Вскоре после прибытия Суворова на театр войны стало известно, что турецкий корпус под начальством Османа-паши предпринял наступление на Фокшаны, чтобы разбить сначала австрийцев (объявивших войну Турции еще в 1788 году, но почти ничего не сделавших в течение года), а потом – наброситься на русских. Командовавший левой частью австрийской армии принц Кобургский обратился к Суворову как ближайшему русскому военачальнику с настойчивой просьбой о подкреплении. Суворов ответил, что выступает немедленно (16 июля), и действительно почти через сутки русские войска были уже на новом месте, пройдя 50 верст (в 28 часов) по невообразимо дурной дороге. Эта быстрота изумила принца и австрийские войска. Но еще более был изумлен Кобургский, когда наступило время совещания о плане действия (18 июля). Три раза просил он у Суворова свидания и каждый раз получал отказ под разными предлогами. Кобургский был поражен этим и не знал, чем объяснить. Наконец в 11 часу вечера он получил от Суворова записку на французском языке следующего содержания:
“Войска выступают в 2 часа ночи, тремя колоннами; среднюю составляют русские. Неприятеля атаковать всеми силами, не занимаясь мелкими поисками вправо и влево, чтобы на заре прибыть к реке Прутке, которую и перейти, продолжая атаку. Говорят, что турок перед нами тысяч пятьдесят, а другие пятьдесят – дальше; жаль, что они не все вместе, лучше бы было покончить с ними разом”.
Кобург колебался в принятии этого к исполнению; но боевая репутация Суворова заставила уступить. Потом само собою разъяснилось, что Суворову не о чем было советоваться с Кобургским, так как он имел уже совершенно готовый план, оказавшийся в исполнении блистательным.
Те самые австрийцы, громадные армии которых турки победоносно разносили не далее, как в 1788 году, теперь, под указанием и руководством Суворова, сражались стойко, мужественно, победоносно. Вследствие дружного действия союзной армии (7 тысяч русских и 18 тысяч австрийцев), 10-часовой бой при Фокшанах имел самые печальные последствия для громадной турецкой армии, понесшей жестокое поражение. После боя Суворов и Кобургский, вовсе не видавшиеся раньше, съехались, сошли с лошадей, обнялись и крепко расцеловались. Примеру их последовала свита. Затем радушные взаимные поздравления и пожелания слышались при каждой встрече русских и австрийцев. Победа при Фокшанах произвела сильное впечатление при обоих дворах. Екатерина даже заплакала от удовольствия. Суворов был награжден бриллиантовым крестом и звездою к ордену Андрея Первозванного. От австрийского же императора он получил богатую табакерку с бриллиантовым шифром, при очень любезном рескрипте. И после фокшанской победы Суворов по обыкновению взывал о наступательных действиях. Вот что, например, писал он об этом в официальном порядке:
“Отвечаю за успех, если меры будут наступательные; оборонительные же – визирь придет. На что колоть тупым концом вместо острого?”
Оказалось даже, что руководители дела, Потемкин и Репнин, имели совершенно превратные понятия о движении армии великого визиря. Суворов же на свой страх и риск передвинул войска так, что они заняли среднее положение между Галацем и Фокшанами. Это оказалось вполне соответствующим движению великого визиря, который, собрав огромное количество войска, перешел Дунай у Браилова и двинулся к Рымнику.
Принц Кобургский был в ужасе от этого движения, так как великий визирь шел прямо на него. Он вторично взмолился к Суворову о помощи (6 сентября), – и Суворов опять-таки своевременно пришел на помощь (10 сентября). Совсем упавшие было духом австрийцы с восторгом встретили русских, как своих избавителей. И в Рымнике, как и в Фокшанах, наступательный переход был сделан в ночную пору, неожиданно для неприятеля. Неприятель был расположен в четырех укрепленных лагерях, занимавших сильные, выгодные позиции. Численность неприятельской армии (около 115 тысяч человек) более чем в четыре раза превосходила совокупность союзных войск (около 25 тысяч человек).
Бой начался с восходом солнца 11 сентября и упорно продолжался весь день, хотя победу можно было считать уже обеспеченной в 4 часа пополудни. Во время сражения великий визирь находился все время при деле. Страдая изнурительной лихорадкой, он разъезжал в коляске. Но когда бой разгорелся и начал принимать неблагоприятный оборот, визирь в сильном нервном возбуждении сел на коня. Он употреблял все усилия, чтобы собрать войска и направить их в бой, убеждал их священными для мусульман именами, поднимал и показывал Коран, даже прибег к силе, приказав артиллерии стрелять по беглецам. Было сделано 10 выстрелов, – и никакого результата, убедившись в безнадежном нравственном потрясении своих войск, визирь поспешно уехал.
Победа при Рымнике – одно из самых замечательных проявлений суворовского военного дарования во всем его объеме. Это – образцовейший и блестящий пример победы не числом, а духом армии. Это было так ясно, что войска Кобургского не могли даже скрыть своего изумления и восторга от смелости и верности наступательного принципа Суворова, дав ему симпатичную кличку: “генерал вперед”. И в глаза, и за глаза австрийцы с восхищением утверждали, что “русские войска непобедимы”, что “перед ними все должно пасть”.
Суворов придавал рымникской победе особенное значение и характерно оттенил перед всеми войсками выдающееся ее значение в качественном отношении. Он ознаменовал эту победу совершенно своеобразным торжеством. Войска были собраны на поле сражения для слушания молебна в одно большое каре, причем каждый воин, по приказанию Суворова, имел при себе зеленую ветвь. По окончании молебна Суворов сказал войскам речь о значении победы, чести, славы и лавров, приказав каждому из бывших в строе увенчать себя победной ветвью.
Потери турок 11 сентября простираются до 15 тысяч убитыми. Взято 108 знамен, 80 орудий, целые стада скота, несколько тысяч повозок с разного рода имуществом. Вообще добыча громадная, из четырех неприятельских лагерей, из которых один – собственно визиря, с его богатейшей ставкой, убранной золотой и серебряной парчой. В ответ на донесение Суворова о победе Потемкин писал ему:
“Объемлю тебя лобызанием искренним и крупными словами свидетельствую мою благодарность. Ты, мой друг любезный, неутомимою своею ревностью возбуждаешь во мне желание иметь тебя повсеместно... Если мне слава, слава, то вам честь честью...”
Государыня была в неописуемом восторге. В придворной церкви был отслужен молебен, при громаднейшем съезде, с пушечным салютом в 101 выстрел. Архиереи говорили поздравительные речи. Екатерина цитировала даже письмо Суворова к его дочери-институтке, в котором говорилось, между прочим, что рымникская победа совпала с днем поражения им Огинского. Не менее был доволен победой и император Иосиф, который в рескрипте Суворову прямо сказал:
“Совершенно признаю, что я победой обязан наипаче вашему скорому соединению с принцем Кобургским”.
Согласно представлению Потемкина Суворов получил: графский титул с прибавлением “Рымникский”, орден Георгия 1 степени, бриллиантовый эполет и богатейшую шпагу. Кроме того, государыня прибавила еще перстень. Австрийский император пожаловал Суворову графский титул священной Римской империи. Но больше всех был признателен Суворову принц Кобургский, открыто называвший его своим учителем и получивший именно благодаря Суворову звание фельдмаршала. Сам Суворов был также в восторге от наград. В письме к дочери своей, институтке, с которою он находился в особенно деятельной переписке в эту пору, он с понятной гордостью называет ее “графинею двух империй” и говорит о себе, что “чуть, право, от радости не умер”...
Возвратившись на прежнюю позицию, Суворов скрепя сердце вынужден был отделить часть своих войск Потемкину, который, окончательно успокоившись насчет армии великого визиря, истрепанной Суворовым, занялся подбиранием турецких крепостей. Наконец армия Потемкина обложила Бендеры, крепость большую, сильную, с многочисленным гарнизоном. Но командующий паша сдал ее Потемкину и сам остался у русских. Суворов, поздравляя Потемкина, очень ядовито заметил, что в течение всего истекавшего столетия ни одна турецкая важная крепость “не сдавалась русским так приятно”. Государыня наградила Потемкина великолепным золотым лавровым венком, написав ему при этом:
