В его же сатирах, эпиграммах и разных других стихотворениях трезвость мысли берет всегда верх над громкою фразою, а подчас даже доводит нашего сатирика, как и впоследствии Салтыкова, до таких реальных выражений, которые и в разговорной речи подчас неудобны. Когда сердце преисполнено едкой горечи, когда душа глубоко возмущена, эстетическая фраза не приходит на ум.

Таким образом, влияние Заиконоспасского училища на Кантемира не могло быть значительным. К тому же достоверно известно, что уже на четырнадцатом году жизни Антиох Кантемир тотчас после смерти отца, т. е. после того, как он вместе с ним совершил путешествие через всю Россию в Персию, обратился к Петру с собственноручным прошением, в котором ходатайствовал о разрешении ему отправиться за границу для завершения своего образования. Насколько известно, это прошение не было удовлетворено. Во всяком случае, Кантемир остался в России. Предполагают, что Петр, занятый тогда мыслью об основании в Петербурге Академии наук, намеревался воспользоваться блестящими способностями молодого Кантемира, чтобы придать своему новому учреждению больше блеска. И мы видим, что тотчас после открытия Академии при Екатерине I наш сатирик является ее учеником. К крайнему прискорбию, и относительно занятий Кантемира в Академии сохранились лишь весьма скудные сведения. Известно только, что он занимался у Бернулли высшей математикой (к математике он всегда питал пристрастие), у Больфингера – физикой, у Беера – историей, у Гросса – нравоучительной философией. Известно, кроме того, что из всех академиков Кантемир с особенным уважением относился к Гроссу и занимался его предметом с особенной любовью. Вообще, пристрастие к этике он сохранил навсегда и впоследствии охотно писал на этические темы и переводил авторов, сочинения которых обнаруживали наиболее глубокие мысли нравственно-философского характера; так, и сатиры его исполнены подобного рода мыслями. Следовательно, и тут мы видим, что уже в молодости, как и в течение всей своей жизни, Кантемир, главным образом, интересовался тем, как стать полезным обществу, и даже сам прямо сознавался, что любит этику именно по этой причине. Нельзя сомневаться, что в этом отношении академик Гросс имел влияние на сатирика. Он сам признавал, что лекции первых русских академиков принесли ему большую пользу. Академики удивлялись его способностям и выбрали его членом Академии, рассчитывая, что он со временем займет пост ее президента. С точки зрения интересов научной словесности нельзя не пожалеть, что эта надежда не сбылась. Сам Кантемир, как мы еще увидим, до конца жизни надеялся, что ему удастся послужить на этом посту отечественной науке. Но когда эта надежда была ближе всего к осуществлению, смерть преждевременно прекратила дни нашего первого писателя, и в то время как Кантемир исправлял, в сущности, чуждые ему дипломатические обязанности, только что возникшая Академия влачила довольно жалкое существование, ставя всевозможные препоны первому нашему замечательному ученому Ломоносову.

Пребывание. Кантемира в Академии наук принесло ему, однако, большую пользу. Он слушал в ней лекции по математике, истории и этике ученых, вооруженных истинными знаниями, стоявших на высоте тогдашней науки; в славяно-греческом же училище главными предметами были каноническое и гражданское право, грамматика, пиитика, риторика, философия и богословие. Конечно, и эти предметы, если бы они преподавались иначе, могли бы сослужить свою службу. Но риторика сводилась к изучению чисто механических литературных приемов, к набору громких слов и фраз, к уснащению речи мифологическими терминами; логика была не чем иным как набором силлогизмов, совершенно не пригодным к жизни; в психологии ломали голову над такими вопросами: человек ли женщина и отчего у нее не растет борода? В физике обсуждались вопросы: росли ли в раю розы без шипов, существует ли доныне рай и каким он был при Адаме и Еве? Заиконоспасская академия, конечно, была учебным заведением, представлявшим собою, по мысли такого просвещенного деятеля, каким был Симеон Полоцкий, большой шаг вперед на пути нашего просвещения. Но в руках неискусных преподавателей, живших старыми традициями, она не принесла той пользы, какой ожидал от нее знаменитый основатель. Если из нее вышли такие светила родной науки и родного слова, как Кантемир и Ломоносов, то Россия этим обязана не столько ей, сколько духу времени, торжеству которого так много содействовал Петр, великий преобразователь русской земли.

Как бы то ни было, мы видим, что Кантемир везде, где ему представляется случай приобрести новые знания, пользуется им с увлечением, и притом не только воспринимает знания, но старается их переработать самостоятельно для достижения тех целей, которые выдвигаются самой жизнью. Усидчивость в труде, прилежание характеризуют его столько же, как и стремление быть полезным обществу, в котором он живет. С другой стороны, он решительно отвергает, несмотря на тихий свой нрав, на мягкость характера, все то, что представляется ему бесполезным, не соответствующим внутреннему его настроению, его стремлениям. В этом отношении довольно характерен известный анекдот о том, как малолетний Кантемир заснул на карауле перед дверью почивальни государыни. Должно быть, этот анекдот относится к тому времени, когда Петр обратил особенное внимание на Кантемира вследствие чтения им в его присутствии слова в Заиконоспасском монастыре. Кантемир уже раньше был зачислен солдатом в Преображенский полк, столь любезный сердцу Петра. Пораженный способностями будущего сатирика Петр пожелал, чтобы он деятельнее занялся военной службою и изучал военные науки. И вот результатом этого желания было, между прочим, то, что ребенка в мундире поставили на карауле у дверей спальни императрицы. Отец Кантемира по прошествии некоторого времени пожелал убедиться, добросовестно ли сын исполняет возложенную на него обязанность, и, к своему ужасу, застает его погруженным в глубокий сон. Князь Дмитрий вспылил и будто бы хотел убить его на месте, но подошел Петр и спас жизнь ребенка, хотя в то же время признал, что он, по-видимому, к военной службе малоспособен. Анекдот этот, как все анекдоты, страдает, конечно, сильным преувеличением. Нельзя думать, что такой любящий отец, как князь Дмитрий, мог убить своего ребенка за такую, в сущности, ничтожную провинность. Он, вероятно, только пригрозил ему, а Петр вступился за него. Однако несомненно, что после этого случая юного Антиоха освободили от военных наук и от военной службы, и хотя он продолжал числиться в полку и даже постепенно дослужился до офицерских чинов, но, по-видимому, его служебные обязанности в этом отношении ограничивались стоянием на карауле во дворце, и он имел полный досуг предаваться литературным и научным своим занятиям. В этом отношении очень характерны его заметки в календаре за 1728 год. Из них мы узнаем, что Кантемир во время коронации Петра II пожалован в подпоручики, что он часто стоял на карауле и в то же время ревностно занимался литературой, потому что в календаре то и дело указываются разные книги, которые Кантемир прочел или собирался прочитать, с обозначением даже лиц, у которых он надеялся получить ту или другую книгу. Кажется, ни одно сколько-нибудь заслуживающее внимания сочинение того времени не ускользало от зоркого глаза девятнадцатилетнего юноши. Его в одинаковой степени занимают книги, касающиеся России, мемуары, исторические монографии, классическая древность, философские и естественноисторические книги. Словом, видишь, что молодой Кантемир стоит, по роду чтения и выбора книг, на высоте тогдашней образованности. Вероятно, не только у нас, в России, но даже и на Западе в то время было мало людей, с таким рвением предававшихся литературным занятиям и так зорко следивших за всеми литературными явлениями. Но заметки календаря Кантемира интересны еще и в другом отношении. За исключением, быть может, разных событий дня, касающихся придворной жизни, ум молодого Кантемира занят единственно более или менее серьезными вопросами; разные же увлечения, столь свойственные молодости, не играют никакой роли в его жизни. Он отмечает заглавия книг, которые прочитал или собирается прочесть, меткие выражения, преимущественно народные, семейные события, значительные явления в природе (он делает, например, рисунок солнечного затмения); единственные же отметки, касающиеся обыденной жизни, свидетельствуют разве о том, что наш сатирик, несмотря на необходимость бывать постоянно во дворце, был чрезвычайно экономен. Эта черта очень гармонирует с его общим нравственным обликом и пришлась кстати, когда ему впоследствии в Лондоне и Париже приходилось быть представителем такого государства, как Россия, и получать чрезвычайно скудное содержание, не располагая сколько-нибудь значительным собственным состоянием. Существенно для характеристики Кантемира и то, что эта черта вряд ли могла развиться в родительском доме, который был поставлен на очень широкую ногу, в особенности с тех пор, как шестидесятилетний князь Дмитрий вступил во второй брак с княжной Трубецкою, дочерью Ивана Юрьевича Трубецкого, жившего во все время шведских войн в Швеции пленником и сроднившегося там с европейскою образованностью и с жизнью западной интеллигенции. Княжна Настасья Ивановна была замечательная красавица, и в угоду ей князь Дмитрий Кантемир сбрил бороду, сбросил свой полуазиатский костюм, переселился окончательно в Петербург и зажил здесь великосветской жизнью, правда, ненадолго, потому что брак его состоялся в 1719 году, а три года спустя он уже отправился в персидский поход. Но трехлетняя жизнь в Петербурге с ее роскошью, забавами, вечерами, казалось, должна была произвести впечатление на Антиоха, соблазнить и увлечь его; на самом же деле она внушила ему только нерасположение к роскоши и богатству, к светским удовольствиям и увлечениям. Быть может, в этом отношении на него подействовало и то обстоятельство, что горячо любимый отец, не перестававший, правда, деятельно заботиться о воспитании своих детей, под конец своей жизни проявил такую слабость, разыгрывал роль ревнивца, нарушил все свои привычки и вообще во многом утратил тот вид внешнего достоинства, который более всего соответствовал чувствам его сына. Несмотря на молодые годы, он при своей наблюдательности не мог не заметить перемены, происшедшей в отце, и эта перемена пусть не поколебала чувства любви к нему, но, по-видимому, внушила ему нерасположение ко всему, чем она обусловливалась, и притом не столько к личности его мачехи, сколько к суетности той жизни, которую она привыкла вести.