— Увлекаюсь историей, — ответил Том небрежным тоном, — изучаю немецкий. Да и французский-то у меня еще далек от совершенства. Ну, еще люблю возиться в саду — он у нас довольно большой. Кроме того, немного занимаюсь живописью — просто для развлечения.
В три часа они были в Орли. Том отправился на местном автобусе-подкидыше в гараж за своей машиной, а затем подобрал Мёрчисона с багажом на стоянке такси. Здесь было теплее, чем в Англии; солнце сияло вовсю. Том проехал через Фонтенбло, чтобы Мёрчисон мог посмотреть на замок, который он не видел уже лет пятнадцать. В Вильперс они приехали примерно в половине пятого.
— А тут мы обычно все покупаем, — указал Том на бакалейную лавку на главной улице.
— Очень симпатичное местечко — не испорчено цивилизацией, — прокомментировал Мёрчисон, а увидев Бель-Омбр, воскликнул: — Да у вас просто грандиозный дом! Он по-настоящему красив!
— Сейчас что, вот если бы вы видели его летом… — скромно отозвался Том.
Мадам Аннет, услышав шум мотора, вышла встретить их и принять багаж, но Мёрчисон не мог допустить, чтобы она таскала что-нибудь более тяжелое, чем сумки с бутылками и сигаретами.
— Дома все в порядке, мадам Аннет? — спросил Том.
— О, да. Приходил даже сантехник и починил туалет.
Том вспомнил, что в одном из туалетов протекал бачок.
Они вдвоем провели Мёрчисона в его комнату с ванной. Вторая дверь из ванной вела в спальню Элоизы. Том объяснил, что его жена в данный момент в Греции с друзьями. Он оставил Мёрчисона умываться с дороги и распаковывать вещи и сказал, что будет ждать его в гостиной. Мёрчисон между тем уже с интересом разглядывал гравюры, развешенные на стенах.
Спустившись, Том попросил мадам Аннет заварить чай и преподнес ей бутылку туалетной воды “Лейк мист”, купленную в Хитроу.
— О, мсье Тоом, соmmе vous etes gentil! [19]
Том улыбнулся ей. Мадам Аннет всегда была так искренне благодарна, что это не могло не вызывать ответную благодарность. А как tournedos? — спросил он. — Удались сегодня?
— Ah, oui! [20] А на десерт — mousse аu chocolat [21].
Том прошел в гостиную. Мадам Аннет включила отопление и расставила повсюду цветы. В гостиной был камин, но Тома так завораживал огонь, что он мог смотреть на него подолгу, не отрываясь, а потому решил сейчас не разводить его. Он стал разглядывать “Человека в кресле” над камином и даже подпрыгнул от удовольствия, доставляемого и самой картиной и сознанием, что созерцаешь что-то знакомое и близкое. Бернард все-таки молодец. Правда, пару раз он оплошал с соответствием картин определенному периоду, но кому нужны эти периоды? Вообще-то было бы логично поместить на почетном месте над камином “Красные стулья” — вещь, написанную самим Дерваттом. То, что он предпочел повесить здесь подделку, очень хорошо характеризовало его самого, подумал Том. Элоиза не подозревала, что “Человек в кресле” — фальшивка; она не была в курсе их аферы с подделками. Да и к живописи она проявляла умеренный интерес. Если она и любила что-нибудь по-настоящему, так это путешествия, экзотические блюда, новые туалеты. Содержимое двух платяных шкафов у нее в спальне напоминало международный музей костюма — не хватало только манекенов. У нее были тунисские жилеты, мексиканские отделанные бахромой жакеты без рукавов, греческие мешковатые солдатские бриджи, в которых она выглядела неотразимо, и украшенные шитьем китайские блузки, купленные в Лондоне.
Тут Том вдруг вспомнил о графе Бертолоцци и подошел к телефону. В принципе он предпочел бы не упоминать имени графа при Мёрчисоне, но, с другой стороны, он не замышлял ничего плохого, и действовать в открытую было, возможно, и лучше. Том позвонил в миланскую справочную службу, узнал номер отеля и дал его французской телефонистке. Она сказала, что соединение может занять полчаса.
Тем временем спустился Мёрчисон. Он переоделся в серые фланелевые брюки и зеленый с черным твидовый пиджак.
— Ах, жизнь на природе, вдали от шума городского! — воскликнул он, излучая удовольствие. Тут он заметил на противоположной стене “Красные стулья” и направился к ним, чтобы рассмотреть как следует. — Да, это шедевр… Подлинный Дерватт!
Это правда, подумал Том, и волна гордости охватила его, что, на его взгляд, было немного глупо.
— Да, я люблю эту картину, — сказал он.
— Я слышал о ней, если мне не изменяет память. Название звучит знакомо. Поздравляю вас, Том.
— А вот “Человек в кресле”, — кивнул Том на противоположную стену.
— Ага, — произнес Мёрчисон уже совсем другим тоном и подошел поближе. Том заметил, как вся его высокая, плотная фигура сосредоточенно напряглась. — Сколько ей лет?
— Приблизительно четыре года, — ответил Том абсолютно правдиво.
— Простите за нескромный вопрос: сколько вы за нее заплатили?
— Четыре тысячи фунтов. Еще до девальвации. — В долларах примерно одиннадцать тысяч двести.
— Мне очень нравится, — кивнул Мёрчисон. — И видите, тот же фиолетовый цвет. Правда, немного, но смотрите сами. — Он указал на нижнюю часть кресла. Картина висела высоко, и камин мешал Мёрчисону дотянуться до нее, но Том все равно понимал, какой именно фиолетовый мазок он имеет в виду. — Чистый кобальт фиолетовый. — Мёрчисон вернулся к “Красным стульям” и стал разглядывать картину с расстояния в десять дюймов. — И тут она же, а картина гораздо старше.
— Так вы думаете, “Человек в кресле” — подделка?
— Да. Как и мои “Часы”. Другое качество. С “Красными стульями” не сравнить. Качество — это свойство, которое не определишь с помощью микроскопа. Но оно чувствуется в картине со всей несомненностью. И так же несомненно, что здесь чистый кобальт.
— Но это может означать, — возразил Том невозмутимо, — что Дерватт попеременно использует чистый кобальт и ту смесь, о которой вы говорили.
Мёрчисон, нахмурившись, покачал головой.
— Я так не думаю.
Мадам Аннет вкатила сервировочный столик с чайными принадлежностями. Одно из колес слегка поскрипывало.
— Voila le the [22], мсье Тоом.
Мадам Аннет приготовила к чаю плоские пирожные с коричневой глазурью. Они были еще теплые и издавали запах ванили, похожий на аромат роз. Том разлил чай.
Мёрчисон опустился на диван. Казалось, он даже не заметил, как входила и выходила мадам Аннет. Он, как зачарованный, не отрываясь смотрел на “Человека в кресле”. Затем он перевел взгляд на Тома, поморгал, улыбнулся, и лицо его опять приняло приветливое выражение.
— Вы мне, наверное, не верите. Это ваше право.
— Я не знаю, что сказать. Что касается качества, то я действительно не вижу разницы. Может быть, я недостаточно в этом разбираюсь. Если вы покажете свою картину эксперту, то я доверюсь его мнению. Кстати, можете взять в Лондон и “Человека в кресле”, если хотите.
— Да, разумеется, я хотел бы. Я дам вам расписку и даже застрахую ее для вас, — добавил Мёрчисон со смехом.
— Об этом можете не беспокоиться. Она застрахована.
За чаем Мёрчисон стал расспрашивать Тома об Элоизе — чем она занимается, есть ли у них дети. Детей нет. Элоизе двадцать пять лет. Нет, Том не думал, что иметь дело с француженками труднее, чем с другими женщинами, но они твердо знают, что к ним следует относиться с уважением. Эта тема быстро иссякла, поскольку каждая женщина хочет, чтобы к ней относились с уважением, и хотя Том знал Элоизу очень хорошо, он не мог выразить словами, чем она отличается в этом отношении от всех других.
Раздался телефонный звонок. Том сказал:
— Простите, я лучше поговорю из своей комнаты, — и взбежал по лестнице наверх. В конце концов, Мёрчисон мог подумать, что у него какие-то секреты с женой.
— Алло? — сказал Том, — Эдуардо? Как у вас дела? Я очень рад, что дозвонился до вас… Да, дошли слухи. Один из наших общих друзей позвонил сегодня из Парижа и сказал, что вы в Милане… Так вы можете заехать ко мне? Вы обещали.
