Он спустился по склону. Первый барак был в точности как все обычные бараки. Стены, крыша, все как надо. Три комнаты, расположенные в ряд, наверное, внутри разделены перегородками из рифленого железа. Дом этот построили не так уж давно. Зато второй, как видно, раньше не служил бараком. Похожий на коробку, старенький домишко, где, наверное, когда-то жил межевой объездчик, сейчас разгородили на четыре отдельные комнаты. Маоли обошел вокруг дома, заглядывая в пыльные, затянутые паутиной окна. В комнате, расположенной наискосок от той, где поселился он, все еще стоял старый очаг: прежде там, по-видимому, была столовая, или, скорее, сообразил он, кухня. Кирпичная труба сохранилась в целости, лишь обкрошилась у края.

Маколи вошел в свою комнату. Пострел по-прежнему спала. Ее лицо стало пунцовым. По временам в груди у девочки начинал клокотать кашель, и тогда все ее тельце судорожно вздрагивало, пока ее не отпускало. Маколи бережно приподнял дочку и, поддерживая ее рукой, стал растирать ей спину и грудь эвкалиптовым маслом. Делал он это очень старательно, чтобы масло хорошо впиталось. Девочка стала дышать ровнее и, почти не успев проснуться, снова погрузилась в забытье.

Днем Маколи еще раз отправился на ферму. Стряпуха оказалась толстой бабой с прыщавым лицом и копной рыжих волос, которые, седея, почему-то становились розовыми, а не белыми. Она безучастно выслушала его, продолжая завязывать фартук. Все, что ему нужно, попросил Маколи, это немного кровяного мяса, сколько ей не жалко. Стряпуха молча поплелась куда-то и вернулась с маленьким газетным сверточком. По-прежнему не говоря ни слова; она сунула его Маколи и отвернулась. Из курятника с миской яиц вышла девушка, которую он видел накануне. Он двинулся в ее сторону. Притворяясь, что его не замечает, она осторожно ступала по скользкой грязи. На ней был зеленый плащ с отброшенным на спину капюшоном.

- Эй, послушай, как насчет курятинки на ужин?

- Спросите у мистера Дрейтона, - ответила она, не глядя на него.

Остановившись у калитки, он смотрел, как девушка подходит к ней, отпирает задвижку. Капельки дождя застряли в ее непокрытых черных волосах. На бархатистой гладкой коже они блестели, как росинки пота. Для аборигенки - очень хороша, подумал он.

Маколи распахнул перед ней калитку.

- Люблю курочек, - сказал он.

Она стрельнула в его сторону черными глазищами, задорно, с вызовом. Потом хихикнула и побежала в дом. Он глянул вслед на ее тощие икры - у этих полукровок, даже самых дебелых, всегда ноги как палки.

Вернувшись к себе, Маколи мелко накрошил в котелок мяса и поставил вымачиваться на часок. Тем временем насобирал по штучке то там, то сям порядком дров. В печь вперемешку с поленьями положил небольшие камни, чтобы подольше сохранялось тепло. Потом поставил вариться на медленном огне мясо. Бульон получился крепкий. Его хватило для Пострела и на этот, и на следующий день. Маколи кормил ее с ложечки, а она сидела, опираясь на подушку, и смотрела прямо перед собой тусклыми безразличными глазами.

А на следующий день на него навалилась тоска. Скука смертная, а тут еще девчонка никак не поправится. Хмуро, дождь моросит, кругом мокрятина, от каждой тряпки разит сыростью - осточертело ему все это. Он зарос густой щетиной, глаза стали злыми.

Успокоился он, лишь когда увидел Дрейтона, направлявшегося верхом на лошади в его сторону.

Дрейтон остановил лошадь у дверей барака. На нем был черный клеенчатый плащ. Лицо розовое, свежее.

- Ну, как у тебя дела-то?

Маколи кивнул, что все, мол, в порядке. Он оперся плечом о дверной косяк.

- Уигли еще не вернулся?

- Послезавтра будет. Утром звонил. Я сказал ему насчет тебя.

- А он что?

- Считает, тебе стоит подождать тут.

- Хорошо.

Пострел закашлялась так сильно, что казалось, вот-вот задохнется. Потом, когда кашель отпустил ее, жалобно захныкала. Дрейтон встревоженно подался вперед и заглянул в комнату.

- Что, совсем ее скрутило?

- Поправится, - сказал Маколи. Ему не понравилось, что Дрейтон так всполошился.

- Дети болеют не то что взрослые, верно? - сочувственно и в то же время озабоченно сказал старик. - Нужно тебе что-нибудь? Харчи? Лекарство?

- Может, завтра снова что останется на кухне, так я бы взял. Ей кровяное мясо хорошо. И если ключ дадите, я подберу себе кое-какие кастрюли в кладовке.

Дрейтон кивнул.

- Наверно, я к тебе еще сегодня заверну, а нет - завтра утром.

- Ладно. Почитать не дадите чего?

В половине пятого Дрейтон привез ему пачку газет и журналов и большой кусок парной говядины. Он дал Маколи ключ от кладовки и разрешил стряпать в комнате, где стоит очаг. Затем уехал. Маколи торжественно дал себе слово вечно помнить его благодеяния и уныло принялся готовить ужин. Как всегда, сперва накормил Пострела, растер ее маслом и лишь после этого поел сам.

Вечером он, листая журналы, лежал на койке, но не мог сосредоточиться. Что-то ему мешало, а что - он не знал. Он сел и свернул самокрутку. Взял газету. Тут же отложил ее. Потянулся, встал, пошел, к дверям. Ему не сиделось на месте. Ожидание, неопределенность, досада взвинтили его до предела, - он просто кипел.

Он вышел на кухню. Дрова горели неярким пламенем; над ними булькал котелок. Маколи перевернул в котелке мясо и снова накрыл его крышкой. Подбросил в очаг несколько полешек. Вскипятил себе кружку чаю. Дождь лил без передышки; ветер свистел, порывами обрушиваясь на барак. Он сел на ящик возле очага и протянул к язычкам пламени ладони. Тоскливо было у него на душе.

Так сидел он, хмурый, задумчивый, когда кто-то постучал в открытую дверь. Он резко повернулся, привскочил… на пороге стояла давешняя чернявая девушка в том же зеленом плаще и с фонарем в руке. Не понимая, что ей тут понадобилось, он пошел к дверям, настороженный, удивленный. Сверху вниз заглянул ей в лицо. Девица чем-то надушилась.

- Вот, принесла тебе, - выпалила она скороговоркой. - Мистер Дрейтон велел.

Он взял журналы, которые она принесла, потом снова посмотрел на девушку и встретился с ее зовущим взглядом. Только глаза ее манили. Лицо было строгим, серьезным. Он почувствовал, как ее возбуждение передается ему, как бы окутывая их обоих одной сетью. Голос его прозвучал глухо.

- Дрейтон не посылал тебя, - сказал он.

- Нет, послал.

Она сбросила капюшон. В ее волосах алела яркая ленточка. Он еле сдерживал себя, охваченный острым, как голод, желанием.

- Дрейтон был тут сегодня. Он мне привез столько журналов - за год не прочитаешь. Чего ради ему присылать тебя? Ты сама пришла.

Теперь уже и лицо ее ничего не скрывало - на нем было то же выражение, что в глазах.

- Ну, чего ты приперлась?

Страсть закипала в нем все сильней, и ему приятно было сдерживать себя, тянуть волынку.

- Я тебе не нравлюсь, - сказала девушка. - Я уйду.

- За этим ты пришла?

Он прижал ее к себе и сам жадно прильнул к ней, нашел губами ее губы и впился в них, таща ее за собой в комнату. Ее мягкая увертливость разожгла его еще сильней. Он чувствовал, как она упирается, и совсем расходился. На мгновение ему почудилось, что она противится всерьез. Но это опасение тут же прошло. Она стала вдруг податливой, послушной, как кошечка, которая ластится, выпуская коготки, ее глаза светились торжеством, губы были призвывно полуоткрыты. И вся его досада, вся тоска взорвалась вспышкой страсти.

Он отполз и сел на ящик, обхватив руками голову. Когда она стала поглаживать его по волосам, он даже не посмотрел в ее сторону.

- Тебе хорошо было со мной? - спросила она. Он не ответил.

- Все мужчины говорят, что со мной хорошо. Белые мужчины, симпатичные, как ты. Я с черной швалью дела не имею. Плюю на них. - И со злостью добавила: - Кто они мне?

Она тихо, воркующе засмеялась.

- Мужчины сильные, как быки, и грубые, а то вдруг делаются, как ягнята. Чудно!