал о своей душевной смуте.

— Допустим, я кого-то сильно обидел в прежней жизни. Или даже убил. И не помню. Это понятно. Но я и не чувствую. То есть — не могу представить, что я кого-то убил. Даже мысль об этом противна.

— И в чем вопрос?

— Вопрос: почему не чувствую? Ведь есть люди преступного склада, такой человек может убить и забыть, но он остается преступником. И при случае опять может убить. А я не могу. То есть я изменился, так? То есть, если сравнить, упал бандитом, встал честным?

— Необязательно, — ответил Кобеницын. — Один и тот же человек в разных условиях может быть и одним, и другим, и третьим. Зависит от множества факторов. От личности тоже, конечно. Но еще и от социальной санкции на убийство.

— Понимаю.

— Действительно понимаете?

— Конечно. В состоянии войны государство разрешает убивать. И это считается даже геройством.

Кобеницын порадовался, что в кои-то веки говорит с умным собеседником:

— Именно! Может выдать санкцию государство, религия, верней, ее фанатики, крестовые походы вспомним или теперешний исламский терроризм, класс или партия, если это гражданская война, лично командир, главарь банды. В банде — бандит, дома — чудесный муж и отец, сколько фильмов на эту тему! А вы что-то вспомнили? — перешел он от теории к практическому вопросу.

— Нет.

— Разве? Говорят, занялись строительством. Значит, какие-то навыки вспомнились?

— Вообще-то да. Но не так уж много. Больше наугад.

— Но руки-то помнят, да?

Георгий посмотрел на свои руки:

— А черт их знает, что они помнят…

18

В этот вечер Рената Ледозарова, приехав к дому, увидела, что Георгия нет.

Кумилкин и Абдрыков еще ковырялись на участке, что удивительно, ибо кто ж работает без бригадира, без начальства? Но было объяснение: Одутловатов сразу же после ухода Георгия сбегал за парой бутылок, они немного выпили. Да и разговор завязался интересный, потому что Одутловатова опять понесло в философию. Началось с пустяка: Кумилкин довольно криво уложил ряд керамических плиток на постаменте будущего фонтана, и Одутловатов сделал ему замечание:

— Халтуришь, пельменник! — так он в шутку иногда называл племянника. За любовь к пельменям в том числе, но и по созвучию.

— Так все равно же они под водой будут! — отмахнулся Юрий.

— Вот именно, — согласился с напарником Абдрыков. — И потом: не себе же делаем!

— А вот тут вы обои в корне неправы! — сказал дважды инвалид. — Смотрите сами. Насчет под водой — а когда воду будут спускать? И даже если не будут, человеку приятно знать и представлять, что у него не только снаружи все красиво, а и внутри все прилично! Ну, вроде того, не только лицо побритое, но и печень порядке, если сравнить. А если взять в срезе возможного исторического последствия и археологии? Вон, я читал, людей уже три тысячи лет как нет, а нашли всякую мозаику, откопали, в музей отвезли. И у нас так же: откопают через пару тысяч лет и ахнут — молодец, Кумилкин, как он плитку положил, надо же! Понял?

— Не свисти, — усмехнулся Юрий. — Откуда они узнают, что это я?

— А ты подпись поставь. Плиткой выложи.

— Еще чего!

— Боишься? Ясное дело — на такой косой поверхности не подпишешься! А ты делай так, чтобы подписаться можно было. Теперь насчет не себе, — перекинулся Олег Трофимович на Абдрыкова. — Как это не себе? А кому?

— Заказчице, — ответил Абдрыков.

— Ну, ей тоже. Но ведь ты пойми, ты положил плитку, кирпич, это ведь ты свою работу положил, ты самого себя положил, свою часть, она тут останется, так, нет?

Абдрыков удивился неожиданному повороту и не стал спорить, ждал развития идеи. Одутловатов развил:

— Ты ушел, а работа осталась, то есть ты остался. Если работа хорошая, человек потом посмотрит и скажет: молодец, Валера! А если плохая, обругает: сволочь, Валера, гад, халтурщик. Понял? Тебя нет, а тебя помнят!

— А мне плевать! — не испугался Абдрыков.

— Не скажи, — неожиданно присоединился Кумилкин к дяде. — Человек на человека даже на расстоянии действует. Он тебя ругает, а ты, хоть и не слышишь, споткнулся — и в яму. И не понимаешь, почему.

— Точно! — подтвердил Одутловатов. — Я вот думаю: почему люди не боятся плохо работать? Ведь результат остается, все на тебя злятся, каждый проклинает — из-за этого запросто может здоровье разрушиться!

— Поэтому мы все и больные, — сделал вывод Кумилкин.

— А почему тогда в правительстве все здоровы? И вообще почему живы еще? Уж их-то целые миллионы поливают! — спросил Абдрыков.

Все задумались.

И Одутловатов нашел разгадку:

— Наверно, вокруг них какую-нибудь электромагнитную защиту ставят. Или при каждом по десять психологических экстрасенсов. Отводят негативное излучение, которое на них идет от ругани людей.

Абдрыков хотел что-то возразить, но не успел — как раз в это время появилась Рената.

Отчитав рабочих за безделье, она решила съездить домой к Георгию. То есть к Татьяне. Ей давно уже хотелось рассмотреть поближе эту продавщицу и понять, почему Георгий живет у нее. То есть сперва наугад прибился, понятно (его историю она теперь знала), но почему не уходит? Что у них общего?

Георгий ей нравился все больше. А особенно нравилось в нем отсутствие прошлого. Она запоздало поняла: в мужчинах ее отвращает не их нерешительность, а то, что у каждого, даже из молодых, есть целая история жизни. Каждый приходит к ней с вереницей женщин-призраков, которые тянутся за ним, как баржи за буксиром, — и пусть даже давно отцепились, но были же, были! Рената в детстве и ранней юности часто пользовалась подержанными вещами: рядом жила двоюродная сестра, старше ее на год и всегда больше ровно на размер, и Ренате приходилось вечно донашивать ее платья, джинсы и туфли. И на всю жизнь у нее выработалось отвращение ко всему старому, бэушному, как некоторые говорят, то есть бывшему в употреблении. Вещи — только новые. Квартира, а потом дом — с иголочки, чистое новье. Машина — то же самое. Она даже брезговала торговать стоком, конфискатом, открывать сэконд-хэнды — не желала иметь дело с поношенным. Во всем ее доме, во всей ее жизни не нашлось бы теперь и двух предметов, которыми до нее кто-то владел. Она даже модой на антиквариат пренебрегала из-за этого.

Но вещи — это вещи, а среди людей невозможно встретить не подержанного, не бывшего в употреблении мужчину. Георгий был в этом смысле исключением. Ясно, что у него что-то было и кто-то был, но он-то ведь не помнит! Он не сравнивает, глядя на тебя, твое лицо, твою фигуру, твою душу, наконец, с чьими-то предыдущими, не перебирает мысленно: а это у нее лучше, а это хуже, а это похоже…

19

Рената приехала, когда Татьяна пришла с работы и кормила Георгия ужином.

Калитка была открыта, как и у многих это заведено на Садовой, поэтому Рената прошла к дому без стука. И в дом вошла, тоже не стуча. Ей важно было застать их внезапно вдвоем: когда люди общаются без свидетелей, очень много можно понять, бросив один лишь взгляд на то, кто к кому как повернулся, как смотрит, как улыбается, как говорит, как молчит…

Но понять Рената ничего не смогла: Георгий сидел спиной к двери, а Татьяна в это время повернулась к плите.

— Извините, у вас открыто, — сказала Рената и тут же повысила голос. — Как это понимать, Георгий, не знаю, как вас по отчеству?

— Я сам не знаю. Присаживайтесь.

— Некогда! Почему ваши рабочие на объекте, хотя и бездельничают, а вы уже ушли? Три месяца будем копаться?

— Мне отлучиться надо было, я в поликлинику заходил.

— Что, человек заболеть не может? — возмутилась Татьяна.

30
{"b":"115402","o":1}