— Вы полагаете, он оставил все в каком-нибудь отеле, где останавливался?

Том покачала головой.

— Нет, Дерватт так не поступил бы. Бернард считал, что Дерватт, по-видимому, уничтожил все следы своего пребывания в Зальцбурге. Выписался из отеля и как-то избавился от своих вещей… — даже не знаю, как это можно сделать, — может быть, выкинул их в мусорный бак или бросил вместе с чемоданом в реку. В Зальцбурге это нетрудно — особенно если он сделал это в ночь перед самоубийством, когда было темно.

Инспектор помолчал.

— Вы не думали, что Бернард мог пойти в лес на то же место и броситься с того нее утеса, что и Дерватт?

— Да, думал, — ответил Том. Такая возможность действительно приходила ему в голову. — Но вчера я не мог заставить себя вернуться туда. Может быть, и надо было это сделать. Может быть, надо было как следует поискать Бернарда в городе. Но я не верил, что найду его, я был убежден, что он покончил с собой.

— Но все это означает, что Бернард Тафтс, вполне возможно, еще жив, не так ли?

— Да, разумеется.

— У него были при себе деньги?

— Если и были, то очень немного. Я предложил ему взять сколько-нибудь у меня в долг три дня назад, но он отказался.

— Что Дерватт сказал вам по поводу исчезновения Мёрчисона?

Том подумал.

— Это беспокоило его. Он говорил о том, что быть знаменитым — это тяжкая ноша. Он не любил славу и считал, что именно она послужила причиной смерти человека — Мёрчисона.

— А к вам Дерватт относился по-дружески?

— Да. По крайней мере, я не чувствовал никакой враждебности. Правда, мы были наедине с ним всего раз или два, и очень недолго.

— Он знал, что вы дружили с Ричардом Гринлифом?

Тома пробрала дрожь. Он надеялся, что инспектор этого не заметил. Он пожал плечами.

— Не имею понятия. Он никогда не говорил об этом.

— А Бернард? Он тоже не упоминал это имя?

— Нет.

— Согласитесь, несколько странно, когда трое ваших знакомых — Мёрчисон, Дерватт и Бернард — неожиданно исчезают друг за другом. А раньше таким же образом исчез Ричард Грин-лиф. Тело его так и не было найдено, насколько мне известно. И тогда же был убит его друг — кажется, его звали Фредди… — фамилии я не помню.

— Фредди Майлз, по-моему, — сказал Том. — Но что касается Мёрчисона, то я не могу назвать его своим знакомым, мы едва знали друг друга. Да и Фредди Майлза тоже. — Хорошо хоть Уэбстер вроде бы не догадывается, что это он притворялся Дерваттом, подумал Том.

Вошли Элоиза с мадам Аннет. Мадам Аннет катила сервировочный столик, на котором стояли тарелка с бутербродами и бутылка вина в ведерке со льдом. :

— Вот и закуска! — произнес Том. — Я не спросил вас, инспектор, договорились ли вы с кем-нибудь насчет обеда, и решил, что это небольшое…

— Я договорился с полицейскими из Мелёна. — На лице Уэбстера промелькнула улыбка. — Надо будет им позвонить. И я хочу оплатить телефонные звонки, которые я делал от вас.

Том замахал руками в знак протеста.

— Спасибо, мадам, — сказал он мадам Аннет. Элоиза предложила инспектору чистую тарелку с салфеткой.

— Бутерброды с омарами и крабами. С омарами — вот эти, — указала она.

— От такого угощения отказаться невозможно, — отозвался инспектор, взяв по одному бутерброду каждого вида. Однако это не отвлекло его от дел. — Необходимо связаться с полицией Зальцбурга, — сказал он. — Придется делать это через Лондон, так как я не знаю немецкого. Пускай они поищут Бернарда Тафтса. А завтра, наверное, надо будет съездить туда. Вы свободны завтра, мистер Рипли?

— Да, конечно.

— Вы должны показать нам это место в лесу, чтобы мы могли раскопать могилу. Дерватт был английским подданным. А впрочем, так ли на самом деле? — Уэбстер улыбнулся с набитым ртом. — Но я очень сомневаюсь, чтобы он принял мексиканское гражданство.

— Мне не приходило в голову спросить его об этом, — сказал Том.

— Все-таки было бы желательно выяснить, что это за безымянная заброшенная деревушка, в которой он проживал. Вы не знаете хотя бы, какие города там есть поблизости?

— Дерватт никогда не делал никаких намеков, — улыбнулся Том.

— Интересно, что будет с его домом, — продолжал инспектор. — Есть ли кому о нем позаботиться? Может быть, у Дерватта была договоренность с каким-нибудь адвокатом, который предпримет какие-то шаги, узнав о его смерти?

Вопрос Уэбстера повис в воздухе. Тому нечего было ответить. Возможно, инспектор высказывал свои предположения в надежде, что Том даст ему какой-нибудь ключ? В Лондоне, в обличие Дерватта, Том сказал Уэбстеру, что у него мексиканский паспорт и что он живет там под другим именем.

— Как вы думаете, — продолжал Уэбстер, — может быть, Дерватт прибыл в Англию и жил там с фальшивым паспортом? Точнее, с английским паспортом, но под фальшивым именем?

— Я так и считал, — ответил Том спокойно.

— Так почему бы ему и в Мексике не жить под вымышленным именем?

— Да, действительно. Я никогда не думал об этом.

— И под тем же вымышленным именем он переправлял свои работы в Англию.

Том молчал, показывая, что это его не интересует.

— В Бакмастерской галерее должны знать это. Элоиза предложила инспектору еще бутербродов, но он отказался.

— Я почти уверен, что они не скажут мне правды, — сказал Уэбстер. — А если Дерватт посылал им картины от своего имени, то его мексиканское имя они могут и не знать. Однако в Англию он прибыл, скорее всего, с чужим паспортом, потому что никаких данных о пересечении границы Дерваттом мы не имеем. Вы разрешите мне позвонить в полицию Мелёна?

— Ну разумеется, — сказал Том. — Может быть, вы хотите поговорить с аппарата в моей комнате? Уэбстер ответил, что аппарат в гостиной его вполне устраивает. Посмотрев номер в своей записной книжке, он вступил в переговоры с оператором на своем безупречном французском. Он попросил соединить его с комиссаром полиции.

Том разлил вино в два бокала. Элоиза предпочитала другую марку.

Уэбстер спросил комиссара, нет ли у них каких-либо новостей о Мёрчисоне. “Какие могут быть новости?” — подумал Том. Инспектор сказал, что миссис Мёрчисон остановилась в лондонском отеле “Коннот” в ожидании каких-либо известий, и если у полиции Мелёна будет что-нибудь новое, пусть они сообщат это в управление Уэбстера. Спросил он и о пропавшей картине, “L'Horloge” [80], но о ее судьбе тоже ничего не было известно.

Инспектор положил трубку. Тому хотелось спросить, как идут поиски Мёрчисона, но было бы неучтиво показывать, что он слушал, о чем говорит инспектор по телефону.

Уэбстер настаивал на том, чтобы отдать Тому пятьдесят франков за телефонные разговоры.

От повторения дюбонне он отказался, объяснив, что пил главным образом для того, чтобы попробовать вино.

Том понимал, что инспектора занимает вопрос, что именно скрывает Том Рипли, в чем и насколько он виновен и в чем его интерес. Ясно, что никто не станет убивать двоих или даже троих людей только ради того, чтобы не обесценились две висящие у него в гостиной картины. А если даже Уэбстер станет расследовать дела компании по производству художественных материалов, от которой Том получал ежемесячные дивиденды, то они пересылались на счет банка в Швейцарии без указания имени, по цифровому коду.

Как бы то ни было, но на следующий день ему предстояло сопровождать полицейских в Австрию.

— Вы не могли бы вызвать для меня такси, мистер Рипли? — попросил его Уэбстер. — Я не помню их телефона.

Том позвонил в таксомоторный парк Вильперса. Они пообещали тотчас же прислать машину.

— Вечером я позвоню вам насчет завтрашней поездки, — сказал инспектор. — Как лучше всего доехать до Зальцбурга?

Том объяснил ему, что надо сделать пересадку во Франкфурте либо лететь до Мюнхена, а оттуда добираться до Зальцбурга автобусом. Ему говорили, что это быстрее, чем ждать самолета во Франкфурте, но надо было проверить по телефону. К тому же из Лондона должен был прилететь коллега Уэбстера, чтобы ехать вместе с ним в Австрию, так что все это требовало уточнения.