Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Слушание очередного дела было приостановлено, все глаза устремились на него, пока он неторопливым шагом шел по проходу. Мэр Юстас Вэнстоун и второй судья, дородный краснощекий господин с военной выправкой, сидели за длинной стороной большого прямоугольного стола.

— Не вставайте, — предупредил их Себастьян, увидев, что они начали подниматься. За спиной у него тоже послышалось шарканье множества ног: весь зал встал. — Извините за опоздание. Хорошо, что вы начали без меня.

Он пожал руку мэру Вэнстоуну — щегольски одетому господину с серебристой сединой и холодным взглядом. Вторым судьей оказался некто капитан Карнок. Лицо у него было доброе, но вот рукопожатие — просто сокрушительное. Судьи были в черных мантиях, но только мэр украсил себя париком. У Себастьяна не было ни того, ни другого, однако он решил, что его черный сюртук и брюки вполне сойдут за судейский наряд.

Рядом с местом Вэнстоуна стоял пустой стул. На столе перед мэром лежали какие-то солидные на вид документы, заседание суда вел именно он. Завидев Себастьяна, он сделал не слишком искреннюю попытку уступить виконту свое место, но тот, беспечно отмахнувшись, занял свободный стул.

— Нет-нет, спасибо, я и тут посижу.

Вэнстоун знаком показал, что им нужно посовещаться, и доверительно заговорил вполголоса:

— Лорд д’Обрэ, мы рассматриваем дело Гектора Пенниуэйза, служащего подмастерьем у мельника. Он обвиняется в непристойном поведении и нарушении общественного порядка.

С этими словами мэр брезгливо кивнул в сторону парня с круглым, как полная луна, лицом, одетого в рабочую блузу из грязноватой парусины, стоявшего в восьми шагах от них за деревянным барьером в пояс высотой. Вид у обвиняемого был несчастный и безобидный, он ждал наказания с тупой покорностью, словно бык, которого ведут на бойню.

— К вашему сведению, — продолжал Вэнстоун, — он напился у «Святого Георгия», вышел из трактира и справил нужду прямо в реку на глазах у нескольких прохожих, включая одну женщину, а потом свалился в беспамятстве посреди сквера, прямо у Майского дерева [11], где и пролежал, пока его не подобрал специально вызванный констебль.

Вообразив себе эту картину, полную грубоватого раблезианского юмора, Себастьян невольно прыснул со смеху, но тотчас же понял, что допустил непростительную оплошность. Ни Вэнстоун, ни капитан Карнок даже не улыбнулись. Оба были полны гражданского негодования и готовы расправиться с нарушителем общественного порядка по всей строгости закона. И безо всякого милосердия.

— Шестьдесят суток ареста и гинея штрафа за нанесенный ущерб, — провозгласил мэр.

Капитан Карнок с готовностью кивнул. Оба машинально бросили взгляд на Себастьяна, не сомневаясь в его согласии. Его длинные ноги не помещались под столом, поэтому он сел боком и принялся рассеянно постукивать тростью по носку сапога. Наказание за проступок, безусловно, оскорбительный для глаз, но не связанный с насилием, показалось ему чересчур суровым. Однако Вэнстоун, похоже, точно знал, какая именно кара соответствует каждому правонарушению, а на столе перед ним лежали два устрашающе толстых тома, без сомнения, содержавшие в себе все мыслимые и немыслимые правовые прецеденты. Себастьян пожал плечами, и дело Гектора Пенниуэйза было закрыто.

Бэрди, долговязый и сухопарый приходский констебль, обладатель огромного красного носа, испещренного лиловыми прожилками, крепко взял подсудимого за локоть и повел его к закрытой части зала, где, очевидно, располагалась комната ожидания для обвиняемых. Несколько минут спустя он вновь появился оттуда со следующей жертвой — женщиной, обвиняемой в краже соседского белья с общей веревки. Потом были заслушаны несколько межевых споров, и судьи вновь вернулись к уголовным делам: еще два пьяных дебошира, предполагаемый любитель подглядывать за женщинами, браконьер. Ни у одного из обвиняемых не было адвоката, и это делало защиту практически невозможной: по английским законам обвиняемый не имел права говорить сам за себя; Себастьян всегда считал такую систему несправедливой. Ему больше импонировало американское правосудие.

Совершавшиеся в Уикерли правонарушения показались ему заурядными. Рассказ о них вряд ли мог бы позабавить его пресыщенных друзей. Но сам Себастьян, как ни странно, не томился от скуки. Какими бы мелкими ни были сами проступки, совершавшие их люди пробудили его любопытство. Разумеется, не могло быть и речи о каком бы то ни было сближении с кем-то из них: Себастьян был убежден, что фамильярность порождает неуважение. Однако с безопасного расстояния и на то время, что длилась сессия, их истории показались ему заслуживающими внимания и даже поучительными. Он на деле убедился в справедливости утверждения, гласившего, что бедные попадают в тюрьму за те же деяния, которые богатым даже не вменяются в вину.

Но постепенно однообразие происходящего стало ему приедаться. Не обращая внимания на неодобрительный взгляд мэра, Себастьян во второй раз за десять минут вытащил из кармана часы. Как, уже почти четыре? Нет, это развлечение ему явно наскучило. К тому же утром они с Лили вместо завтрака выпили шампанского, и теперь его неудержимо клонило в сон.

— Долго еще? — напрямую спросил он у мэра.

Тот в ответ наклонился поближе и проговорил вполголоса:

— Осталось только одно дело, милорд.

Себастьян хмыкнул, глядя, как констебль в последний раз направляется по проходу в чистилище для арестованных. За оградой для публики женщина с прической колечками свернула свое черное вязанье и судорожными, угловатыми движениями затолкала его в рабочую корзинку. Все остальные зрители сели попрямее, откашливаясь и перешептываясь.

«Ага, — сказал себе Себастьян, — значит, все они пришли посмотреть на последнего из задержанных». Он повернулся к Вэнстоуну за разъяснениями, но не успел открыть рот, как дверь в задней части комнаты отворилась и появился констебль, ведя перед собой женщину.

2

— Обвиняемая Рэйчел Уэйд, ваша милость, вдова. Предъявлено обвинение в нищенстве и бродяжничестве. Шесть дней назад выпущена из Дартмурской тюрьмы. Оттуда направилась в Дорсет, к месту своего рождения, а именно в Оттери, приход святой Марии. Задержана двенадцатого числа этого месяца, предстала перед окружным судом. Суд счел ее пребывание в Дорсете нежелательным и своим решением предписал ей покинуть графство. Обвиняемая направилась в Девоншир, поскольку здесь в свое время вступила в брак. Шестнадцатого апреля вновь была задержана в Уикерли, приход святого Эгидия, из-за отсутствия постоянного местожительства.

Оторвавшись от чтения дела, констебль пояснил:

— Ее обнаружили на ферме Джека Раттерея, в сарае с рассадой. Она заявила, что все ее деньги были у нее украдены в Чадли. Среди ее пожитков найдены четыре яблока. Обвиняемая признает, что украла их, но обвинение в краже никем не предъявлено.

В зале заседаний воцарилась полнейшая тишина, все взгляды были прикованы к высокой худой женщине, стоявшей в одиночестве за деревянным барьером. Себастьян внимательно оглядел ее, стараясь понять, каким образом это невзрачное существо сумело возбудить всеобщее любопытство. На ней было сероватое шерстяное платье грубой вязки — бесформенное, унылое, почти лишенное цвета, если не считать пятен грязи на подоле. Ни шляпки, ни чепца. Судя по фигуре, она была молода, но в темных, слишком коротко остриженных волосах поблескивала седина. Она стояла, наклонив голову, опустив глаза и слегка ссутулив плечи, однако не казалась жалкой или виноватой; ее понурая поза производила скорее впечатление безнадежности. Можно было подумать, что жестокая судьба отняла у этой женщины все и теперь у нее не хватает сил даже на раболепие.

Некоторые из обвиняемых заручились поддержкой свидетелей, дававших показания в их пользу, поэтому Вэнстоун спросил:

— Кто-нибудь будет ее представлять, констебль?

— Нет, ваша милость.

Мэр откашлялся с важным видом.

вернуться

11

Украшенный лентами и цветами столб, вокруг которого танцуют в Англии 1 мая.

3
{"b":"11403","o":1}