На пути возник завал деревьев, и Дима свернул с вырубки. Трясти стало сильнее. Потом под колёсами зачавкало, и КАМАЗ, дёрнувшись назад, внезапно провалился.

– М-мать… Приехали! – заорал студент. – В болоте увязли.

– Глубоко не провалимся, внизу должен быть слой мерзлоты, – предположил я.

– Захлебнёмся, если она на глубине метра три. Вылезай, Гор. Железка вон там, за «столбами».

– Какая ещё железка?

– Железнодорожная.

За болотиной местность повышалась, а на горизонте виднелись зубцы рифовых скал, столь характерных для этого края.

Я не пошевелился. Бензиновая эйфория кончилась. Каждое движение причиняло боль.

– Гор, ты что, умираешь?

Дима забрался в кузов. Машина, потревоженная толчками от его движений, ещё глубже ушла в трясину. Гнус облепил парня с головы до ног, и он, проклиная всех на свете кровососов скопом, включая своих работодателей, совершил ещё один рейд до кабины и обратно. В КАМАЗе нашлась москитная сетка. Мою морду студент тоже зачем-то укутал. Это было так трогательно, что я смирился. Но, вообще-то, гнусу наша шкура не по хоботкам.

– Дима, налей мне бензинчика, а? В машине должен остаться. Перед смертью на посошок.

– Обойдёшься, наркоман чешуйчатый. Вторую канистру не дам.

– Съем тебя, а бензин заберу как трофей, – вяло предупредил я.

– Отравишься.

– Уже отравился. Лютиками. У меня все признаки куриной слепоты.

Студент фыркнул:

– Лютиками! И ты веришь в эту глупость?

Нет, конечно. Я же не ел эти злосчастные цветочки. Чем-то другим отравился. Но когда успел? Так плохо мне было, когда я десятилетним драконышем впервые был приглашён на царский пир в честь дня рождения царевны. В тот день я увидел добродушного деда Горыхрыча во всём великолепии гнева. А мама едва не разнесла царскую пещеру в прах. Только каким-то чудом их потом не обвинили в мятеже. После этого мама запретила мне что-либо вкушать вне дома, особенно, из царских рук. Скорее всего, вчера я отравился человеческой пищей из жестяных саркофагов. И не удивительно: если люди для нас ядовиты, то и пища у них наверняка такая же, мог бы и сообразить.

– Гор, надо выбираться, – тормошил меня студент. – КАМАЗ уже по стёкла засосало.

Меня хватило лишь на то, чтобы заползти на крышу кабины. Тут я и свернулся чешуйчатым калачом. Дима уселся сверху.

– А где канистра? – вдруг всполошился я.

– В кабине. Уже утонула.

– Жадина. Ни себе, ни драконам. Убийца.

– От убийцы и слышу. Ты что, в грязи утонуть решил? А кто с главой государства собирался договариваться?

– С которой головой?

Дима озадаченно помолчал. Потом выдвинул версию:

– С президентской.

– Не перевелись ещё инопланетяне на земле русской. Договорятся другие.

– А Ларику кто будет спасать?

Вот только не надо мне на совесть давить. Достаточно того, что уже весь хвост мне отдавил не столько своим весом, сколько рюкзаком. Его, кстати, он не забыл прихватить, а мою канистру…

От могучей машины остался прямоугольный островок с ладонь высотой. Я слабо пошевелился. И сразу жижа подступила к брюху, а с ней и мелкие радости жизни вроде пиявок. Некоторые твари были такими мелкими, как драклопы в нашей летней норе, и забрались под чешую. Крылья словно присохли к телу. На мимикрию сил тем более не хватило. Чудес не бывает.

– Не могу, Дима. Не взлететь мне без бензина. Давай прощаться.

– Что ж ты сразу не сказал, зачем бензин нужен? Я не хочу умирать!

До парня, наконец, дошло, что это не игрушечное, а настоящее болото. И гибель – вот она, уже охватывает ноги по колено липкой зловонной жижей.

– Не хочу! – повторил студент, с отвращением сплюнув в жижу.

– Не плюй в болотце – пригодится утопиться.

– Не до смеха, Гор. Мы же тонем! – сделал он великое открытие. И тут же его снова озарило. – Слышь, брат, а спирт вместо бензина тебе поможет? Я в посёлке раздобыл немного медицинского спирта.

Насчёт спирта я ничего не знал. Но мне было всё равно, хоть яд кобры.

– Давай… на посошок перед дорогой к Великому Ме.

Дима поспешно развязал рюкзак, вытащил фляжку.

– За дружбу, брат по разуму! – приподняв сетку на лице, он отхлебнул из фляжки, закусив мгновенно набившейся в рот мошкой.

– За людей и драконов, брат! – воздев переданный мне сосуд, я салютовал миру предсмертной крохотной молнией, тут же рассыпавшейся фонтанчиками – жалкое подражание фейерверкам китайца Юя. Плазмоиды величиной с комара разлетелись огненной пыльцой. Может быть, кто-то из драконов и обратит на такую искорку внимание, и даже прочтёт весть о моей бесславной гибели.

Содержимое фляжки обожгло горло жарче плазмоида. Лёгкие сгорели за компанию, отказавшись дышать. Небо опрокинулось. И разум меня покинул.

В следующий момент я обнаружил себя верхом на одной из тех рифовых скал, которые только что виднелись далеко на горизонте. Человек каким-то чудом уцепился лямкой рюкзака за хвостовой шип и, держась за вторую лямку, болтался в воздухе на двадцатисаженной высоте, как ёлочная игрушка. С его волос, рюкзака и одежды капала густая жижа. Когда он успел искупаться в болоте?

Осторожно подтянув хвост, я взял студента зубами за шкирку. Съёмная шкура угрожающе затрещала, а человек захрипел. Мне не понравились эти звуки. Устроив в расщелине Диму, так и не выпустившего рюкзак, я мимикрировал в «кукурузник», затащил внутрь свою тяжкую ношу. Стоило ему открыть глаза, я поинтересовался:

– Ты не знаешь, как я сюда попал?

– Что ж ты опять врал, Гор? – возмущенно спросил студент, опять забывший поблагодарить меня за спасение. – У тебя есть реактивный двигатель, а ты пешком ходишь. Давно бы уже в Москве были!

– Нет у меня ничего реактивного! Откуда?

Брат по разуму помнил куда больше о нашем перемещении. Оказалось, я, проглотив опустошённую фляжку вместе с пробкой, рванул в небо с безумной скоростью – с огоньком в заднице, выругался Дима – сбросив с себя в болото всё лишнее. То есть, своего названного брата. Тот начал тонуть.

– Я думал, всё, хана. Кха! – студент закашлялся, обтёр рукавом перепачканное грязью лицо. – Но ты заорал, чтобы я накинул на тебя лямку. Три раза пытался меня вытащить, но всё промахивался. Я уже захлёбываться стал. Но ты меня выдернул.

Ничего из рассказанного мне не припоминалось. Я поклялся никогда в жизни по доброй воле не прикасаться к спирту.

Оседлав скалу, торчавшую среди елей, как потерянный Прадраконом зуб, мы поджидали товарняк. Студент уговорил меня открыть люк и сидел, свесив ноги и любуясь панорамой. Каменные столбы вырывались из земли, как застывшие гейзеры. Ветер усилился. Чтобы меня не сдуло с тонкой игольчатой вершины, я уцепился за камень крыльями «кукурузника». Дима оценил:

– Ты выглядишь, как муха на игле. Красиво.

– У тебя странные представления о красоте.

– Тут красиво, – человек хозяйским жестом обвел рукой окрестности. – Странные столбы.

Никак не могу привыкнуть, что мысли у него прыгают, как бешеные блохи. Не успел я задуматься о скалах, вспомнить историю их зарождения, как студент перескочил на другую тему:

– Слышь, брат, и давно вы наблюдаете за планетой?

– Примерно миллиард лет.

– Ё-моё! Сколько? – человек от потрясения едва не вывалился из кабины.

– Это память моего рода. У некоторых драконов наследственная память куда глубже.

– Как это – наследственная? Вы передаете дневники наблюдений по наследству?

– Э-э… да, – соврал я.

Драконы не ведут дневников и не пишут книг. За исключением Горыхрыча. Даже письменность мы изобрели не так давно, веков триста назад с чисто утилитарной целью: для договоров с людьми. Нам самим хватало родовой памяти и плазмоидов. Всё, что знал первый сын Велеса, знал я. При желании каждый из нас мог увидеть Землю такой, какой она представала перед первым драконом, обретшим разум. Я как-то пробовал. И потом долго не мог придти в себя, пока наставник не вытащил мою душу из небытия.