— Нет, как-то не чувствую, — ответил Гоша.

— Вы человек физического труда? По ощущениям?

— Землю пахать не рвусь, — ответил Гоша.

— А в теплице работал, между прочим, — напомнила Татьяна.

— В бессознательном состоянии, — сказал Гоша.

— Уверенного ответа нет? — спросил Кобеницын. — Тогда надо пробовать.

— То есть физический труд? — уточнил Гоша без энтузиазма.

— В том числе. Все пробовать.

Гоша и Татьяна вышли из поликлиники в равной мере неудовлетворенные: Татьяна поняла, что прежнего Гошу, к которому она привыкла, уже не вернуть, а Гоша остался в неведении относительно себя.

Тут они столкнулись с Лидией — она заходила в поликлинику по каким-то своим мелким недомоганиям. Лидия чувствовала себя неловко перед Татьяной и заранее приготовила объяснение:

— Здравствуйте! — сказала она. — Таня, ты представляешь: увидела твоего с газом и подумала, что он в газе понимает, позвала к себе горелку посмотреть, я тебе рассказывала, помнишь, у меня там утекает, а он, оказывается, не соображает ничего. Вы бы сказали бы! — мягко укорила она Гошу.

— Я вас не знаю, девушка! — сказал ей Гоша с раздражением. Но тут же спохватился и добавил с неожиданной игривостью: — Но можем познакомиться!

— Ну, так тоже не надо! — оскорбилась Лидия. — Не знает он! Я вам ничего такого не сделала!

— А хотела? — улыбнулась Татьяна, которая ничуть не была в претензии на подругу: знала ее неисправимый характер. Да и не из-за кого в претензии быть.

— Ничего я не хотела! Сроду, Тань, ты обо мне что-то думаешь!

— Да ладно, не думаю я ничего!

Они разошлись вполне мирно.

— Кто это? — спросил Гоша.

— Подруга.

— Похоже, я ее знал?

— Знал.

— Предупредила бы, а то неудобно получилось. Женщина вообще-то симпатичная.

— Догони, — равнодушно предложила Татьяна.

— Делать мне больше нечего! Нет, в принципе можно. Но не сейчас.

Гоша насупленно шел по улице и бормотал:

— Статус, интеллектуальный уровень… То, что не дурак, это я чувствую. А статус… Не бедный я, надо думать.

— Почему это? — спросила Татьяна.

— А на машины смотрю, — показал Гоша, — и понимаю: дорогие и хорошие мне нравятся, а дешевые и плохие нет.

— Дорогие и хорошие мне тоже нравятся, это еще ничего не значит.

— Тоже верно… А я совсем без денег был?

— Совсем.

Татьяна ответила легко и просто — была готова к этому вопросу. Если бы Гоша был прежним, она сказала бы: да, были деньги и есть, но давай-ка подождем их тратить, пока ты не вернешься в память. Теперешний же Гоша казался ей слишком ненадежным. Отдашь ему деньги — как бы беды не вышло.

Опасения ее, кстати, тут же подтвердились: по дороге встретился зал игровых автоматов со скучающим охранником у двери, и Гоша, остановившись, сказал:

— Тянет.

— Куда?

— Туда.

— Еще чего, последние деньги проигрывать!

— Доктор сказал: все надо проверять. А то не вспомню. Если тянет — почему тянет? Может, просто так, а может, не просто.

— Без проверки обойдемся, — сказала Татьяна. — Тянет — перетерпишь!

— И пива нельзя?

— Нельзя!

Татьяна попробовала пристроить его к прежней работе в теплице. Но Гоша забыл все, чему научился, к цветам не проявил никакого интереса, на просьбу же Татьяны перенести ящики с рассадой сказал:

— Доктор велел ориентироваться на то, что чувствуешь. Что привлекает, а что вызывает отвращение. Ящики таскать, сразу скажу, у меня вызывает отвращение полное.

— Да? А что привлекает? Жрать задаром? Я тебя все это время кормила, между прочим!

— А я не просил!.. Слушай, не кричи. Такая интересная женщина, а такая какая-то не мягкая. Ты пойми, я же действительно хочу узнать, кто я. Но надо быть осторожным. Ты говоришь — ящики. А я, может, музыкант? Пианист или скрипач. Покалечу пальцы — и нет профессии! Понимаешь?

— Музыкант? Ладно.

Татьяна сходила в дом за гитарой, на которой в молодости немного играл Валерий, а потом и она сама потренькивала на досуге.

— На! Пробуй!

Гоша зажал пятерней лады, щипнул струны.

— Нет. Если и играю — не мой инструмент.

— Вижу я, какой у тебя инструмент!

— Какой? — хихикнул Гоша, бог весть что предположив.

— Язык!

— Татьяна, я понимаю твои эмоции, конечно, — обиделся Гоша. — Но если ты так, то я ведь могу и уйти!

— А тебя кто держит? Ты мне нужен, думаешь? Сокровище! Черт тебя знает, кто ты такой — работа у тебя отвращение вызывает, а покурить и пива выпить — с удовольствием! Наводит на мысли!

— Какие это мысли? А работу мы только физическую пробовали. Может, я… — Гоша помешкал, перебирая, — физик-атомщик, например? Или бизнес-менеджер! Или математик? Или вообще учитель в школе!

— Это вряд ли, — усомнилась Татьяна.

Но решили проверить: пошли в дом, и Гоша полистал учебники Толика и Кости.

— Понимаешь что-нибудь? — наблюдала Татьяна.

— А что тут не понять? Квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов, — наизусть сказал Гоша.

— Это и я помню. А посложней что-нибудь? Только без подглядки.

— Ну… Битву при Калке помню. Правда, не помню, кто с кем и кто победил. Бородинское сражение — уже лучше, наши победили, хоть и отошли. Помню еще — хордовые.

— Это что?

— Что-то из биологии. Черви, что ли. Нет, много помню, — обнадежился Гоша. — Так дело пойдет!

Однако учебники отложил, умственной информацией явно не увлекся.

Ходил по двору, глядя вокруг, словно ждал: что-то ему намекнет и подскажет. Но мир этот был ему чужд и молчал.

А Эмма Петровна, возвращаясь из магазина, проходя мимо Одутловатова и Кумилкина, бесцельно сидевших на лавке возле кривой калитки своего двора, поздоровалась и сказала как бы между прочим:

— Татьяна с сожителем недоразумения выясняют.

— Это какие? — спросил Кумилкин.

— Он говорит: не помню ничего. А она говорит: вспомни, может, ты, говорит, академик был. А до этого к ним милиционер приезжал, говорит: нет, он был, говорит, бандит. Вот мне бандита только в соседях не хватало!

Она проследовала дальше, а Кумилкин хлопнул себя по коленкам:

— Что я тебе говорил, Олег Трофимович! А? Нюх у меня на это дело! Я тебе говорю: взял кассу — и залег! И делает вид, что ничего не помнит. Сидел я с одним таким, ему говорят: ты Петров и ты убийца, а он уперся: я не Петров, а Васечкин и людей сроду не убивал, а, наоборот, люблю! И ничего доказать не могли!

— Отпустили?

— Нет, конечно.

— А может, он действительно память потерял? Это бывает.

— В любом случае есть у меня одна мысль, — задумчиво сказал Юрий.

И к вечеру он явился ко двору Татьяны с этой одной мыслью. Не заходя, подозвал бесцельно слоняющегося Гошу.

— Привет!

— Привет, — подошел Гоша. — Я тебя тоже знал?

— Совсем память переклинило? — сочувственно спросил Кумилкин.

— Совсем…

— Хочешь, помогу?

— А как?

— Загляни ко мне в гости. Конечно, лучше бы с бутылкой.

— Где я тебе ее возьму?

— Что, Татьяна ограничивает?

— Более чем.

— Несправедливо, — покачал головой Юрий. — Если ты заводишь себе мужика, то поступай с ним по-человечески! Или уж не заводи, правильно?

— Да я уйду, наверно. Только — куда?

— Не пропадешь. Раньше у тебя вид был, извини, совсем придурковатый, а сейчас на человека похож, сразу видно. Ты, может, серьезными делами занимался?

— Я тоже так чувствую. Но не помню.

— Совсем ничего?

— Так… В общих чертах.

— Да… — с философской интонацией сказал Кумилкин. — Какая ни была поганая жизнь, а забыть ее как-то жалко… Будто ее и не было, получается. Будто и не жил!

— То-то и оно.

Оба помолчали. Гоша думал о чем-то смутном, а Кумилкин вспоминал свою поганую, как он сам выразился, жизнь.

Ему не повезло, по молодости он влип в историю: в привокзальной пивной возникла драка, одному проломили бутылкой голову. Прибывшая милиция никого не застала, кроме лежавшего на полу потерпевшего и пьяного до бесчувствия Юрия. Его и взяли, его и судили, ему и впаяли срок. Правда, молодая жена Юрия, самоотверженная женщина, решила так дела не оставлять — наняла адвоката, добилась нового расследования. В ходе его отыскались свидетели, да и сам потерпевший, между прочим, остался жив и, хоть смутно, но помнил, что бил его кто-то маленький, лысый и усатый, а Кумилкин роста был приличного, волосы имел густые, а усов при этом никогда не носил. Шло дело к тому, что будет пересуд и Юрия отпустят. Но не успели: ему уже впаяли в тюрьме новый срок.