Сообщение, переданное с Патрульной базы, вызвало настоящий переполох на Центральной Станции. О нем, минуя Совет Капитанов, было немедленно доложено самому Адмиралу Эскадры, ибо тот, кто отвечает за безопасность Севира, обо всем должен узнавать первым.

А известие и в самом деле заслуживало внимания. В расположение базы был доставлен спасательный шлюп торов, на борту которого находился севир, курсант военной школы, два года назад пропавший во время учебного полета с наставником. И хотя срок для их возвращения истек совсем недавно, обоих считали погибшими с того дня, когда они не вышли на контрольный сеанс связи. И вот оказалось, что мальчишка жив и, по его словам, успел побывать в плену, бежал оттуда на захваченном шлюпе и каким-то чудом добрался домой. История неправдоподобная, а потому - подозрительная. Возможно, это новая хитрость землян. А мальчишка - шпион, биоробот, зомби, которого они подослали. Кто знает, с какой целью?… Он опасен. Он - враг! И должен быть уничтожен, даже если это только предположение. Потенциальную угрозу истребляют в зародыше, чтобы она не превратилась в реальную…

Так в одночасье решилась судьба Гельма. И если приговор не был приведен в исполнение сразу, то лишь потому, что Адмиралу пришла идея лично допросить «агента торов».

На Патрульную базу был послан приказ срочно доставить «изменника» на Севир вместе со спасательным шлюпом, на котором он прибыл. И Зорган, услышав столь категоричную формулировку, понял, что парнишка обречен. Обречен независимо от того, что скажет о Земле и землянах. Спасти его невозможно. А он-то, старый дурак, давал ему «мудрые» советы, призывая к осторожности! Видно, забыл главный закон Севира: «Все чужое - враждебно. Бдительность - прежде всего!»

«Что теперь делать? Предупредить Гельма о том, что его ждет? Сказать: «Готовься к смерти» - и отнять последнюю надежду? Нет, это слишком жестоко. Уж лучше ложь во спасение… Пусть думает, что у него был выбор, и гордится тем, что избрал дорогу борьбы. Пусть верит, что жертва его не напрасна…»

Время отлета неумолимо приближалось: приказ Адмирала следовало выполнять без проволочек. И Зорган, пряча глаза, проводил Гельма к шлюпу, который минуту спустя понесет его навстречу гибели.

– Прощай, Гельм. Удачи тебе! - сказал нарочито бодро, а лицо скривилось, словно от боли. Хотелось выть от отчаяния и тоски…

«Прости, мальчик, что не смог тебя уберечь. Нет у меня ни силы, ни власти. И смелости тоже нет. Потому и не смею вмешаться, разделить твою судьбу. И остаюсь на базе, чтобы не видеть, каков будет конец…»

Он знал, что никогда не простит себе этой слабости и память о сыне Лурга будет мучить его по ночам. Но слишком сильна была привычка повиноваться. Сильнее его самого.

«Домой… Домой!… Скоро я увижу Севир», - думал Гельм, но почему-то не испытывал той бурной радости, какую представлял себе еще в плену, мечтая о возвращении. Он был возбужден, чувствовал легкий озноб и какое-то мрачное нетерпение. Он желал этой встречи с родной планетой, ждал ее, стремился приблизиться - и страшился, хорошо сознавая, что увидит Севир совсем другими глазами.

«Что со мной, Лург? Я боюсь… Боюсь возвращаться! Зачем я затеял все это? Во имя чего?! Безумец! Глупец!… Но теперь слишком поздно… Ничего нельзя переиграть…»

Он сам выбрал свою судьбу, оставил Землю ради Севира. А теперь Севир отвергнет его, как парию, как чужака… Там, на Земле, готовя побег, Гельм, конечно же, знал, что обрекает себя на вечное одиночество. Знать-то знал, но почувствовал это только сейчас. И испугался. И зажмурил глаза, по-детски прячась от страха. С ним уже было такое однажды - в то памятное мгновение, когда он впервые увидел торов. Но тогда все было иначе: беспомощный, безоружный, он оказался лицом к лицу с врагами. А теперь боится своих…

Поглощенный своими переживаниями, он не обращал внимания на сопровождающих, число и вооружение которых внушало невольное подозрение, что это не просто охрана, а самый настоящий конвой. Спасибо, наручников не надели. Видимо, Зорган распорядился - на прощание, в обход всех инструкций, в который раз рискуя собственной головой, не говоря уже о карьере. Еще неизвестно, как посмотрит на это Адмирал, когда ему доложат. Сочувствие предполагаемому изменнику - страшное преступление. А в полученном приказе ясно сказано, что Гельма считают таковым. Впрочем, была объективная причина: на базе никто не знал, как управлять шлюпом, и Гельму пришлось вести его самому. Наручники, несомненно, только усложнили бы и без того двусмысленную ситуацию.

Но, как бы там ни было, Гельм приближался к цели и вот наконец ступил на поверхность Севира, под свет изумрудного солнца.

Он не успел насладиться родным полузабытым пейзажем, в котором даже после знакомства с Землей виделась ему мрачная красота. Сразу с космодрома его повезли в резиденцию Адмирала - по секретному скоростному туннелю, в закрытом фургоне, словно преступника.

Конвой сменился. Это были уже не ребята с Патрульной базы, сопровождавшие его до Севира, но люди, чья служебная принадлежность не вызывала сомнений - хотя бы потому, что они живо напомнили Гельму четырех амбалов, когда-то доставивших его на остров к Бергу. Очевидно, этот вид деятельности накладывает одинаковый отпечаток на всех, независимо от того, на какой планете им занимаются.

Только у самого входа в огромные апартаменты Гельм понял, куда его ведут. Два года назад эта догадка повергла бы его в священный трепет: такое благоговение внушал Адмирал воспитанникам летной школы. Никто на Севире не был предан ему так, как они. Ведь он был для них почти Богом, потому что прошел тот же путь, который предстояло пройти им всем - от Волчонка до Звездного Аса, а если повезет - капитана в Серебряной Эскадре. Шаг за шагом, ступенька за ступенькой.

Звание Адмирала было вершиной, к которой в мыслях стремился каждый, но никогда не посмел бы сказать об этом вслух. А он не только стремился, он - достиг. Потом и кровью, талантом и волей. Сам, от начала и до конца. Он был таким же сиротой, как они, и мог рассчитывать только на себя. Став Адмиралом, он превратился для них в кумира, и каждый хотел походить на него.

Когда-то и Гельм страстно желал этого, пока холодное и властное лицо, знакомое лишь по портретам, не потускнело в его сознании, вытесненное образом Пурга. А потом новые мысли и знания, приобретенные на Земле, окончательно развенчали Непогрешимого Вождя и Героя. И теперь, стоя на пороге мрачного кабинета, похожего на рубку боевого корабля, с приборами ближней и дальней связи, Гельм испытал лишь легкое волнение, и то потому, что здесь должна была решиться его судьба. Но сам человек, во власти которого оказалось ее решение, не вызывал у него никаких чувств, кроме тревожного любопытства.

Выглядел Адмирал старше, чем на портретах, но был подтянут и жилист, и форменная куртка сидела на нем как влитая. Небрежным жестом отослав охрану, он тоже разглядывал Гельма - бесцеремонно, в упор, надменно-безжалостным взглядом. Он привык, что перед ним опускают глаза, и ждал от юнца покорности и страха, как вправе был ждать от любого севира, - но только не от побывавшего на Земле.

– Вот ты какой, Волчонок Гельм, - вымолвил наконец, так и не заметив в его лице должного почтения.

– Пилот Гельм, с вашего позволения, - спокойно поправил юноша, прямо и с достоинством глядя ему в глаза.

– Я вижу, ты многому научился… за это время, - мрачно процедил Адмирал.

Независимость, с какой держался этот подкидыш, граничила с дерзостью, но - странное дело! - мальчишка начинал ему нравиться. Поэтому он сдержал гнев и даже улыбнулся нахальному юнцу, но улыбка вышла почти угрожающей.

– У меня были хорошие учителя, - с вызовом ответил Гельм: его пытались запугать, а этого он не любил.