«Неотложным делом» оказалась она: Себастьян галопом проскакал чуть не до самого Уикерли, чтобы не дать ей утонуть во время ливня. Рэйчел была так счастлива, так растрогана, что не могла даже говорить. Он усадил ее впереди себя на спину жеребца и укрыл промокшей курткой. Не успели они проехать и двадцати шагов, как дождь прекратился. Они прохохотали всю дорогу до дому.
Сейчас ей почему-то вспомнилась эта веселая, безумная тряская скачка в мокрой одежде. Какой чистой радостью пело ее сердце, пока Себастьян смеялся и прижимал ее к себе, срывал у нее с губ поцелуи и подшучивал над ее погубленной шляпкой! Как же она могла его не любить? Он заменил ей целый мир. Он стал ее любовником и играл эту роль безупречно. (Впрочем, столь же безупречно он играл и роль ее мучителя до того, как все изменилось с появлением Салли и остальных.) Но как долго все это будет продолжаться? Рэйчел была экономкой, Себастьян был виконтом. Она была уголовницей, тюремной пташкой, ему же предстояло стать графом. Долго ли еще он будет держать ее при себе в качестве любовницы? И скоро ли она почувствует, что ей требуется нечто большее?
Ответов на эти вопросы у нее не было. Да и какой в этом смысл? Она ведь решила отвергнуть моральные принципы, напомнила себе Рэйчел. А тихая ночь была чудо как хороша. Она не испытывала ни холода, ни голода, ни жажды; она могла любоваться луной сколько ей заблагорассудится. У нее была собака. Чего еще можно желать?
С этой утешительной мыслью Рэйчел направилась в противоположную сторону от реки по тропинке, ведущей к парку. Стараясь не выпускать из виду Денди, она не заметила человека на дорожке впереди себя, пока пес вдруг не встал как вкопанный, навострив уши и задрав хвост. На краткий миг ее охватил страх, но она почти тотчас же узнала высокую широкоплечую фигуру Уильяма Холиока. Он приветственно поднял руку, как только ее увидел, и тихим голосом окликнул ее, чтобы она поняла, кто перед ней, и не испугалась.
— Добрый вечер, мистер Холиок.
— И вам того же, миссис Уэйд.
— Что-то вы сегодня припозднились.
— Вы тоже.
— Я не могла уснуть. Сегодня слишком жарко.
— Что верно, то верно.
Уильям наклонился, чтобы погладить Денди, который тыкался мордой ему в колени.
— Быстро он растет! Похоже, вымахает в здоровенного пса. Вы всегда на лапы смотрите, сразу ясно станет.
Его громадные руки прикасались к щенку с удивительной бережностью. Рэйчел вдруг вспомнила, как Сьюзен рассказывала ей, что у самого Уильяма несколько месяцев назад околел пес — черно-рыжая овчарка по кличке Боб.
Он выпрямился и дотронулся до лба, словно намереваясь попрощаться.
— Не хотите немного прогуляться вместе со мной, мистер Холиок? — неожиданно для самой себя спросила Рэйчел. — Но, может быть, вы устали? Уже поздно. Я просто…
— Да, я охотно с вами пройдусь. Спасибо, — ответил Уильям со своей обычной медлительной важностью.
Что-то неуловимое в его сдержанной вежливой манере подсказало Рэйчел, что она сделала именно то, что нужно. Раньше ей как-то не приходило в голову, что Уильям Холиок тоже может страдать от одиночества, но в эту ночь, возможно, из-за своего собственного меланхолического настроения, она была особенно восприимчива к чувствам других.
Они пошли по песчаной тропинке, огибавшей склон террасных садов позади дома. Аромат мускусных роз и шиповника разливался в теплом влажном воздухе. Какое-то время они шли в дружеском молчании, и Рэйчел вдруг подумала, что у нее с Уильямом есть много общего. Например, неразговорчивость. Вот, должно быть, почему ей всегда было с ним легко. Наконец он прервал тишину вопросом:
— А эта девушка, Сидони… Как она справляется с работой на кухне, миссис Уэйд?
— Боюсь, что не очень хорошо, Уильям.
— Да, я уже слышал что-то в этом роде.
Он тяжело вздохнул.
— Она милая, добропорядочная девушка, к тому же, как мне кажется, довольно смышленая и работящая. Но…
— Может, этот француз слишком строг с ней? — с надеждой предположил Холиок.
Обитатели подвального этажа называли месье Жодле «французом» только из вежливости. В обычное время его награждали эпитетами, способными вогнать в краску портового грузчика.
— Нет, думаю, дело не в этом. Во всяком случае, она сама на это не жалуется. А Мэри Барри, старшая судомойка, утверждает, что месье Жодле относится к Сидони на редкость мягко. Я сама не понимаю, в чем тут дело, — призналась Рэйчел, — но боюсь, что у нее просто ничего не получается. Никогда ее нет на месте, никогда ей не удается довести до конца то, что ей поручено. Мэри говорит, что при малейшей возможности Сидони старается ускользнуть в огород и проводит там большую часть дня независимо от того, посылали ее туда или нет. И выглядит она ужасно, как будто спит прямо в одежде.
Уильям сунул руки в карманы и тяжело покачал головой.
— Жалко будет ее прогонять. Она ведь сирота, кроме отца, у нее никого нет, а уж такому, как он, я и бешеного пса пожалел бы отдать.
— Об этом и речи быть не может. — Некоторое время они шли молча, потом стали обмениваться обычными новостями о состоянии дел в доме и на ферме, то есть о том, что каждому из них было ближе всего. Луна заходила, было уже очень поздно. Они шли мимо стоявшего на возвышении павильона — небольшого заброшенного каменного строения, когда-то служившего летним домиком. Денди, бежавший впереди, вдруг застыл на месте и залился звонким лаем. Уильям и Рэйчел остановились, оглядывая невысокий, заросший травой склон.
— Тихо, Денди! — негромко приказала Рэйчел. — О Господи, да он сейчас перебудит весь дом.
В это мгновение чья-то неясная тень показалась в дверях павильона, заметалась на крыльце и вновь скрылась внутри.
Уильям сразу же схватил Рэйчел за руку и оттащил ее назад, загородив своей могучей спиной.
— Воришка, — пояснил он. — Теперь ему никуда не деться. Стойте тут.
Рэйчел была благодарна ему за заботу, но не испытывала страха; скорее всего, подумала она, Денди вспугнул не вора, а парочку, выбравшую заброшенный павильон в качестве любовного гнездышка. Она послушно осталась на месте, провожая взглядом управляющего, пока тот решительным шагом поднимался вверх по склону. В его походке удивительно сочетались осторожность и бесстрашие. Денди перестал лаять и завилял хвостом. Либо он и в самом деле был худшим в мире сторожевым псом, либо ее догадка оказалась верна, и в павильоне скрывался кто-то из домашних. Она услышала, как Уильям, на манер римского легионера из какой-нибудь пьесы, кричит: «Кто там ходит?» Ему что-то невнятно ответил женский голос. Не в силах больше сдерживать любопытство, Рэйчел подхватила юбки и начала торопливо подниматься следом за Уильямом.
Он стоял в низком арочном проеме, целиком загораживая вход своей мощной фигурой, и что-то тихо говорил, причем ответов не было слышно. Рэйчел поднялась на цыпочки, чтобы заглянуть ему через плечо. Поначалу она ничего не смогла разобрать в темном, сыроватом, нечистом и пахнущем плесенью помещении, но, когда ее глаза привыкли к темноте, она различила жмущуюся к задней стене хрупкую фигурку. Это была Сидони Тиммс.
— Ну хватит прятаться, — мягко уговаривал Уильям, — никто тебя не обидит. Давай выходи по-хорошему. Тут со мной миссис Уэйд. Почему бы тебе не выйти? Нам надо спокойно поговорить. Вот и умница!
Он сделал шаг назад, и Рэйчел тоже пришлось попятиться, чтобы пропустить вперед Сидони. Девушка выбралась из-под арки, опасливо косясь на них сквозь длинные растрепанные черные волосы. Она стояла босиком, переминаясь с ноги на ногу, ее башмаки были аккуратно выставлены у порога, а рядом с ними лежала потрепанная шаль и подушка.
— Что ты здесь делаешь, Сидони? — ласково спросила Рэйчел, решив, что настал ее черед вмешаться. — Неужели ты тут спала?
— Да, мэм, — призналась Сидони, повесив голову и упорно глядя в землю. — Я ничего не поломала, честное слово! Я просто спала.
— Но почему? Из-за жары?
Сидони ответила не сразу. Она взглянула на Уильяма, который высился над ней, как великан, потом на Рэйчел, вновь опустила взгляд и после мучительно затянувшегося молчания наконец пробормотала:
