Четвертая группа. Над душами, которых ожидает спасение, витают ангелы. Они несут одни крест, другие терновый венец и различные символы страданий самого Искупителя.
Налево наверху – пятая группа. Опять ангелы или небесные существа – прекрасные, юные; движения их воздушны и свободны. Они несут атрибуты спасения грешников – лестницы, колонны и т. п.
Ниже этих ангелов опять святые – здесь апостолы, пророки, мученики и другие. Они образуют шестую группу.
Работая над седьмой группой, Микеланджело использовал всю силу своего искусства, чтобы поразить воображение зрителей ужасом наказания грешников. Здесь осужденные схвачены мятежными ангелами, влекущими их на вечные муки. Самый хладнокровный зритель не может противиться страшной силе зрелища этого ада. Кажется, слышны крики ужаса и скрежет зубов несчастных, напрасно молящих о смерти.
В центре картины Христос-Мститель, окруженный Адамом, св. Петром и трепещущей Матерью. Он посылает мощным движением руки вечное проклятие осужденным.
Под ним группа из восьми ангелов, трубными звуками на все стороны мира возвещающих начало Страшного суда; ниже, как уже было сказано, – Харон, вход в чистилище и отверстые гробницы.
Все годы, проведенные в труде над этой картиной, Микеланджело жил уединенно, пользуясь лишь иногда обществом немногих друзей. Несмотря на покровительство папы, а может быть именно вследствие этой благосклонности, немало и теперь преследовали мрачного художника непонимание, зависть и злоба. Церемониймейстер двора Павла III, Биажио, заметил однажды, сопровождая папу в Сикстинскую капеллу, что картина Микеланджело уместнее была бы в трактире, чем в папской капелле. Узнав об этом замечании, художник молча отомстил невежде. Он изобразил его в нелестном образе Миноса в аду. Так мстил великий Данте. Несчастный придворный, достаточно суеверный, увидев себя в этом неприятном месте, бросился к ногам папы, умоляя как можно скорее освободить его из страшного плена. «Я имею власть от Бога связывать и разрешать грехи на земле и на небе, – отвечал, смеясь, папа, – но ты должен знать, что в аду я не властен. Итак, оставайся там».
Павел III приказывал постоянно следить за фресками Микеланджело, по возможности охраняя их от всякой порчи. Он желал, чтобы не только при нем, но и после его смерти их постоянно очищали от пыли и затемняющих частиц, оседавших во время курений, когда в капелле совершалось богослужение. При жизни Микеланджело эта обязанность была возложена на его любимого слугу и верного друга, которого звали Урбино.
Это был единственный человек, всю жизнь неизменно привязанный к Микеланджело, – его спутник в радости и горе. Он один имел истинное понятие о доброте и нежности сурового на вид художника, знал его простые привычки, видел, как он часто по целым суткам питался куском хлеба и стаканом вина, не отрываясь от работы. Когда слуга бывал болен, Микеланджело не отходил от его постели, заботясь о нем, как сиделка. Он отдавал почти все свои средства отцу, родным, помогал нуждающимся молодым художникам, давал приданое дочерям мастеров, которые иногда работали для него. «Что будешь делать ты, когда я умру?» – спросил однажды угрюмо Микеланджело слугу. «Я должен буду служить другому», – отвечал последний. «Бедный Урбино! Нет, ты не должен стать несчастным, возьми вот это», – и он дал ему две тысячи экю (более пяти тысяч рублей).
Микеланджело работал часто до самозабвения, иногда до обморока. Бывали другие времена, когда он погружался в мрачные мысли и не мог взять в руки любимый резец.
Особенно часто мучило его сознание своего несовершенства, недовольство собой, своим трудом. Он разбивал иногда молотом вполне законченное произведение, обломки которого ценились на вес золота. Мысли Микеланджело были так возвышенны и глубоки, богатое воображение художника стремилось к такому совершенству формы и содержания, что даже его резец не мог, казалось ему, воплотить все это в мраморе.
Однажды он упал с лесов во время работы над фреской «Страшного суда» и повредил ногу. Состояние его в это время было таким напряженным, что этого случая оказалось достаточно, чтобы ввергнуть его в какое-то стихийное раздражение и гнев. Он заперся у себя, не хотел никого видеть, ни друзей, ни даже Урбино. Он не впускал и знаменитого врача, своего друга, пока тот хитростью и силой, через погреб, не проник в его комнату и почти насильно не стал лечить его ногу. И этот самый человек пишет бедной женщине, жене Урбино, когда последнего уже не было на земле: «Ты знаешь, как я люблю Урбино, хотя его уже нет со мной…» Этот суровый гений-титан ласково и нежно благодарит ее за присланный ею сыр, запрещает ей тратиться на него, когда она шлет ему платки, и просит сказать ему, что может он ей подарить или вообще сделать для нее. Как мало умели современники понимать и ценить этот благородный характер, обвиняя его в интригах, недоброжелательстве, зависти и даже в корысти! Он не был никогда богат и никогда, однако, никому не отказывал.
В высшей степени трогательно его письмо во Флоренцию к братьям, написанное при жизни старика-отца, умершего в 1535 году. Он просит ничего не жалеть для удобства, комфорта и услаждения последних дней старика, предлагая для этого все свои средства в их распоряжение.
В Риме Бембо, Кантарини, Ипполит Медичи и другие кардиналы, ученые и поэты ищут дружбы Микеланджело. Граф Каносса называет его «любезным родственником», гордится этим, хотя, как мы знаем, родство это было фантазией. Король Французский делает ему самые лестные предложения, приглашая к себе. В свою очередь, Микеланджело предлагает однажды соорудить за свой счет конную статую короля, если он освободит Флоренцию. Эта заветная мечта не осуществилась, и Микеланджело не увидел уже родного города. Только после смерти короля вдова его снова обратилась к больному и старому уже художнику с просьбой о статуе, и хотя он не мог теперь ее исполнить, но сделал для нее рисунок.
Ни лесть, ни корысть никогда не влияли на его труд и творчество. Он отказывал королям в незначительном рисунке и в то же время охотно служил всякому знанием и искусством. Многие художники прославились той или другой картиной, рисунок которой был сделан его рукою. Благородный и добрый с низшими, он был горд и независим со знатными и кичливыми, становился суровым, угрюмым и желчным, когда встречал недоброжелательство или непонимание. В сфере искусства он никому не уступал ни пяди своей славы. Мысль о соперничестве делала его часто подозрительным, иногда несправедливым в оценке не искусства другого, но отношения другого к нему, Микеланджело. Так подозревал он, по-видимому, Рафаэля, который не раз искренно и дружески протягивал ему руку. Всегда находятся интриганы, умеющие стать между двумя достойными людьми, сея напрасно гнев и подозрение. Пример бескорыстия и гордости Микеланджело – его прекрасная «Леда».
Во время осады Флоренции Микеланджело поручено было осмотреть образцовые крепостные сооружения Феррары. Герцог Альфонсо встретил его с большою честью, сам показал ему все сооружения и работы и сказал, прощаясь с ним: «Не забудьте, что вы теперь мой пленник. Я не так прост, чтобы не воспользоваться этим и не просить вас о выкупе. Вы должны обещать мне что-нибудь вашей работы – картину или статую, что хотите, только бы это носило печать руки Микеланджело». Последний обещал и написал в осажденной Флоренции «Леду». Когда посланный герцога явился во Флоренцию, Микеланджело показал ему картину. Но выбор герцога был неудачен. Слуга его был, может быть, хороший солдат, но плохой знаток и менее того дипломат. «Ужели только?» – спросил он, полагая, что из-за этого куска полотна не стоило много беспокоиться. «Чем вы занимаетесь?» – спросил его в свою очередь Микеланджело. Думая уколоть художника, посланный ответил иронически, что он купец, намекая на то, что во Флоренции это было самым почетным званием. «Вы торгуете невыгодно для вашего господина», – сказал ему Микеланджело. Картина стоила крупной суммы, но художник не отдал ее герцогу, а подарил одному из своих учеников, Антонио Мини, для приданого его сестры. Мини продал картину во Францию, и даже копии ее ценились очень высоко.
