Имея на то все права, мы, как уже сказано, не видели политического интереса в военной ликвидации меньшевистской Грузии. В частности, мы очень хорошо знали заранее, что господа меньшевистские политики, если им наступить на ногу, будут кричать на всех языках демократической цивилизации. Это не ростовские, новочеркасские или екатеринодарские рабочие, которых деникинцы, при дружественном «нейтралитете» и фактическом содействии грузинских меньшевиков, уничтожали сотнями и тысячами и которые погибали безымянно и неведомо для Европы. Грузинские меньшевистские политики, сплошь интеллигенты, бывшие студенты разных университетов Европы, гостеприимные хозяева Реноделя, Вандервельде и Каутского, – разве не ясно было заранее, что они привлекут к себе сердца всех органов социал-демократии, либерализма и реакции? Разве не ясно было, что все политики, обесчестившие себя поддержкою империалистической бойни, все предатели и банкроты официального социализма, в ответ на жалобы обиженных грузинских собратьев, поднимут негодующий вой, чтобы тем ярче засвидетельствовать свою свежую восприимчивость к голосу справедливости и свою преданность идеалам демократии? Тем более, что все это можно было обнаружить на вопросе, который не вводил их ни в какие расходы. Мы слишком хорошо их знали, чтобы не сомневаться заранее в том, что они не упустят такого превосходного повода для резолюций, манифестов, адресов, деклараций, меморандумов, статей и речей, для самых патетических модуляций своего голоса – при сочувствии буржуазии и поддержке своих правительств. Уже по одной этой причине, т.-е. из одного желания не давать удобного повода для международной «демократической» истерики, мы были бы готовы не трогать меньшевистских вождей контрреволюции в их грузинском убежище, если бы у нас даже не было для этого других более серьезных причин. Мы хотели соглашения. Мы предлагали меньшевикам совместные действия против Деникина. Они отказались. Мы заключили с ними договор, который гораздо меньше, чем протекторат Антанты, задевал их независимость. Мы настаивали на выполнении договора, обличали враждебное поведение грузинских меньшевиков в бесконечном ряде нот и протестов. Мы стремились давлением трудящихся масс самой Грузии обеспечить в ее лице соседа, который мог бы быть даже не безвыгодным для нас посредником между Советской Федерацией и капиталистическим Западом. Вся наша политика в отношении Грузии была ориентирована в этом направлении. Но для меньшевиков уже не было возможности поворота. Изучая ныне документальную историю наших отношений с правительством меньшевиков, я не раз удивлялся нашему долготерпению и в то же время отдавал дань признания той гигантской буржуазной машине фальсификации и лжи, при помощи которой неизбежный советский переворот в Грузии был представлен, как внезапный и ничем не вызванный военный разгром, как набег советского волка на невинную Красную Шапочку меньшевизма. О, поэты биржи, сказочники дипломатии, мифотворцы большой прессы, о, наемная сволочь капитала!
Каутский со свойственной ему одному проницательностью раскрывает дьявольскую механику большевистского переворота в Грузии: восстание началось не в Тифлисе, как следовало бы, если бы оно исходило от рабочих масс, а на окраинах страны, по соседству с советскими войсками; оно развивалось от периферии к центру; не ясно ли, что меньшевистский режим пал жертвою военного насилия извне? Эти рассуждения сделали бы честь начинающему судебному следователю. Но они ничего не дают для понимания исторических событий.
Советская революция распространялась из петербургского и московского центров по всей старой империи царей. У революции в этот период не было армии. Ее носителями являлись отряды наспех вооруженных рабочих. Они вступали почти без сопротивления в самые отсталые области и, при безраздельном сочувствии трудящихся, строили советскую власть. В тех случаях, где буржуазно-помещичья реакция овладевала центром области, как на Дону или на Кубани, восстание шло от периферии к центру, нередко при содействии столичных агитаторов и боевиков.
Контрреволюции, однако, удалось, при помощи извне, снова овладеть наиболее отсталыми окраинами и укрепиться в них: на Дону, на Кубани, на Кавказе, в Заволжьи и Сибири, на Белом море и даже на Украине. Революция строила свою армию одновременно с контрреволюцией. Вопрос о границах советской революции стал уже решаться путем правильных сражений, целых военных кампаний. Но так как армии не были введены «извне», а были созданы борющимися не на жизнь, а на смерть классами на всем протяжении старой империи царей, то языком военных сражений говорила революционная борьба классов. Контрреволюция, правда, в очень большой степени поддерживалась военной силой извне. Но это только усиливает наши выводы. Без Петербурга, Москвы, Иваново-Вознесенского района, Донецкого бассейна, Урала революции не было бы вообще. Донская область сама по себе никогда не установила бы советской власти. Ее не установила бы и деревня Московской губернии. Но так как и московская деревня, и кубанская станица, и заволжская степь издавна входили в одно государственное и хозяйственное целое и с ним вместе были вовлечены в водоворот революции, то над всеми ими установилось революционное руководство города и промышленного пролетариата. Распространение и победу революции обеспечивал не плебисцит в каждом углу страны, а неоспоримая гегемония пролетарского авангарда во всей стране. Некоторым, именно западным, окраинам, при помощи внешней вооруженной силы, удалось не только временно вырваться из водоворота революции, но и на длительный срок удержать буржуазный режим. «Демократии» Финляндии, Эстонии, Латвии, Литвы и даже Польши существуют благодаря тому, что в критический период их возникновения иностранная военная сила поддержала буржуазию и подавила пролетариат. Именно в этих странах, непосредственно примыкающих к капиталистическому Западу, произведено было механическое нарушение соотношения сил путем истребления, заточения и изгнания лучших пролетарских элементов военной силой, введенной сюда извне. Таким путем только и установилось в них временное равновесие демократии на буржуазных основах. Отчего бы, кстати, праведникам II Интернационала не выдвинуть такой программы: удаление из Финляндии, Эстонии, Латвии и пр. буржуазных армий, сформированных при помощи внешних сил; освобождение всех арестованных и возвращение всех изгнанных (поскольку невозможно воскрешение всех убитых); референдум?..
Положение Закавказья отличалось тем, что между ним и центрами революции пролегала полоса казачьей Вандеи. Без Советской России мелкобуржуазная закавказская демократия была бы сразу раздавлена Деникиным. Без белогвардейщины на Дону и Кубани она сразу растворилась бы в советской революции. Она жила и питалась напряженной гражданской войной в России и иностранной военной помощью в самом Закавказье. С того момента, когда гражданская война заканчивалась победой Советской Республики, крушение мелкобуржуазного режима в Закавказье становилось неизбежным.
Мы слышали уже в феврале 1918 г. жалобы Жордания на то, что большевистские настроения захватили деревню и город и владеют даже рабочими-меньшевиками. Крестьянские восстания в Грузии не прекращались. В то время, как в Советской России легальные меньшевистские газеты выходили до восстания чехо-словаков-эсеров-меньшевиков в мае 1918 г., – в Грузии коммунистическая партия была загнана в подполье уже с начала февраля. Несмотря на то, что отрезанность от Советской России и непрерывное присутствие иностранных войск терроризуют трудящихся Закавказья, красные восстания занимают в жизни Грузии несравненно больше места, чем белые на советской территории. Аппарат репрессий грузинского правительства несравненно больше, чем соответственный аппарат Советской России.
Наша победа над Деникиным и, тем самым, над всемогущей Антантой произвела огромное впечатление на народные массы Закавказья. При приближении советских войск к границам Азербайджана и Грузии трудящиеся массы этих республик, не перестававшие чувствовать себя заодно с трудящимися России, были охвачены бурным революционным волнением. Их настроение можно отчасти сравнить с тем, какое охватило народные массы Восточной Пруссии, да в значительной мере и всей Германии, во время нашего наступления на Варшаву и приближения левого фланга Красной Армии к германским границам. Но там мы имели перед собою мимолетный эпизод, тогда как разгром деникинских армий, на глазах Антанты, имел решающий характер, и трудящиеся массы Азербайджана, Армении и Грузии не сомневались в том, что Советское правительство к северу от них отныне прочно и незыблемо обеспечено.
