У водопада Джису стояла на правом крыле с другими девушками-воинами, с которыми она даже не успела познакомиться, рядом с гау — женщиной двух десятков лет, опирающейся на огненную железную палку.
Гау женского правого крыла подняла железную палку, приставила её к плечу, как-то провела рукой. Раздался резкий щелчок, как будто треснул камень в костре, из переднего конца с громом вылетело пламя. Джису в первый момент ужаснулась, а затем стала наблюдать, как гау что-то заталкивает железной веткой внутрь палки, кладёт чёрный порошок из сумки на пластинку из металла и снова поднимает палку к плечу. Вслед за гау ещё семь женщин-воинов подняли свои огненные железные палки и выстрелили. Враг, видя, что его охватывают с двух сторон дагомейцы, двинулся на центр дагомейского войска. Град стрел посыпался на женщин-воинов. Одна из них попала в гау.
Джису, не раздумывая, схватила её оружие и с помощью рабыни гау сумела зарядить огненную палку, приставила её к плечу и прицелилась во врага, увешанного связкой амулетов из когтей и зубов рыси и раковин каури. Она нажала на железный крючок, раздался щелчок, затем оглушительный гром, и Джису что-то сильно толкнуло в плечо. Она успела увидеть, что враг, увешанный амулетами, упал, как будто наткнулся на преграду.
Пленных было немного, но зато к Джису пришла воинская слава. Оказалось, она убила из огненной палки главного колдуна карманчи. Сразила того, кого должны были защищать все духи и предки страны Карма.
Десять и семь лет стало Джису, когда Атаджа поставил её во главе своей личной охраны. Прежняя мужская охрана была распущена царём царей. За два года на военной службе Джису участвовала в трёх битвах, лично пленила девять человек, научилась ловко стрелять из мушкета — огненной палки, которая может убить человека издалека, так что даже амулеты-обереги не спасут его. В дагомейском войске считали, что, сделав несколько особых движений, прикоснувшись к связке клыков и раковин, можно не только избежать стрел и пуль, но и вообще стать невидимым для врага.
Однажды Джису окуривала пахучей травой, привезённой из родного селения, новое помещение личной охраны царя царей во дворце, как вдруг кто-то сзади дёрнул её за плечи.
Девушка схватила вцепившиеся в неё руки, потянула их, пригнулась и ловко перекинула нападавшего через себя. На земляной пол комнаты грузно упал Гагуо. Он вскочил, выхватил кинжал из-за пояса и, злобно сверкая глазами, пошёл на девушку. Она отпрянула к стене, где стояли копья, выхватила одно и направила его на Гагуо.
— Уходи, Гагуо, а то я оскверню твоей кровью жилище девушек-воинов.
— Остерегайся, Джису, я склоню царя царей на свою сторону, и он отдаст тебя мне. Вот тогда-то я припомню тебе всё, — проскрежетал Гагуо и вышел.
Джису не придала значения словам Гагуо, которого, как говорили в мужском и женском войске, уже никто не видел на поле боя. Джису верила в свою славу, в своих духов-покровителей и не боялась Гагуо.
Очередной поход за пленниками на север царь царей Атаджа предпринял в самом начале сухого сезона. Ещё текли бурные ручьи и реки, напоённые водой дождей, но тропы уже высохли, высохла земля у корней деревьев.
Судьбе угодно было свести перед боем под одним навесом Джису с отрядом девушек-воинов, личной охраны Атаджи, самого царя царей и Гагуо. Джису не замечала, что Гагуо что-то нашёптывает Атадже, показывая на неё. Царь царей слушал Гагуо, но презрительно кривил губы и однажды махнул рукой на говорившего. Гагуо замолчал и больше не подходил к Атадже.
Бой начался рано утром и был упорным. Маган и ме прислали гонцов, прося подмоги. Атаджа ввёл в бой отряд самых рослых и сильных воинов мужского войска. Но маган и ме снова запросили помощи. Атаджа бросил в бой сначала женское войско, а потом и свою личную охрану во главе с Джису.
Отряд Джису врезался в ряды сражающихся, как горный поток, сокрушая все преграды на своём пути. Победа вновь пришла к дагомейцам, и они стали вязать пленных. Джису увидела, как один вражеский воин вскочил и побежал к холму, где начинался густой лес, уходивший далеко на север. Джису помчалась за ним. Он почувствовал преследование, оглянулся, хотел выхватить кинжал, но его не было. Враг, а это был юноша, красивый юноша, остановился, упал на колени и поднял на Джису просительный взгляд. Он не умолял о пощаде, он просил о чём-то, чего, не зная язык северян, не могла понять Джису.
— Зуе венде! Ко ма! Мам па дата нйа йе уатна-до!.. Зуе венде! Ко ма.
Он просил и смотрел на Джису. Она не поняла его, но почувствовала сострадание, повернулась к нему спиной и медленно пошла к своим. Она совершила страшный проступок — отпустила врага, а не пленила его, лишила царя царей добычи. То, что она сделала, видел кто-то из людей Гагуо.
Как только Джису вернулась под царский навес, Атаджа подозвал её к себе.
— Отвечай, смелая девушка-воин, только да или нет. Ты отпустила врага? — спросил Атаджа.
— Да, отпустила, — ответила Джису, не умевшая лгать.
— Ты знаешь, что тебе за это полагается смерть?
— Знаю.
— Ты отпустила одного врага, но добыла в бою вместе со своими воинами три десятка пленных. Я дарю тебе жизнь, но отдаю в жёны Гагуо, он давно мечтает об этом. Иди к нему и не смей ослушаться моей воли.
Разверзнись земля сейчас — и то Джису не было бы так страшно, как идти в хижину Гагуо.
Войско возвращалось в Абомей с победой, но печальным было лицо юной воительницы Джису, которая повторяла про себя непонятную фразу, сказанную юношей-врагом:
— Зуе венде! Ко ма! Мам па дата нйа йе уатна-до!
У Джису оставалось мало времени, чтобы узнать смысл этой фразы. Поздно вечером, после возвращения войска в столицу, её уведут в хижину Гагуо. Что ждёт её там, никто не знает. Язык людей из страны Карма понимал только царский колдун. К нему и поспешила Джису.
— Юная женщина, ты преступила законы страны и отняла царскую добычу. Но ты отважна, и я готов помочь тебе. Проси, что хочешь, но только не ослушания царя царей, — сказал колдун и пропустил Джису внутрь своего жилища.
— Умный друг друга, — обратилась Джису к царскому колдуну, — я виновата, но мне будет легче жить, если ты растолкуешь услышанные мною в роковое мгновение слова врага «Зуе венде Ко ма Мам па дата нйа йе уатна-до».
— Странная и смелая фраза. Слушай, она по-нашему звучит так: «Сжалься! Убей меня! Я не хочу быть рабом».
Джису поблагодарила колдуна, отдав ему четыре раковины каури, и ушла в свой угол во дворце царя царей.
Для свободнорождённой дагомейки, которая видела рабов, которая сама приводила пленных, чтобы царь царей отдал их белым за мушкеты, бусы, муку, солонину и особенно за бутылки со жгучей водой, лишающей человека разума, только сейчас становился понятным ужас рабства. Юноша предпочёл ему смерть.
Могущество царя царей выросло на продаже захваченных в плен северных соседей белым, которые платили за каждого товаром.
Дагомея давно воевала с соседями, чтобы добыть пленных. Царь царей любил говорить перед сражением своему войску: «У нас нет выбора. Либо мы обменяем захваченных пленных на мушкеты и сможем защитить себя от ойо, либо сами станем пленными, и нас продадут белым как рабов». Никто не хотел становиться рабом, и дагомейцы сражались, не жалея жизни.
Дагомея не сразу могла обменивать пленных с белыми, а должна была уступать их владетелям прибрежных городов, в том числе и города Виду. Царь царей Атаджа несколько лет назад пошёл войной на прибрежные города и захватил их. Дагомейцы сами вышли к океану, и с той поры Виду стал только перевалочным пунктом в торговле с белыми. Сам торг проходил во дворце царя царей Атаджи, куда все подданные были обязаны приводить пленённых ими врагов.
Вечером в дверях жилища девушек-воинов личной охраны Атаджи появилось трое рослых мужчин. Они пришли, чтобы увести её к Гагуо, человеку, которого она ненавидит больше, чем заклятого врага.
— Я выполню волю «акохосу-акохосу» и пойду сама. — Джису поднялась, поправила юбку, подтянула пояс, заткнула за него кинжал и шагнула к двери. Трое мужчин пошли за ней следом. Один нёс факел — то ли чтобы освещать дорогу, то ли чтобы видеть девушку. В хижине Гагуо маленьким огнём горел маслянистый светильник. Джису вошла в хижину, мужчины остались снаружи. Гагуо поднял с подстилки своё толстое тело и двинулся к девушке, плотоядно улыбаясь.
