Не любит ее Александр Иванович, хоть удавись! Жену он свою любит, с которой вместе со школьной скамьи, болтают.

Марк, пускай и не красавец, но весьма удачлив и чрезвычайно богат, от нее сбежал, хотя Быстрова и думает, что сама выставила его. Андрей – симпапусечка такая, конфетка сексуальная – тоже удрал от нее, правда, и тут Эмма считает себя инициатором разрыва отношений. Один Сергей оказался из стойких. Влюбился, кажется, в эту треску.

Втрескался в треску! Тут же придумала Марго и рассмеялась одиноким злым смехом.

Вот его Эмма точно сама выставила за дверь. Он жаловался Марго и скрипел зубами, вспоминая, как варил этой неблагодарной бабе диетические супчики и кисели из лесных ягод. Как убирал, мыл, стирал, гладил и как потом был безжалостно изгнан.

– Да за что, не пойму?! – восклицал он с болью, из чего Марго тут же сделала вывод, что ранка-то все кровоточит, не затянулась.

– Да гадкая она просто, Сергунчик, – подсказала ему вчера Марго, когда навещала Сергея на его новом рабочем месте. – Прими это как должное. Гадкая, высокомерная и глумливая.

– Думаешь? – не очень-то поверил он.

– Уверена! – Марго округлила правдиво глаза, в которых отродясь правда не ночевала. – Она ведь глумилась тут в фирме над тобой, когда ты ее пирогами да блинами встречал. Плебеем называла.

– Точно?! – Сергея будто кто под дых ударил, так сделалось в глазах темно. – Неужели могла?! А еще интеллигентной себя считает…

Он прикусил губу, сболтнув про Эмму нехорошее.

Зря он все-таки рассказал этой рыжей толстухе историю своих отношений с Эммой. А как было не рассказать?! Как?! Если Эмма, обнаружив его в этом кабинете, выскочила отсюда, словно ей кто в лицо кипятком плеснул. И тут же в отдел кадров побежала. Там закатила жуткий скандал. Ей прямиком ткнули пальцем в Марго, мол, она привела мальчонку, ее протекция. Эмма бегом к Марго и, стараясь говорить вежливо, попросила парня с рабочего места устранить. Марго, разумеется, отказала, сославшись на высокий профессионализм нового сотрудника, без которого она просто ну никак. А потом к нему с вопросами. И даже за ухо его потрепала.

– Будет тебе наука, гаденыш! – шипела Марго ему в лицо разгневанно. – Решил к Эмме через мою постель вернуться? Я вот тебе!..

Он каялся, просил прощения, говорил, что никогда больше и ни в жизни!..

Он же не знал – наивная душа, что Марго все, все, все о нем знала. У нее вообще хобби было такое, узнавать все обо всех мужиках Эммы Быстровой.

И про Сергея она, конечно, тоже знала. И когда он нечаянно толкнул ее локтем возле супермаркета, она нарочно выронила пакет и позволила потом сопляку обратно проводить ее в магазин, а там разыграла целое представление. И в его кабинете представление разыграла, оскорбилась она будто бы.

Да ее оскорбить и обидеть просто невозможно, потому что ей на все и на всех плевать. Она может ненавидеть совершенно без причины, как вот Эмму, к примеру. Или любить может тоже без причины, это она про всех красивых мужиков вместе взятых.

Ну, имеется у нее эта слабость – имеется. Любит она красивых мужиков. И желает приобщить к своей коллекции новый попавшийся ей на глаза экземпляр.

– Сгубит тебя твоя страсть, Ритка, – не раз вещал отец, когда она рассказывала ему об очередном своем похождении. – Так и знай, сгубит. Вышла бы замуж…

– Папа, о чем ты говоришь!!! – ржала, как лошадь, в ответ Марго, целуя отца в седую макушку. – Какой муж?! Да я его растопчу, как тлю, на второй день!..

– С чем чай-то станешь пить, Ритка? – крикнул ей из кухни отец. – Булка есть, сочник с вечера остался. Утром запеканку делал творожную.

– Тащи все, па. – Марго снова потрепала толстые складки на животе. – Жрать так жрать! Любить так любить…

– Это ты о чем? – не понял отец, таская с кухни тарелки в «залу», как он именовал свою единственную комнату в «хрущевке».

– Да так, ни о чем. – Марго схватила с тарелки сочник и впилась в его подсушенный духовкой до хруста край.

– А что за сюрприз ты Быстровой приготовила, дочка? – снова вспомнил отец неоконченный разговор.

– О-о, па! Это такой сюрприз, что после него она вряд ли когда воскреснет!

– Ты бы поаккуратнее с ней, Ритка. Опасно тягаться с фаворитками своих руководителей.

– С кем?! – Она аж поперхнулась и застыла, выпучив глаза, с оттопыренной щекой, куда успела уже впихнуть почти весь сочник. – С фавориткой?! Да какая она, к черту, фаворитка, па?! Ты… Ты просто не знаешь многого!

– Ты же сама говорила, что Марков ее уважает, – напомнил отец, немного стушевавшись: кажется, сказал что-то невпопад.

– Уважает! Посмотрим, как он ее зауважает, курву эту!!! Да и вообще… – Марго, как удав, протолкнула громадный кусок сочника в горло. Зашипела, закрутила головой, проглотила наконец. – И вообще, она ему не нужна! Он жену свою любит и любить будет всегда. Это даже Эмма знает. И не пытается ничего сделать. Страдает, так сказать, на расстоянии. Благородная… тварь!

– Вот, вот! – Отец поднял в потолок скрюченный артритом палец. – От таких благородных тварей и беды все наши. Они на многое способны!

– Да уж знаем теперь обо всех ее способностях. – Марго прищурила левый глаз.

К слову, глаза ей достались от матери наипрекраснейшие. В них ее отец наглядеться не мог, все время супругу свою покойную вспоминая. То зеленые будто, точно – зеленые на солнце-то. А как разозлится, то карими вмиг делаются. Разве же такое возможно, а? Странности природные просто какие-то. Сейчас вот на него кареглазая Марго смотрела, а еще час назад глаза ее поблескивали, как два умытых росой крыжовника. Чудеса…

– Знаем, па, много чего про нее знаем. Теперь вот только не оступиться. – Марго потянулась к тарелке, на которой, залитая сметаной, покоилась творожная запеканка. – Ну, интуиция меня никогда не подводила, думаю, что и на этот раз поможет быть начеку.

– Хорошо, хорошо, – закивал согласно отец, рассматривая дочь с тревогой, никого ведь, кроме нее, у него нет. – Только прошу тебя, будь осторожнее, Ритка!..

Марго отца любила, очень любила. Но даже ради этой любви не могла отказаться от честолюбивых планов. А когда к честолюбию примешивался еще и финансовый интерес, да какой (!), то отступать она не могла.

– Маргарита, – позвал ее приятный баритон личного секретаря в селекторе, – вы просили напомнить, что к трем часам вам надо быть у Маркова.

– Спасибо, Харитоша, я помню, – отозвалась Марго, послав в селектор воздушный поцелуй. – А не выпить ли нам кофейку перед рингом, а, как считаешь?

– Мигом, Маргарита!

У нее ведь парнишка в секретарях служил, не бестелесная моль, которой Эмма обзавелась. Высокий, стройный молодой человек с великолепным именем Харитон, с умопомрачительной сексуальной неутомимостью, приятной способностью не задавать лишних вопросов и с неиссякаемым аппетитом до денежных средств.

Ох уж эти деньги! Марго была бы осмеяна, признайся она кому-нибудь, что почти равнодушна к деньгам. Ей плевать было, сколько и в какой валюте их у нее в кошельке. Сегодня нет, значит, завтра будут. Никогда не копила, никогда не скупилась. Она и в коммуналке зажилась по этой самой причине, что ей все равно было где жить. Тут ей даже веселее, сколько ископаемых под ногами путается, развлекайся – не хочу.

Она-то деньги не очень жаловала, а вот такие, как Харитоша…

Она ведь не была скупа, так? Так. Она должна была быть щедрой, не правда ли? Совершенно точно. Одаривать, задабривать, заманивать. Она и дарила, манила, отстегивала и на подарок девушке, и на лечение маме, да и просто на новые брюки.

– Не будь я с ними столь щедра, пап, не была бы столь и востребована, – огрызнулась она как-то, когда отец уж и вовсе перешел все границы, ругая ее за транжирство.

– Так уймись! – бушевал он. – Ведь полтинник скоро!

– Не могу, – лыбилась Марго похотливо. – Вот люблю я их, па! Как сахар, как рахат-лукум люблю! С этим я живу, с этим и подохну…

Харитоша вкатил столик на колесах, согнувшись в три погибели. Специально, стервец, задницу свою ей напоказ выставляет. Не иначе денег сейчас начнет просить. Мог бы одну чашечку-то и в руках донести, нет же, стол прикатил, будто она борща полведра попросила.