– Извините, мадам, – прервал ее размышления мужской голос. – Не возражаете, если я присяду здесь?

Подняв глаза, Фернанда увидела молоденького паренька в форменных брюках и рубашке цвета хаки с открытым воротом, сидевших на нем по-военному аккуратно. Паренек держался на редкость серьезно, почти сурово: ни улыбки на юном лице с твердым волевым подбородком, а плечи расправлены и оттянуты назад, словно по команде «смирно».

– Минуточку... Уж не Сэм ли это Эммет?

– Так точно, мадам. Вот уж не думал, что вы меня помните.

– С ума сойти, как ты вырос! А ну-ка присаживайся. Сколько же тебе лет? У меня что-то все смешалось. Вечность не виделась с твоей матерью.

– Уж почти семнадцать, мадам. Правда, в это никто не верит. За год я вырастал сантиметров на тридцать, а с вами мы не виделись три года. Я тогда был совсем мальчишкой.

– Совершенно верно, – пробормотала Фернанда.

Сэм Эммет, сын ее старой подруги, был отослан в Военную академию на Восточное побережье, едва ему минуло тринадцать с половиной, – пухлый отрок с копной светлых, выгоревших на солнце волос и веснушками, усыпавшими его детское нагловатое лицо. Он настолько отбился от рук в те годы, что родители прибегли к этой ссылке как к последней надежде.

– Так я по-прежнему говорю с непоседой Сэмом, грозой Лагуны-Бич? – игриво спросила Фернанда.

– Нет, что вы, мадам. Теперь я в норме. На следующий год получу звание старшего в корпусе. – Голос парня звучал подчеркнуто мужественно.

– Ну, твоя мама может тобой гордиться.

Фернанда поняла, что Сэм из тех подростков, которые взрослеют, когда на них смотрят.

– Это точно, мадам. Она так и говорит.

– Слушай, Сэм, к чему все эти формальности – «мадам»... Я знаю тебя с пеленок.

– Я всегда так обращался к дамам, мадам, – ответил парнишка сдавленным голосом и все так же неестественно выпрямившись, словно проглотил аршин.

– Да неужели? – Фернанда усмехнулась. – Это успокаивает. Чувствуешь себя в безопасности, зная, что не перевелись еще молодцы, умеющие узнать даму с полуслова, но, пожалуйста, прекрати. Зови меня просто Ферн, иначе я буду чувствовать себя старухой.

– Вы никогда не будете старухой, мадам, – застенчиво отозвался Сэм.

Фернанда быстро окинула его взглядом с ног до головы. Росту в нем под два метра. Фигура трогательно тонкая, жилистая, как у многих мальчишек в пору возмужания, а светлые, подстриженные коротко, почти под «ежик», светлые волосы еще не потемнели. Сэм на несколько месяцев младше ее сына Мэтью, и все же за эти три года он каким-то необъяснимым образом пересек границу между детством и юностью, подступив к порогу взрослой жизни, в то время как Мэтью по-прежнему остается пока мальчишкой. В низком голосе Сэма, в волевом выражении его лица, строгой линии рта, ясности и определенности его черт было нечто такое, что выделяло его среди сверстников. Правда, он был застенчив, но это вполне естественно.

– Твои родители здесь, Сэм?

– Нет, их нет сейчас в городе, так что я приехал один. Вот уже почти год, как у меня есть права, – добавил паренек, и сквозь военную выправку проглянула мальчишечья гордость.

– Слушай, Сэм, мне нужно вернуться на гасиенду за жакетом – здесь так сыро. Можешь подбросить меня на джипе? Не люблю сидеть за рулем ночью.

– Конечно, мадам.

Фернанда направилась к джипу, которым раньше воспользовалась Джез, и спустя какое-то время они уже были на пустой гасиенде.

– Я подожду вас снаружи, мадам, – сказал паренек.

– Ну что ты, Сэм, пожалуйста, пройди, – отозвалась Фернанда, – ужасно не люблю одна входить в пустой дом. Глупо, конечно, но мне всегда кажется, что там кто-то прячется.

Спрыгнув с подножки машины, Сэм проводил ее до дверей ее комнаты, где горела одна только лампочка, и остановился у порога, когда Фернанда вошла внутрь. Открыв шкаф, Фернанда принялась перебирать вещи, выискивая жакет.

– Вот проклятье, не могу найти! Сэм, пойди сюда, посмотри, может, ты увидишь мой красный жакет? В комнате так темно, а я, ты не поверишь, дальтоник.

Пока Сэм сосредоточенно копался в шкафу, Фернанда быстро и уверенно закрыла комнату изнутри. Схватив в ванной полотенце, кинула его на спинку кровати, затем вернулась к шкафу и слегка коснулась локтя парня.

– Да бог с ним, с жакетом, Сэм. На самом деле он мне вовсе не нужен.

– Что?

– Я попросту хотела убраться подальше от этой толпы и побыть наедине с тобой. Неужели ты не понял?

– Да вы смеетесь! – Он застыл словно вкопанный, наполовину зарывшись в одежде, настолько смущенный ее словами, что не смел сдвинуться с места.

– Да, наедине, – проговорила Фернанда и, потянувшись, обвила руками его шею. Губы ее приоткрылись, розовый язык медленно, словно пробуя на вкус, прошелся по верхней пухлой губе. Фернанда не спускала с курсанта ярко-синих капризных глаз, полных ожидания и предчувствия, лицо ее светилось лукавой полуулыбкой: какая изумительно-заманчивая, даже неожиданная идея привела ее в эту комнату!

– Мне и в голову не пришло... что вам не нужен... – Курсант качнулся в сторону, все еще напряженно застывший, в его серьезных юношеских глазах явно сквозила тревога.

– Сэм, прекрати. Уже можно расслабиться. Присядь-ка лучше вот на эту кровать, я хочу поговорить с тобой.

Фернанда перешла на властный, командный тон, которым обычно говорила с детьми, и паренек тотчас же подчинился ее старшинству, неуклюже опустившись на покрывало, которым была застелена кровать. Она присела рядом, совсем близко, касаясь его.

– Ну, Сэм, – начала она уже другим, заговорщицким тоном. В нем больше не угадывались материнские нотки, сейчас он должен был установить между ними некую шутливую связь. – Ты думаешь, я не знаю, что, прежде чем подойти к столу, ты заметил, что я сижу там одна? Разве в тот момент у тебя не мелькнула мысль, что тебе бы хотелось... ну, не знаю, – поцеловать меня, что ли? Прикоснуться ко мне. Может, даже заняться чем-то... чем с другими женщинами ты еще не занимался? А уж тем более с дамами. Не было у тебя раньше подобных мыслей, признайся? Только скажи правду, дай слово военного.

– Черт! Вы меня дразните, что ли? Вы помните меня мальчишкой, а вам не приходит в голову, что я уже вырос? Вам кажется забавной эта игра – ну что ж, а потом будете говорить моей матери, какие у меня грязные мысли, так ведь?

– Никто, ни ты, ни я, ни словом не обмолвимся твоей маме об этой встрече. Никогда. И я не играю в игры с такими большими и рослыми мальчиками, как ты. Но все же бывали у тебя эти мысли, Сэм? Ты так мне и не ответил.

– Ну... разве что потанцевать с вами, вот и все.

– Вот так уж лучше, Сэм. Куда лучше.

– Но я не понимаю... – пробормотал курсант, не осмеливаясь встать с края постели. Он сидел прямо, плотно поставив ноги на пол и положив руки на колени, и глядел прямо перед собой.

Лучше пока его больше не трогать, решила Фернанда, хотя выглядел он восхитительно: надутый и перепуганный. Свет от лампы играл на его молодой гладкой коже, свежих детских губах, сильном затылке. Посмотрев на него глаза, чтобы видеть, какой эффект произведут ее слова, Фернанда продолжала свою атаку. Голос ее стал необыкновенно нежным и тихим, она старалась не двигаться, чтобы сохранить дистанцию между ними.

– А тебе не приходило в голову, Сэм, что такая женщина, как я... вполне может... заинтересоваться молодым человеком твоего возраста? Когда ты так еще молод, Сэм, в тебе есть особая сила... какой нет у взрослых мужчин. Но в военной школе тебе просто не подвернулся случай, не так ли? На мой взгляд, это просто несправедливо. Такая сила – и все впустую.

Она секунду помолчала, а затем повторила ласковым голосом:

– Такая сила!

Фернанда видела, что паренька бросило в дрожь и он со всей силы впился руками в колени. Какие большие руки, подумала она, руки взрослого мужчины.

– Скажи же мне что-нибудь, – попросила Фернанда, томно выговаривая каждое слово и переходя на шепот, словно умоляла его доверить ей самое тайное. – У тебя когда-нибудь была женщина, Сэм? Только честно. Когда-нибудь у тебя в постели была обнаженная женщина, которая бы позволила тебе делать с ней все, что захочешь? Гм? О, по-моему, я знаю о тебе кое-что интимное, Сэм. Похоже, что в этой твоей академии каждую ночь, ложась в кровать, ты долго не мог заснуть – тебя распирало желание. Сэм, твоя плоть становилась крепкой и увеличивалась, настолько тебе нужна была женщина. И чем дольше ты думал об этом, тем сильнее становилось желание, это было невыносимо, казалось, ты можешь умереть, если не будешь обладать женщиной... Правда, Сэм?