XI Была их сакля меньше всех других, И с плоской кровли мох висел зеленый. Рядком блистали на стенах простых Аркан, седло с насечкой вороненой, Два башлыка, две шашки боевых, Да два ружья, которых ствол граненый, Едва прикрытый шерстяным чехлом, Был закопчен в дыму пороховом. XII Однажды... Акбулата ждал Селим С охоты. Было поздно. На долину Туман ложился как прозрачный дым; И сквозь него, прорезав половину Косматых скал, как буркою, густым Одетых мраком, дикую картину Родной земли и неба красоту Обозревал задумчивый Бешту. XIII Вдали тянулись розовой стеной, Прощаясь с солнцем, горы снеговые; Машук, склоняся лысой головой, Через струи Подкумка голубые, Казалось, думал тяжкою стопой Перешагнуть в поместия чужие. С мечети слез мулла; аул дремал... Лишь в крайней сакле огонек блистал. XIV И ждет Селим – сидит он час и два, Гуляя в поле, горный ветер плачет, И под окном колышется трава. Но чуть далекий топот... кто-то скачет... Примчался; фыркнул конь, заржал... Сперва Спрыгнул один, потом другой... что это значит? То не сайгак, не волк, не зверь лесной! Он прискакал с добычею иной. XV И в саклю молча входит Акбулат, Самодовольно взорами сверкая. Селим к нему: «Ты загулялся, брат! Я чай, с тобой не дичь одна лесная». И любопытно он взглянул назад, И видит он: черкешенка младая Стоит в дверях, мила как херувим; И побледнел невольно мой Селим. XVI И в нем, как будто пробудясь от сна, Зашевелилось сладостное что-то. «Люби ее! она моя жена! — Сказал тогда Селиму брат. – Охотой Родной аул покинула она. Наш бедный дом храним ее заботой Отныне будет. Зара! вот моя Отчизна, всё богатство, вся семья!..» XVII И Зара улыбнулась, и уста Хотели вымолвить слова привета, Но замерли. – Вдоль по челу мечта Промчалась тенью. По словам поэта, Казалось, вся она была слита, Как гурии, из сумрака и света; Белей и чище ранних облаков Являлась грудь, поднявшая покров; XVIII
Черны глаза у серны молодой, Но у нее глаза чернее были; Сквозь тень ресниц, исполнены душой, Они блаженством сердцу говорили! Высокий стан искусною рукой Был стройно перетянут без усилий; Сквозь черный шелк витого кушака Блистало серебро исподтишка. XIX Змеились косы на плечах младых, Оплетены тесемкой золотою; И мрамор плеч, белея из-под них, Был разрисован жилкой голубою. Она была прекрасна в этот миг, Прекрасна вольной дикой простотою, Как южный плод румяный, золотой, Обрызганный душистою росой. XX Селим смотрел. Высоко билось в нем Встревоженное сердце чем-то новым. Как сладко, страстно пламенным челом Прилег бы он к грудям ее перловым! Он вздрогнул, вышел... сумрачен лицом, Кинжал рукою стиснув. – На шелковом Ковре лениво Акбулат лежал, Курил и думал... О! когда б он знал!.. XXI Промчался день, другой... и много дней; Они живут как прежде нелюдимо. Но раз... шумела буря. Всё черней Утесы становились. С воем мимо, Подобно стае скачущих зверей, Толпою резвых жадных псов гонимой, Неслися друг за другом облака, Косматые, как перья шишака. XXII Очами Акбулат их провожал Задумчиво с порога сакли бедной. Вдруг шорох: он глядит... пред ним стоял Селим, без шапки, пасмурный и бледный; На поясе звеня висел кинжал, Рука блуждала по оправе медной; Слова кипели смутно на устах, Как бьется пена в тесных берегах. XXIII И юноше с участием живым Он молвил: «Что с тобой? – не понимаю! Скажи!» – «Я гибну! – отвечал Селим, Сверкая мутным взором, – я страдаю!.. Одною думой день и ночь томим! Я гибну!.. ты ревнив, ты вспыльчив: знаю! Безумца не захочешь ты спасти... Так, я виновен... но, прости!.. прости!..» XXIV «Скажи, тебя обидел кто-нибудь? — Обиду злобы кровью смыть могу я! Иль конь пропал? – Забудь об нем, забудь, В горах коня красивее найду я!.. Иль от любви твоя пылает грудь? И чуждой девы хочешь поцелуя?.. Ее увезть легко во тьме ночной, Она твоя!.. но молви: что с тобой?» XXV «Легко спросить... но тяжко рассказать И чувствовать!.. Молился я пророку, Чтоб ангелам велел он ниспослать Хоть каплю влаги пламенному оку!.. Ты видишь: есть ли слезы?.. О! не трать Молитв напрасных... к яркому востоку И западу взывал я... но в моей Душе всё шевелится грусть, как змей!.. |
