«Если я должен, – просит он, – явиться перед парламентом как человек, хотевший подкупить неподкупного судью и очернить неочернимого человека, – всемогущее Провидение, твой раб простерт перед тобою, я покоряюсь тебе, сделай только, чтобы мой обвинитель был человек ограниченного ума, чтобы он был фальшив и подделыватель документов»… Пусть в это дело вмешаются другие люди и, между прочим, злой посредник, «пусть этот посредник будет изменником друзьям, неблагодарным к своим благодетелям, ненавистным для авторов по своей цензуре, скучным для читателей по своим писаниям, страшным для должников, разорителем бедных книгопродавцев из-за своего обогащения, продавцом запрещенных книг, соглядатаем за людьми, допускающими его в свое общество, – чтоб в глазах людей достаточно было быть им очерненным, и это убеждало бы в честности человека, – стоило быть под его защитой, чтоб все тебя подозревали. Боже, дай мне Марэна!»

Успех мемуаров Бомарше был громадным. Их читали нарасхват не только в городе, обыкновенные смертные, но даже при дворе. Писатель добился своей цели, он выставил в смешном и позорном виде всех своих врагов, начиная с жены советника Гезмана и кончая Марэном. «Красноречивый писака, – говорил он еще об этом Марэне, – ловкий цензор, неподкупный журналист, поставщик памфлетов, если он ходит – он ползает, как змея; подымаясь на ноги, он падает, как жаба». «Его карета украшена гербом: фигура славы с подрезанными крыльями и поникшей головой громко трубит в трубу. Герб поддерживается Европой с недовольною миной, а все изображение окружено бордюром из газет и увенчано четырехугольным колпаком с надписью: „Что такое Марэн (Ques-a-co Marin)?“.» Эта картина так понравилась Марии-Антуанетте, в то время наследной принцессе, что она придумала особую прическу, и назвала ее «ques-а-со?»[9]. Совсем иначе относились к мемуарам Бомарше члены парламента. Они были настроены против сатирика и, конечно, заранее осуждали его. Дошло до того, что президент суда Николаи, встретив автора мемуаров в зале парламента, не сдержал душившей его злобы и приказал вывести Бомарше вон. Это приказание не было, однако, исполнено из опасения вмешательства в пользу Бомарше свидетелей полученного им оскорбления. По той же причине первый президент парламента просил обиженного взять обратно поданную им жалобу на Николаи.

Наконец, 26 февраля 1774 года настала развязка громкого дела. Парламент вынес резолюцию, в силу которой и жена советника Гезмана, и Бомарше, стоя на коленях, должны были выслушать позорное порицание: «La cour te blâme et te déclare infâme (Суд презирает тебя и объявляет бесчестным)»… Но, – таково было впечатление мемуаров, – суд так и не решился исполнить свое постановление. Слишком велики были для этого всеобщее презрение к этому суду и популярность Бомарше. «Недостаточно быть презираемым, – говорил писателю Сартин, – надо быть еще скромным…» Бомарше, действительно, было отчего потерять эту скромность; обвиненный парламентом, он был идолом толпы, и на другой же день после судебной развязки принц Конти и герцог Шартрский почтили его блестящим праздником.

Бомарше после дела с Гезманом. – Тевено де Моранд и его памфлет, – Бомарше – агент Людовика XV. – Развязка дела с Морандом. – Смерть Людовика XV. – Памфлет на Марию-Антуанетту. – Господин Ронак и Аткинсон. – Уничтожение памфлета в Лондоне и Амстердаме. – Бегство Аткинсона. – Бомарше в погоне за ним. – Нейштадтское приключение. – Бомарше в Вене. – Первый успех и арест. – Розыски Кауница. – Кто был Анжелуччи? – Бомарше опять во Франции. – Новая миссия его. – Шевалье Д'Эон. – Реабилитация Бомарше. – «Севилъскип цирюльник». – Бомарше – помощник Американской республики. – Издание Вольтера. – «Женитьба Фигаро». – Русский перевод ее. – Начало падения Бомарше. – Бомарше в тюрьме Сен-Лазар. – Столкновение с Мирабо, – Бомарше, Корнман и Бергас. – «Преступная мать». – «Тарар». – Разлад между обществом и Бомарше. – Последние годы и смерть.

После процесса с Гезманом никто не решался уже называть Бомарше «бессильною обезьяною Дидро». Он обладал в это время самою широкою популярностью, а медленное разложение парламента Мопу было лучшею наградою писателя за понесенные обиды. Тем не менее положение его было ужасным. Заклейменный приговором «La cour te blâme et te déclare infâme», он не мог занять никакой должности, а проигрыш процесса с Лаблашем отнял у него почти все материальные средства. После долгой борьбы за существование Бомарше опять очутился в положении вздыхателя по благам мира, каким он был в роли никому не известного контролера на кухне Его Величества до уроков музыки у mesdames de France. Казалось, медленное прозябание грозило этому человеку, выброшенному из социального механизма как ненужный и отслуживший свое время винт; на деле же случилось иное. Как раз в эту пору проживавший в Лондоне бургундец, весьма опытный пасквилянт Тевено де Моранд в обычной своей манере довел до сведения французского правительства, что собирается выпустить в свет сенсационную книгу «Секретные мемуары публичной женщины». Публичная женщина была не кто иная, как любовница Людовика XV, госпожа Дю Барри. Весьма понятно поэтому волнение, охватившее короля при вести о книге Моранда. В Лондон был немедленно сделан запрос из Парижа о выдаче памфлетиста, но английское правительство предоставляло позаботиться об этом французскому, не желая вызывать нареканий в стране. Однако сделанная после этого попытка французских властей арестовать Моранда потерпела скандальную неудачу. Моранд объявил себя политическим эмигрантом и вызвал такую симпатию к себе в лондонском населении, что хотевшим арестовать его парижским агентам грозила перспектива захлебнуться в волнах Темзы, и они ни с чем возвратились восвояси.

Между тем Моранд еще с большею энергией принялся за издание памфлета. Три тысячи экземпляров его книги уже готовы были распространиться по Европе, как вдруг Людовику пришла счастливая мысль воспользоваться искусством того, кто так ловко раскрыл все подвиги Гезмана и его жены.

Без сомнения, лондонская миссия для охранения тайны позора госпожи Дю Барри не представляла собою ничего почетного для Бомарше и кидала на него самого некрасивый отсвет этой грязной истории грязной героини. Но Бомарше поманили опьянявшей его перспективой восстановить свое имя и положение, и он, не колеблясь ни минуты, принял предложение короля… В марте 1774 года он был уже в Лондоне, у Моранда, тайным агентом французского правительства под фамилией Ронак, анаграммой слова Карон. Переговоры его с памфлетистом с первых же дней пошли чрезвычайно удачно, и немного времени спустя он смог вернуться в Париж с печатным экземпляром «Мемуаров публичной женщины» и с рукописным другого памфлета все того же Тевено де Моранда. Людовик был в восхищении от исполнительности Бомарше. Он скоро согласился на условия Моранда, а Бомарше опять был послан для передачи денег памфлетисту и для уничтожения пресловутых мемуаров. Автору этих последних было отпущено единовременно 20 тысяч франков и гарантирована пожизненная пенсия в 4 тысячи тою же монетой. Подобно мемуарам Бомарше против Гезмана, памфлет Моранда подлежал сожжению и был действительно сожжен в окрестностях Лондона в гипсообжигательной печи в присутствии господина Ронака. Однако пламя трех тысяч экземпляров памфлета и его рукописи не оказалось для Бомарше зарею благополучия. Виновник этого аутодафе, Людовик XV, умер как раз в ту пору, когда таинственный путешественник возвратился в Париж для получения заслуженной награды. Что касается его наследника, то Людовику XVI не было никакого дела до репутации госпожи Дю Барри, а потому и до подвигов Бомарше. Но судьба ли благоприятствовала писателю, или он сам настраивал таким образом свою судьбу, – не успел новый король французов привыкнуть к своему новому положению, как из того же Лондона опять было получено известие о памфлете, на этот раз по адресу королевы Марии-Антуанетты. Памфлет назывался «Советом испанской ветви Бурбонов» и был будто бы написан итальянским евреем Вильгельмом Анжелуччи. Этот Анжелуччи, как гласили дальнейшие сведения о нем, принял в Англии имя Вильяма Аткинсона, весьма ловко хранил свое инкогнито и собирался напечатать в скором времени свою скандальную брошюру одновременно в двух изданиях: одно – в Лондоне, другое – в Амстердаме. На этот раз пришлось волноваться уже Людовику XVI, зато и Бомарше не ждал уже приглашения оказать услуги, а сам предложил королю, через морского министра Сартина, свое уменье и опыт. Его предложение было принято без проволочек. Однако наученный опытом первого путешествия в Лондон, Бомарше поступал на этот раз более осторожно, с заметным желанием оформить свою миссию, придать ей, при всей ее таинственности, официальный характер и таким образом обеспечить себе возмещение своих хлопот и усердия. Он стал просить поэтому Людовика выдать ему удостоверение как исполнителю королевской воли, – «имя короля, – писал он Сартину, – стоит тысячной армии, и кто знает, сколько сбережет оно гиней?..» Но король не согласился выдать удостоверение, и Бомарше уехал в Лондон при тех же условиях, как и в первое путешествие на берега Темзы. Его не покидала, однако, надежда все-таки добиться выдачи желанной «грамоты», и вот, приехав в Лондон, он начинает осаждать Сартина рядом писем, в которых со все возрастающею настойчивостью доказывает невозможность действовать успешно без доказательства своего значения как агента французского правительства и короля. Его доводы показались из Лондона более убедительными, чем в Париже, с другой стороны, и Анжелуччи мог распространить свой памфлет, пока длились переговоры о «грамоте», а потому король сдался наконец на просьбы своего агента и выдал ему просимое удостоверение. «Господин Бомарше, – говорилось в этом удостоверении, составленном самим Бомарше, – снабженный моими секретными поручениями, отправится как можно скорее к месту своего назначения. Тайна и быстрота, с которыми он исполнит эти поручения, будут для меня приятным доказательством его готовности служить мне. Людовик. Марли, 10 июля 1774 года». Какова была радость Бомарше при получении королевской «грамоты», этого первого залога дальнейших успехов, об этом можно судить по его лирическому посланию к самому Людовику. «Любовник, – писал он королю, – носит на шее портрет своей возлюбленной, скряга – ключи, верующий – частицу мощей, а я, я заказал золотой овальный медальон, большой и плоский, в форме чечевицы, в который вложил приказ Вашего Величества, и затем надел его на шею на золотой цепочке как вещь самую необходимую для моей работы и самую драгоценную для меня…» Украсившись золотым медальоном на золотой цепочке, Бомарше приступает, наконец, к розыскам Аткинсона-Анжелуччи. Теперь он очень быстро находит таинственного итальянского еврея, уговаривает его отказаться от распространения памфлета и за 36500 франков получает от него рукописный оригинал и 4 тысячи экземпляров лондонского издания памфлета. Таинственные незнакомцы привозят все это в карете в окрестности Лондона, новое аутодафе совершается под серым небом Англии в интересах французской короны, и затем господин Ронак, в сопровождении Анжелуччи, перебирается на материк, в Амстердам, для уничтожения второго издания памфлета. Как и в Лондоне, здесь повторилась та же история: брошюра была сожжена, и все, казалось, было улажено. Бомарше даже разрешил себе некоторый отдых и принялся фланировать по Амстердаму в качестве беззаботного туриста. Как вдруг среди этих мирных занятий он узнает ужасную весть: Анжелуччи бежал из Амстердама вместе с деньгами и несколькими экземплярами памфлета, чтобы перепечатать их и опять пустить в обращение… Бомарше наводит справки. Еврей, оказывается, бежал в Германию и держит путь на Нюрнберг. Господин Ронак, конечно, пускается за ним, по его собственным словам, «как лев», почти без денег, но с твердою решимостью заложить все драгоценности, которые имелись у него, в дороге, и преследовать, и непременно найти Анжелуччи. «Горе, – восклицает он, – негодяю, заставляющему меня сделать лишние триста или четыреста лье, между тем как я рассчитывал отдохнуть!..» Некоторые биографы думают, что этот «негодяй» был не кто иной, как сам Бомарше, он же автор памфлета, устрашившего Людовика XVI. На это предположение невольно наводят дальнейшие приключения Ронака… В погоне за Анжелуччи, в почтовой коляске он отправляется из Амстердама в Германию, едет через Нимвеген, Клеве, Дюссельдорф, Кёльн и Франкфурт-на-Майне. По дороге в Нейштадт, проезжая реденьким лесом, он вдруг замечает между деревьями Анжелуччи на небольшой гнедой лошади. Захватив пистолет, он спрыгивает с повозки и бежит за вероломным евреем. Деревья мешают тому ускорить бег своего коня, а Бомарше помогают догнать беглеца. Еврей остановлен. Ронак сбрасывает его с коня, роется в его карманах, в чемодане и, к величайшему удовольствию, находит похищенные экземпляры памфлета и даже деньги, уплаченные за них. Деньги он оставил Анжелуччи и, взяв с собой брошюры, стал торопиться к повозке. Но тут на него нападают два разбойника, причем один из них с длинным ножом в руках требует кошелька или жизни. Бомарше стреляет из пистолета, но пистолет дает осечку. Разбойник в свою очередь ударяет путешественника ножом, но тоже не удачно, нож уперся в золотой медальон с королевской «грамотой», не причинив вреда. Собрав все свои силы, Бомарше бросается тогда на злодея, валит его на землю, между тем как другой разбойник в испуге обращается в бегство. Победитель начинает вязать свою жертву, но вдали опять показывается бежавший было негодяй и не один, а с другими, враги перекликаются между собою, один называет другого Анжелуччи, а тот его Аткинсоном. К счастью для Бомарше, в это время загремела труба почтальона. Разбойники испугались, и путешественник благополучно добрался до своей повозки. Дальнейший путь он совершает с перевязанной рукою и шеей, а в Нюрнберге просит составить протокол и живо повествует при этом о своем приключении хозяину гостиницы «Красный петух», в которой остановился. Несмотря на свою откровенность, он все-таки никому не показывает своих ран, не обращается к доктору. Он торопится дальше и посылает в Нюрнберг уже с дороги дополнения к своим показаниям с необыкновенно точным описанием примет разбойников и их одежды. Приехав в Регенсбург, он совершает остальной путь водою и 19 августа добирается до Вены. На следующий день он разыскал барона Нени, секретаря императрицы Марии-Терезии, и стал просить его выхлопотать ему аудиенцию у Ее Величества. Барон, естественно, был удивлен этим жела нием неведомого человека, но деловой и решительный тон Бомарше победил недоверие чиновника. Нени направил незнакомца к графу Зейлерну, а тот отвез путешественника в Шенбрунн, где проживала Мария-Терезия. Три с половиною часа провел Бомарше в кабинете императрицы. Он открыл ей свое настоящее имя, рассказал о причинах своего путешествия, о нападении на него в Нейштадтском лесу и, наконец, прочел ей памфлет на Марию-Антуанетту, чрезвычайно поразив предложением напечатать его в Вене с выпуском слишком резких мест. Императрица и верила и не верила чудным повествованиям странного человека и, прощаясь с ним по окончании аудиенции, советовала ему «пустить себе кровь». Она просила также Бомарше оставить ей на один день ругательный памфлет и обещала немедля возвратить ему эту брошюру. Бомарше вернулся в Вену в свой номер в гостинице «Zu den drei Läufern»[10], a вечером того же дня, в 9 часов, к нему явились два офицера с саблями наголо, восемь гренадеров с ружьями при штыках и секретарь регентства с приказанием от графа Зейлерна арестовать путешественника в его номере. Все бумаги, дорожная шкатулка и медальон с королевскою «грамотою», – все это было отобрано у разгневанного Бомарше. Тайный агент французского правительства, он вдруг оказался пленником и провел в плену, по его собственным словам, «тридцать и один день, или сорок четыре тысячи шестьсот сорок минут»… Все это время австрийское правительство, по почину хитрого Кауница, производило расследование темного для венцев дела о таинственном уполномоченном Людовика XVI. Сделаны были, между прочим, запросы в Нейштадт по поводу дорожного приключения Бомарше, а когда были получены оттуда ответы на эти справки, подозрение к пленнику в гостинице «Zu den drei Läufern» увеличилось еще в большей степени. В самом деле, показания кучера, возившего Бомарше, совершенно расходились с рассказами последнего о нападении разбойников. Из Нейштадта писали, что дороги у них давно уже очищены от каких бы то ни было мошенников, что кучер господина Ронака не слыхал, чтобы в лесу, где находился «англичанин», как он полагал, ради естественной потребности, стреляли или кричали, и что, наконец, тот же кучер видел, как Бомарше, выходя из повозки, захватил с собою бритву… Бомарше рассказывал императрице, что он заставил Анжелуччи дать расписку, что тот не будет более печатать памфлета, причем расписка была будто бы написана в Нейштадтском лесу, на колене, а потому неразборчиво. Этот документ оказался в арестованных бумагах путешественника и, по мнению Кауница, своим почерком удивительно напоминал почерк самого Бомарше. Однако справки, наведенные в Париже, не замедлили опровергнуть предположение того же Кауница, что вся миссия писателя была простою выдумкой, а королевская «грамота» – дерзкою подделкой. Дальнейшее пленение француза представлялось поэтому неудобным, и Бомарше освободили. Чтобы замять историю, императрица прислала ему тысячу дукатов, но он отказался принять их как дар, и деньги были заменены потом драгоценным перстнем… Таинственная история с брошюрой «Совет испанской ветви Бурбонов» (Avis à la branche espagnole etc.) до сих пор остается темною историей. Копия с этого документа хранится и поныне в Венском государственном архиве, но кто был автором оригинала: Бомарше, Анжелуччи-Аткинсон, или кто другой, – вопрос остается нерешенным. Арнет, автор исследования «Бомарше и Зонненфельс», не сомневается, что ругательный памфлет был написан ловким противником советника Гезмана. Против этого мнения восстает Беттельгейм. Он находит, что язык памфлета слишком тяжел для автора «Севильского цирюльника» и «Женитьбы Фигаро». Наш соотечественник, профессор Веселовский склоняется в пользу предположения Арнета, и, по-видимому, это – наиболее верное заключение. Резкие места брошюры, приписываемой самим Бомарше Аткинсону-Анжелуччи, весьма близко напоминают тон одного из первых произведений знаменитого писателя, поэмы «Оптимизм», а приключения его в роли аббата Арпажона служат как бы прелюдией к приключениям Ронака.