Совершенно иначе решало тот же вопрос средневековое миросозерцание. Проводя резкую границу между областью добра и зла, олицетворяя абсолютное Добро в виде Бога, абсолютное Зло – в виде дьявола, игравшего такую видную роль в средневековом миросозерцании, оно распространяло тот же дуализм на взаимные отношения между духом и телом. Тогда как греховная плоть включалась в материальный мир, в царство дьявола, дух, по крайней мере просветленный и очищенный от примесей, внесенных в него единением с телом, принадлежал к царству добра. Дух и тело представляли собой не только две различные, но и противоположные, враждебные субстанции, в идеале, по крайней мере, независимые одна от другой. К этому миросозерцанию примкнул Декарт; очистив представление о духе от грубых примесей, он в то же время углубил пропасть, которую средневековое миросозерцание провело между духом и телом и которую всячески старалась заполнить новая мысль. Так как психические явления можно мыслить раздельно от материальных и обратно, то в основе тех и других должны лежать две различные субстанции. В основе психических явлений лежит одна субстанция – мышление, в основе материальных другая – протяжение. Обе эти субстанции совершенно раздельны и независимы одна от другой. Отсюда Декарт вывел, что нет никакого основания думать, будто с гибелью тела должна гибнуть и душа и что душу поэтому следует считать бессмертной. Этим выводом он весьма дорожил и ставил его в особую заслугу себе и своей философии.
Столько же дорожил Декарт данными им доказательствами бытия Божия. Доказательств этих два. Первое основано на том, что идея совершеннейшего существа не могла бы возникнуть у нас, несовершенных существ, без содействия совершеннейшего существа. Второе – на том, что в самой идее Божества содержится неизбежно его существование. Представлять себе Божество, то есть существо совершеннейшее, и в то же время считать его лишенным такого необходимого атрибута совершенства, как существование, так же невозможно, как невозможно представить себе треугольник, сумма углов которого не равнялась бы двум прямым, или вообразить гору без долины. Декарт, как мы сказали уже, придавал особенное значение этим доказательствам и своему учению о раздельности души от тела, вменял в обязанность всем верующим защищать его философию, так как она дает доказательства столь важных истин, и обвинял своих критиков не только в личном недоброжелательстве к нему, но и во вражде к «cause de Dieu». Тем не менее, именно эти пункты метафизики Декарта вызвали наиболее разногласий. Учение о раздельности души и тела вызвало раскол в школе Декарта уже при его жизни, а после его смерти попытки примирить с фактами столь противоречащее последним учение образуют одну из важнейших глав в истории картезианской[2] философии. Точно так же набожные люди, вроде католического священника Гассенди, не сомневаясь в существовании Бога, считали данные Декартом доказательства этого неудачными, а Кант окончательно и навсегда устранил из философии всякие попытки доказывать существование Божие путем рассмотрения идеи божества.
2. Научные теории
Если на метафизике Декарта сильно отразились его богословские взгляды, если результаты, к которым он пришел, в значительной степени определялись внутренней потребностью мыслителя дать рационалистическое обоснование теологическим догматам, если сами доказательства метафизических положений часто носят у Декарта схоластический характер, – то на естественнонаучных теориях Декарта влияние теологии сказалось только внешним образом. В общем он здесь обнаруживает редкую смелость мысли и полную независимость от традиционных взглядов. Излагая с оговорками учение о движении Земли, он в то же время дает научную космогонию, не имеющую ничего общего с библейской. Правда, Декарт излагает ее в виде гипотезы, заявляет, что он говорит не об образовании нашего мира, а мира гипотетического, но заявление это не могло ввести в заблуждение никого, и сам Декарт, как пишет его младший современник, остроумный критик и популяризатор его философии, иезуит Даниэль, был бы искренно огорчен, если бы кто-нибудь поверил его заявлениям. Что же касается схоластики, схоластических приемов мышления, то связь с ними не порвана у Декарта даже в этой области. Мысль не делает скачков, и «сокрушитель схоластики» Декарт сам является в значительной степени схоластиком даже в своих научных теориях. Необузданная его страсть к гипотезам, отсутствие потребности обосновать их опытом, замена последнего диалектическими и логическими построениями, стремление все объяснить, как бы недостаточны ни были данные, из которых исходишь, – все эти черты, так неприятно поражающие современного читателя, станут понятны для него, если он вспомнит, что незадолго до Декарта на научных диспутах не только обсуждался, но и получал вполне определенное решение вопрос, например, о том, сколько зубов было у Адама при появлении его на свет. Только рост и популяризация положительной науки приучили к сознанию, что бездоказательные предположения не имеют ничего общего со знанием, что бумажная философия, не проверяющая своих построений математическим вычислением, опытом и наблюдением, не продвигает ни на шаг вперед науку и что лучше смиренно признать свое неведение и дать себе отчет в условиях, при которых может быть сделан дальнейший шаг вперед, чем гадать и фантазировать. Декарт и в этом отношении занимает промежуточное место между старой и новой мыслью. И это тем страннее, что уже старший современник его, Галилей, дал в своих сочинениях классический образец строго научного метода.
Выше мы говорили уже, что Декарт, анализируя наше представление о внешнем мире, тщательно выделил из него субъективные элементы. В схоластической (аристотелевской) физике видную роль играли «теплота», «холод», «влажность», «сухость» и так далее, считавшиеся реальными сущностями, переходящими из одних предметов в другие и носившие наименование реальных признаков, – о «теплороде» такое представление сохранялось до сравнительно недавнего еще времени. Кроме того, видную роль в средневековой физике играли таинственные «силы» и «стремления». Магнит с его загадочными и малоизученными тогда свойствами особенно давал повод к подобным толкованиям: он любил красный цвет, не любил чеснок, замечал присутствие железа и так далее. Земля, как полагал Кеплер, обладает душой, и доказывал это гениальный астроном тем, что материя холодна, теплота свойственна только одушевленным существам, в недрах же Земли ощущается теплота. Душе Земли приписывалась разносторонняя деятельность: она движет Землю при помощи особых фибр; кроме того, рождает металлы, минералы, ископаемые и так далее. От этих представлений в физике Декарта не осталось и следа. Резкая грань, проведенная им между духом и телом, имела одну полезную сторону: из науки о внешнем мире были вычеркнуты все таинственные силы и стремления; физические явления были сведены не на духов, сидящих в телах, а на механические законы. Кроме того, Декарт вычеркнул из физики также и «реальные признаки». Единственным свойством материи является притяжение, и все физические явления объясняются движением частиц этой протяженной материи. Читателю, с изумлением встречающему это современное учение у Декарта, мы должны напомнить, что еще в XIV веке Николай Австрикурийский был осужден церковью за учение, что все явления природы могут быть объяснены движением атомов, что Бэкон в оставленном им любопытном образчике индуктивного метода рассматривал теплоту как род движения и что возникновение подобного учения в XVII веке стояло в тесной связи с блестящими успехами, достигнутыми тогда механикой и с возникшим вследствие этого общим и глубоким интересом к механическим вопросам. Тем не менее, бесспорной заслугой Декарта является последовательное и в высшей степени остроумное проведение этого принципа.
Хотя Декарт и говорит о движении частиц, он – не последователь атомистической теории, которую воскресил в то время Гассенди. Соображения логического характера не позволяют ему примириться, с одной стороны, с неделимостью атомов; с другой стороны, – и в этом отношении взгляды Декарта носят несравненно более строго выдержанный характер, чем даже господствующие современные научные представления – он не допускает действия на расстоянии; отталкивающих и притягательных сил, необходимых в атомистической физике, нет в физике Декарта. Материя представляется сплошной и непрерывной; она может дробиться на частицы, и частицы эти находятся в непрерывном движении, но промежутков при этом между ними не образуется; мысленно представляемые нами образующиеся при этом промежутки тотчас же заполняются другими частицами. Кроме того, материя едина: все различия между физическими явлениями объясняются только различной формой частиц единой материи и различным их движением; действие этих частиц друг на друга сводится к непосредственному удару и в основе его лежат исключительно механические законы. Такое воззрение на материю, на ее единство и непрерывность, вытекало уже из представления Декарта о свойствах материи: единственным ее свойством является протяжение, то есть материя у него совпадает с пространством – не только нет материи без пространства, но и нет пространства без материи, абсолютной пустоты не существует.
