– Турисаз! – казалось, кричал он.

Человек пролетел на площадью и снова приблизился к окну, и Гектор опять отскочил, но на сей раз человек летел уже немного выше окна, по спирали поднимаясь вверх. Гектор не увидел его, а лишь услышал разнесшийся эхом страшный вопль. Гектор встал и увидел его у противоположной стороны площади. Теперь человек летел довольно высоко от земли и продолжал подниматься еще выше.

Гектор не знал, по какой причине он принял свое решение, потому ли что он работал в университете или потому что был начинающим писателем – впоследствии он старался не думать об этом, – но он схватил рацию и выбежал на улицу, низко пригнувшись. Ледяной пронизывающий ветер прижимал форму Гектора к ногам и груди, а над ним и по всей площади смыкалась страшная тьма, скрывая ночное небо и даже здания, расположенные на противоположной стороне площади. Желтоватые огни вокруг площади мигали тусклым огнем, а статуи по краям площади отбрасывали во все стороны страшноватые тени.

А над сгущавшейся тьмой, вращаясь все быстрее и поднимаясь все выше, с каждым разом сужая круги спирали, летел маленький человечек в твидовом костюме. Его слабый голос был теперь едва слышен поверх воя арктического ветра. Он взывал о помощи на языке, который охраннику был совершенно не знаком. Гектор одной рукой прижал рацию к груди, а другой закрылся от ветра, дувшего с нарастающей силой. Прищурившись, он пытался разглядеть маленькое пятнышко в твидовом костюме, которое теперь вращалось вокруг собственной оси высоко над центром площади.

– Пресвятая Мадонна, спаси меня, – прошептал Гектор, и слова его подхватил сильный порыв ветра.

И вдруг, словно кто-то внезапно решил отключить его, ветер прекратился. Все еще глядя вверх, Гектор снова увидел маленькое пятнышко. Оно начало падать, не вертикально вниз, а под углом, ногами вперед по направлению к площади. Огни на площади замигали, Гектор прижался к стене здания, прикрыл лицо рукой, наблюдая за тем, как несется вниз маленький человечек, издавая последний долгий жуткий вопль ужаса.

С тошнотворным глухим стуком он врезался в одну из статуй, находившуюся у края площади. Гектор сморщился и закрыл глаза, но сразу же снова открыл их, ожидая увидеть, как мертвое тело отскочит от тротуара или по крайней мере свалится с пьедестала. Ничего этого не произошло, человек просто повис на статуе с запрокинутой назад головой и безжизненно болтающимися конечностями.

Гектор медленно пошел по площади, ухватившись обеими руками за рацию. Ноги у него так сильно дрожали, что ему даже казалось, что он не сможет дойти до противоположной стороны. Пока он шел, тьма, опустившаяся на площадь, рассеялась, и стала видна бледная штукатурка других зданий. В небе тьма тоже рассеивалась, разделяясь на маленькие обрывки темных облаков и открывая взгляду привычное мерцание звезд и бархатистую темноту ночного неба.

– Центральная площадь, ответьте! – рявкнула рация. Гектор нащупал нужную кнопку.

– Говорит Гектор, – выдохнул он. – Пришлите сюда кого-нибудь.

– Центральная площадь, вам нужна помощь? – спросил диспетчер.

– Помощь нужна, но не мне, – прошептал Гектор в рацию и отключил ее.

Дойдя до края площади, он наступил на какой-то хрупкий предмет и раздавил его. Гектор остановился, приподнял ногу и увидел пару маленьких линз. Отбросив их, он взглянул на статую.

Виктор Карсвелл свисал со статуи Джима Боуи, пронзенный воздетым кверху кинжалом героя Аламо. Гектору показалось, что он видит иллюстрацию к книге, которую он читал за едой. Конечно, нельзя было сказать, что Карсвелл вывернут наизнанку, но у него был практически вспорот живот. Кинжал не просто пронзил его насквозь, он рассек его от паха до ключицы. Из образовавшейся широкой полости поднимался пар, словно от гуся, которого только что вытащили из духовки, и его потроха свисали сверкающими полосами в свете уличных ламп. Виктор Карсвелл сам себя сервировал самым жутким образом. Бронзовое лезвие разрезало бы его и дальше, если бы не упрямый узел галстука-бабочки. Профессор повис на шее, кончик кинжала Боуи пришелся ему как раз под подбородок. Голова его была запрокинута, а взгляд вылезших из орбит и уже ничего не видящих глаз был устремлен в небо.

Чтобы не потерять сознание, Гектор Кирога опустился на колени и потом некоторое время еще сидел, скрестив ноги, на холодном асфальте. Он закрыл глаза и пытался дышать как можно глубже, хотя грудь ему сжимал сильнейший спазм. Он перекрестился, подумав, что, возможно, и не стоит посвящать свою жизнь «ужастикам». Наверное, все-таки лучше заняться вестернами.

Известие о гибели Карсвелла дошло до Вирджинии Даннинг днем позже. А в тот день вместо того, чтобы прямо с конференции возвращаться в Техас, она решила навестить мать в Берите, в Миннесоте. Так и не убедив мать в том, что в ее жизни все складывается превосходно, она легла спать в своей старой детской и проспала восемнадцать часов подряд. Проснувшись утром, она тоже еще ничего не знала о смерти Карсвелла, не знала практически до самого вечера, когда, сидя за ужином, они смотрели по телевизору один из самых любимых маминых новостных дайджестов «желтой» прессы. И вот там-то, сразу после сообщений о том, как герцогиня Йоркская лизала ноги какому-то миллионеру в Монако, и о похищении известной звезды «мыльных опер» инопланетянами прозвучало следующее: «Выпотрошенный профессор: загадочная смерть ученого в Штате Одинокой Звезды». Затем последовали не совсем четкие кадры любительской съемки постоянно вздрагивающей камерой – свисающие откуда-то профессорские икры в шерстяных носках, раздавленное пенсне – и больше практически ничего…

– Они, кажется, сказали, что это случилось в Ламаре? – спросила мама Вирджинии. – Там, где ты преподаешь?

– Нет, мама, – откликнулась Вирджиния. – Я совершенно уверена, что они назвали Колледж-Стейшн. Ничего подобного в Ламаре произойти не может.

Вернувшись в Техас, Вирджиния попыталась дозвониться до Беверли, но автоответчик сообщил ей, что номер Беверли изменился. Механический голос прочитал новый номер с кодом местности, которая Вирджинии была совершенно неизвестна. Она подумала, что следует записать его, однако, пока искала карандаш и бумагу, номер полностью вылетел у нее из памяти. Она собиралась еще раз набрать старый номер и попытаться дозвониться до Беверли, но так никогда этого и не сделала.

У Карсвелла не было семьи, и он не оставил завещания. Факультет не знал, как поступить с его бумагами и библиотекой. В конце концов книги передали университету, часть из них оказалась в отделе редких книг университетской библиотеки, остальные распродали. Когда же до Вирджинии дошли слухи о том, что университетские власти не могут найти человека, который согласился бы просмотреть бумаги Карсвелла для архива, чтобы отобрать существенное, она сразу же предложила свои услуги. И в результате просидела рождественские каникулы на ковре в кабинете Карсвелла, просматривая разные папки и разбирая их по тематике. К тому времени большой части его библиотеки уже не было, а из вещей осталось очень немногое: кресло, стол и штырь. Вирджиния раздвинула жалюзи, включила верхний свет, но в комнате все равно было очень мрачно.

В последний день декабря, когда с низкого серого неба падал нудный холодный дождь, Вирджиния сидела в одиночестве за столом Карсвелла, разбирая его рукописи по стопкам. Последней из них оказался один из первых черновиков «Истории колдовства на пороге Нового Времени». Из простого любопытства Вирджиния сняла с полки экземпляр изданной работы и в течение нескольких минут сравнивала оба текста, пытаясь понять, какие же изменения были внесены в ходе публикации. Стиль был практически тот же. Очевидно, редактора в университетском издательстве совершенно не заботила подчеркнутая вычурность языка автора или он просто отчаялся убедить его хотя бы немного упростить текст. Но рукопись была намного больше опубликованной версии, и Вирджиния решила просмотреть библиографию, индекс и приложения. И тут она обнаружила, что в черновике содержатся не только переводы различных магических заговоров и заклинаний, но и латинские оригиналы. Маленького примечания Карсвелла для самых любопытных, имевшегося в опубликованном варианте, что все эти заклинания в переводе не срабатывают, в черновом варианте не было.