Утром Гоша внес на кухню два ведра с водой, чтобы согреть их на плите для стирки: водопровода в доме не было, пользовались колонкой на улице. Попросил Толика зажечь газ. Сам он чурался огня, особенно открытого, не подходил близко. Татьяна считала: следствие пожара, в котором Гоша побывал.

Толик зажег газ.

В это время вошла Татьяна. Гоша, собиравшийся уже поставить ведра на горелки, в свете дня источавшие почти невидимое и не казавшееся опасным пламя, распрямился, чтобы поздороваться с нею. А Толик, смастерив бумажный самолет, пустил его, и тот спланировал на одну из горелок и вспыхнул. Татьяна охнула и смахнула самолет сковородником и неосторожно: на футболку Гоши. Край футболки сразу же занялся огнем, но Гоша, вместо того чтобы потушить, смотрел с ужасом и ничего не делал. Только отступал к стене, словно желая уйти от пламени — но как ты уйдешь от огня, который на тебе самом?

Татьяна схватила большое полотенце, накинула на Гошу, захлопала руками, потушила пламя.

А лицо Гоши покрылось потом, стало серым. Он сполз по стене и закрыл глаза.

— Не надо! — закричал испуганный Толик.

Татьяна, вглядываясь в лицо Гоши, стала трясти его за плечи:

— Ты что? Что с тобой, Гоша? Гоша!

Зачерпнула кружкой воды из ведра, плеснула Гоше в лицо.

Гоша открыл глаза. Лицо его медленно розовело.

— Господи, Гоша, как ты меня напугал!

— Кто Гоша? — спросил Гоша. — А ты кто?

— Вот тебе раз! Опять, что ли, память потерял? — удивилась Татьяна.

Да, Гоша опять потерял память.

Татьяна указывала ему на Толика, на Костю, который, поздно проснувшись, умывался у рукомойника:

— Их ты помнишь? Как на машине с ними катался?

— Нет.

— А машину-то помнишь вообще? Как ее ремонтировал?

— Нет.

— А как в теплице работал?

— Нет.

— Плохо дело, — вздохнула Татьяна. — А как попал сюда — помнишь?

— Не помню! Женщина, в чем дело вообще? Где я?

Толик спросил:

— Мам, чего это с ним? Был нормальный, а теперь…

— Нечего тебе тут, иди гуляй! — вместо ответа прогнала его Татьяна. — И ты тоже! — услала и Костю.

И объяснила Гоше:

— Ты ночью сюда пришел. Совсем ничего не помнил. Вид был такой, будто с пожара. Потом начал понемногу приходить в себя. А только что огня испугался, в обморок упал. И опять ничего не помнишь.

— То есть я тут жил, что ли?

— Жил.

— А до этого?

— Не знаю. И ты не знаешь?

— Нет, но как это? Я же помню, что… — Гоша посмотрел в зеркало. — Помню, что мужчина, лет сорок мне примерно. И… И все… Нет, стой, стой! — волновался он. — Как же это? Страна какая? Россия, помню! Город? Я точно в городе жил… Не помню… Год? Помню! — обрадовался он (правда, схитрил, посмотрел на календарь, висевший на стене). — А зовут меня как?

— Гоша, — сказала Татьяна.

— Почему?

— Я по-разному называла, ты отозвался на Гошу.

— Да нет, вряд ли.

— Надо же тебя как-то звать. Не Тузик же.

— Виктор, Леонид, Евгений, Роберт, Антон, — перебирал Гоша. — Не помню. Ладно, пусть пока Гоша, — согласился он без удовольствия. — А профессия у меня какая?

И он долго еще задавал вопросы себе и Татьяне, не находя и не получая ответов. И сказал:

— Так. Одно из двух: или мне надо в милицию, чтобы разыскали, кто я, или к врачу.

— Милиция тут уже была.

— И что?

— У тебя билет на самолет нашли с фамилией Мушков.

— Мушков? Не помню. И что?

— Будто бы этот Мушков помер, а был бандит-рецидивист.

— Тогда в милицию не надо! — тут же решил Гоша. — А то окажешься, действительно, в каком-нибудь уголовном розыске.

— Ты, значит, помнишь, что такое уголовный розыск? — спросила Татьяна, все больше грустнея.

— А кто не помнит?

Гоша помнил не только это. Татьяна вела его по городу в центральную поликлинику, и Гоша все понимал. Про людей, про машины, про магазины. Увидел плакат с портретом президента — узнал президента. Увидел афишу возле кинотеатра с фигурой актрисы Анджелины Джоли — узнал Анджелину Джоли, причем одобрительно посмотрел на ее формы, следовательно, и в этом разбирался. Увидел рекламный щит с огромной пачкой сигарет и подписью “Минздравсоцразвития предупреждает…” — остановился.

— Что? — спросила Татьяна.

— Вспомнил! Думаю — чего же я хочу? Курить хочу! Очень!

— Ну, хочешь так хочешь…

Татьяна подошла к ларьку, осмотрела пачки в витрине и цены.

— “Приму”, пожалуйста.

— Извини, я такие не курю, — сказал Гоша. — И назвал другие сигареты, иностранные; уточнять не буду во избежание рекламы, а если при этом не побоялся назвать “Приму”, то причина простая: курение, несомненно, вредно, но я всегда рад возможности поддержать отечественного производителя.

Поддержала его и Татьяна, сказав Гоше:

— Обойдешься, дорогие слишком!

И купила хоть и не “Приму”, сигареты с фильтром, а все ж намного дешевле тех, на какие указал Гоша, и, охотно сообщаю, отечественные.

— И пива бы бутылочку, — попросил Гоша вполне деликатно, понимая, что пока его судьба в руках этой женщины.

— Ага, конечно! К врачу идешь, забыл?

И они пошли дальше.

Татьяна посматривала на Гошу и удивлялась. Вроде, и тот же — а другой. Если прежний Гоша был похож на ребенка, то этот… нет, не на мужчину пока еще в полном объеме, скорее на подростка. Движения какие-то угловатые, порывистые, поведение неровное — то говорит вежливо, спокойно, то начинает голос повышать ни с того ни с сего… Неустойчивый какой-то. Непредсказуемый. Поэтому она не меньше Гоши желала услышать, что скажет врач.

— Кстати, а какой врач тебе нужен? — спросила Татьяна.

— Ясно, что не терапевт. Невропатолог, наверно.

— Скорей психиатр.

— Я что, псих? Ты чего?! — закричал обиженно Гоша.

— Ты не псих. Но болезнь явно психическая.

— Да уж…

И Гоша вдруг захохотал, показывая пальцем на старика, который мчался к автобусу, подошедшему к остановке, но потерял тапок и метался: и тапка, хоть и драного, жаль, и автобус может уйти.

— Погоди! — кричал старик водителю, нелепо ковыляя то к тапку, то к автобусу.

— Чего ржешь? — спросила Татьяна. — Помог бы.

— С какой стати? — удивился Гоша. — Не будет в тапках по улице бегать!

И в словах его была несокрушимая (опять же подростковая какая-то) логика — которой, впрочем, наделено у нас и взрослое население.

Психиатр Всеволод Кобеницын оказался свободен. Летом у него вообще было мало работы: во-первых, сезонные обострения душевных недомоганий приходятся чаще на весну и осень, во-вторых, нет призывников, которых тоже весной и осенью приволакивают родители в надежде обнаружить у своих чад с помощью Кобеницына какие-либо отклонения и тем самым избавить от службы в армии. Пытались давать и взятки, но Кобеницын был неподкупен. Он вообще работал здесь временно, трудился над кандидатской диссертацией и мечтал устроиться в большую, серьезную клинику. Одно плохо: мало практического материала, мало интересных случаев. Поэтому пациент с ретроградной амнезией его заинтересовал сразу.

Выяснив, каковы симптомы, он начал объяснять Гоше и Татьяне:

— До сих пор никто не знает, почему выключается и почему включается память. Но есть методики постепенного восстановления. Например: задавать вопросы. Задавать и задавать вопросы. И пробовать сделать то или это. Ориентироваться не на знание, потому что его нет, а на интуицию, на ощущения, на смутные образы. То есть — что нравится, что не нравится, что привлекает, что отталкивает, куда тянет, а что, наоборот, вызывает отвращение. Так постепенно может проясниться социальный статус, уровень интеллекта и так далее. Например, как вы думаете, есть у вас семья или нет?

Гоша задумался. Татьяна ждала ответа с не меньшим, чем психиатр, интересом.