Думал он в это время о Сонюшке и мало-помалу подбирал себе успокоение. Не должна она была дойти до полного отчаяния, не могла она сделать это! Да и, наконец, тут, в маскараде, что она может? То, что произошло в зале фойе, было слишком открыто, чтобы сейчас же не стать вполне гласным. Об этом, вероятно, говорили уже, и слух мог долететь до Сонюшки, образумить ее. Теперь она могла отказать опозоренному Ополчинину. Вера Андреевна из одного дворянского самолюбия не захочет видеть за ним хотя бы даже нелюбимую свою дочь. Да, Сонюшка была свободна. Но он? Государыня думала наградить его, избрала ему невесту и обещала дать ей приданое!.. Как иногда зло смеется судьба!..

Князь поглядел на свою белую даму, и ему пришло в голову, что ведь она сама-то не виновата ни в чем. И ему стало жаль ее.

– Странно наше положение теперь!.. – сказал он, взглянув на нее.

Она не снимала своей маски, и князь Иван не имел права настаивать на этом – они были в маскараде. Но он хотел услышать ее голос.

– Отчего же это странно? – спросила она.

Говор ее был совершенно незнаком Косому, но он тут же подумал, что это был голос скорее грубый и резкий, даже неприятный. И резкость этого голоса отталкивающе подействовала на князя.

Кто она такая? может быть, одна из фрейлин-любимиц государыни, жизнь которой она хочет устроить счастливо?

«Да, почти наверно так?» – решил князь Иван, но во всяком случае следует сказать ей все прямо, и лучше, что она не снимает маски: так и ему говорить удобнее.

– Наше положение странно потому, – сказал он, – что мы теперь вместе по воле государыни, но, собственно, по правде-то в нашем положении не должно было бы быть чужой воли.

– Простите, говорите за себя? – ответил грубый голос из-под маски. – Ведь, может быть, мое желание вполне совпадает с волею императрицы…

Одна догадка за другою замелькали в воображении князя Ивана. Он не знал, кому, собственно, обязан тем, что государыня лично взялась за его дело. Он видел, что тут принимал участие Бестужев, но тот мог только действовать, главная же причина этого действия, направлявшая его, могла лежать в ком-нибудь другом.

– Может быть, и все случившееся в зале произошло не без вашего участия? – спросил он.

– Может быть!

– Значит, вы знали меня раньше, видели, говорили со мной?

– Я вас знала раньше, видела и говорила с вами.

Косой постарался вспомнить, с кем из приближенных к императрице девушек он был знаком. Но или он не помнил, или их встреча была слишком мимолетна, чтобы он узнал ее. Он, казалось, никогда не слышал ее голоса.

– Хорошо, – сказал он, – но, кроме воли императрицы и вашего желания, все-таки вам интересно знать и то, что касается меня в данном случае?

– Ну?

– Ну, и я должен вам сказать, что мое желание не совпадает с волей императрицы и, значит, с вашим желанием.

– Это и смело, и откровенно… – начала было она.

– Да, может быть, смело… Что же касается откровенности, то во всяком случае она здесь приличнее всего.

– Но ведь вы меня не знаете; может быть, открой я лицо…

– Я вас не знаю, но знаю другую, которую люблю как только умею, как только могу!..

– Другую? Что же, она красива, умна?

– Она и красива, и умна, и мила.

– Но, может быть, я красивее ее?

– Простите! Для меня лучше ее никого не может быть.

– И вы не согласитесь ни на кого променять ее?

– Ни на кого на свете!

– Даже если такова воля государыни, если она обещает вам лучшую будущность, почет, богатство?

– Государыня может приказать мне умереть, и я пойду на смерть ради нее, но полюбить она не может заставить.

– Так что же – она богата, знатна?

– Нет, у нее ничего нет, но она тем дороже и милее для меня.

– Значит, вы от меня готовы отказаться?

– Я думаю после того, что я сказал вам, вы сами откажетесь.

– Это все равно. Но, может быть, вы будете раскаиваться?

– Не знаю. Но только люблю не вас, а другую…

– Другую? Подумайте то, что вы говорите! Ведь вы же не знаете меня…

– Все равно, я скажу то же самое, когда я узнаю вас…

– Наверное?

– Наверное.

– Ну, говорите! – сказала она и сняла свою маску.

Пред князем была Сонюшка в белом платье принцессы.

– Соня! – крикнул он. – Злая, милая!.. Что же это?.. Я… я не узнал тебя!.. Вот, значит, как измучили меня сегодня!.. Боже мой… тебя не узнал…

– Да ведь ты не меня любишь – другую…

– Тебя, моя радость, тебя одну!.. Но только зачем же ты так долго мучила меня здесь, зачем? Знаешь, ведь это было жестоко, слишком жестоко…

Теперь, когда он был на всей высоте своего достигнутого почти до безумия счастья, ему казалось жестокостью то, что сделала с ним Соня.

Она видела, что он в этот миг был искренне огорчен.

– Милый, – начала она, – ну, прости… слышишь? прости! Ты подумай только, какое мне было счастье услышать все, что ты говорил! Я не сомневалась в тебе, нет, но если бы ты знал, как ты был мил в эту минуту и как я слушала тебя и радовалась!.. Милый, я так рада теперь!

– Рада?.. Ну, я сам не знаю, что говорю! Я сам потерял голову… Но как же случилось все?.. Откуда это платье, откуда ты у императрицы? Ведь я видел тебя Сандрильоной!..

– Видел? когда?

– Во время интермедии. Ты говорила с Ополчининым. Я узнал твой голос, ты не переменила его тогда, как теперь со мной.

– А хорошо я меняю его? хорошо? – спросила Соня тем смешным теперь говором, которым объяснялась с князем Иваном под маской. – Так ты слышал наш разговор?

– Я стоял почти сзади вас у двери, у занавески…

– Ну, и видишь, что Сандрильона стала принцессой, как в сказке. Я хотела убедить Ополчинина сознаться заранее, чтобы он избежал позора, который перенес потом в зале; я знала, что это будет, знала, что ты возьмешь верх… Но как ты поймал его?

– Знала?.. Вот оно что! А я было думал…

– Что ты думал?

– Нет, ничего. Значит, это все было приготовлено заранее? Но кем, кто же сделал все это?

– Бестужев.

– Бестужев? Откуда же он узнал про тебя? Ведь я ничего не говорил ему.

– Ну, об этом я после расскажу, – все равно, как узнал. Только знаешь, наши письма, которые ты получал от меня в вашей почте, – это тоже он. Он мне велел дать ему знать, когда мы приедем в Москву, а сегодня я здесь тоже благодаря ему, хотя маменька и думает, что привезла меня сюда насильно. Меня нашли по костюму и по заранее условленному знаку и представили императрице пред вашим приходом в зал, еще Сандрильоной, а затем она послала меня переодеться в уборную, где был готов уже этот костюм.

Игнат Степанович Чиликин сидел со своим товарищем по делам, дворянином Пшелуцким, в маленькой, низенькой комнате, еще старинной постройки, но убранной с претензией на некоторое новшество.

Этот Пшелуцкий был найден им как подставное лицо для того, чтобы приобрести пока на его имя имение князя Косого, которым сам он владеть не имел права. Дворянское происхождение Пшелуцкого было польское и довольно сомнительное, но его оказалось все-таки достаточно.

Чиликин отыскал Пшелуцкого, состоявшего приживальщиком в одном из богатых московских домов, устроил на него имение, оградил себя тройными долговыми обязательствами, взял полную доверенность и держал Пшелуцкого в черном, до некоторой степени, теле, вовсе не посвящая его в дела и заставляя, когда было нужно, подписывать все, что требовалось. Даже и паспорт Пшелуцкого был у него.

Они сидели у не накрытого скатертью стола, на котором в беспорядке стояли бутылки с наливкой и водкой, лежали хлеб без тарелки, соленые огурцы и закуска. Они уже давно пили, и оба были пьяны.

– И никогда, никогда не быть тебе дворянину! – говорил, поддразнивая, Пшелуцкий хриплым голосом. – Никогда не поверю, чтоб ты был дворянин…

Чиликин смеялся в ответ и повторял: