XXVI «Я проклял небо – оседлал коня; Пустился в степь. Без цели мы блуждали, Не различал ни ночи я, ни дня... Но вслед за мной мечты мои скакали! Я гибну, брат!.. пойми, спаси меня! Твоя душа не крепче бранной стали; Когда я был ребенком, ты любил Ребенка... помнишь это? иль забыл?.. XXVII «Послушай!.. бурно молодость во мне Кипит, как жаркий ключ в скалах Машука! Но ты, – в твоей суровой седине Видна усталость жизни, лень и скука. Пускай летать ты можешь на коне, Звенящую стрелу бросать из лука, Догнать оленя и врага сразить... Но... так, как я, не можешь ты любить!.. XXVIII «Не можешь ты безмолвно целый час Смотреть на взор живой, но безответный, И утопать в сиянье милых глаз, Тая в груди, как месть, огонь заветный! Обнявши Зару, я видал не раз, Как ты томился скукою приметной... Я б отдал жизнь за поцелуй такой, И... если б мог, не пожалел другой!..» XXIX Как облака, висящие над ним, Стал мрачен лик суровый Акбулата; Дрожь пробежала по усам седым, Взор покраснел, как зарево заката. «Что произнесть решился ты, Селим!» — Воскликнул он. Селим не слушал брата. Как бедный раб он пал к его ногам, И волю дал страданью и мольбам. XXX «Ты видишь: я погиб!.. спасенья нет... Отчаянье, любовь... везде! повсюду!.. О! ради прежней дружбы... прежних лет... Отдай мне Зару!.. уступи!.. я буду Твоим рабом... послушай: сжалься!.. нет, Нет!.. ты меня как ветхую посуду С презреньем гордым кинешь за порог... Но, видишь: вот кинжал! – а там: есть бог!.. XXXI «Когда б хотел, я б мог давно, поверь, Упиться счастьем, презреть всё святое! Но я подумал: нет! как лютый зверь Он растерзает сердце молодое! — И вот пришло раскаянье теперь, Пришло – но поздно! я ошибся вдвое, Я, как глупец, остался на земли, Один, один... без дружбы и любви!.. XXXII «Что медлить: я готов – не размышляй! Один удар – и мы спокойны оба. Увы! минута с ней – небесный рай! Жизнь без нее – скучней, страшнее гроба! Я здесь, у ног твоих... решись иль знай: Любовь хитрей, чем ревность или злоба; Я вырву Зару из твоих когтей; Она моя – и быть должна моей!» XXXIII
Умолк. Бледней снегов был нежный лик, В очах дрожали слезы исступленья; Меж губ слова слились в невнятный крик, Мучительный, ужасный... сожаленье Угрюмый брат почувствовал на миг: «Пройдет, – сказал он, – время заблужденья! Есть много звезд: одна другой светлей; Красавиц много без жены моей!.. XXXIV «Что дал мне бог, того не уступлю; А что сказал я, то исполню свято. Пророк зрит мысль и слышит речь мою! Меня не тронут ни мольбы, ни злато!.. Прощай... но если! если...» – «Я люблю, Люблю ее! – сказал Селим, объятый Тоской и злобой, – я просил, скорбел... Ты не хотел!.. так помни ж: не хотел!» XXXV Его уста скривил холодный смех; Он продолжал: «Всё кончено отныне! Нет для меня ни дружбы, ни утех!.. Благодарю тебя!.. ты, как об сыне, Об юности моей пекся: сказать не грех... По воле нежил ты цветок в пустыне, По воле оборвал его листы... Я буду помнить – помни только ты!..» XXXVI Он отвернулся и исчез как тень. Стоял недвижим Акбулат смущенный, Мрачней, чем громом опаленный пень. Шумела буря. Ветром наклоненный Скрипел полуразрушенный плетень; Да иногда грозою заглушенный Из бедной сакли раздавался вдруг Беспечной, нежной, вольной песни звук!.. XXXVII Так, иногда, одна в степи чужой Залетная певица, птичка юга, Поет на ветке дикой и сухой, Когда вокруг шумит, бушует вьюга. И путник внемлет с тайною тоской, И думает: то верно голос друга! Его душа, живущая в раю, Сошла печаль приветствовать мою!.. XXXVIII Селим седлает верного коня, Гребенкой медной гриву разбирая; Кубанскою оправою звеня, Уздечка блещет; крепко обвивая Седло с конем, сцепились два ремня. Стремёна ровны; плетка шелковàя На арчаге мотается. Храпит, Косится конь... пора, садись, джигит. XXXIX Горяч и статен конь твой вороной! Как красный угль, его сверкает око! Нога стройна, косматый хвост трубой; И лоснится хребет его высокой, Как черный камень, сглаженный волной! Как саранча, легко в степи широкой Порхает он под легким седоком, И голос твой давно ему знаком!.. |
